Марксистская материалистическая психология

Марксистская материалистическая психология разрабатывает проблему исторического развития психики на принципиально иной методологической основе. Главное направление ее исследо­ваний— это выявление тех существенных объективных связей, которые включают в себя психику человека и определяют ее. В конечном счете такую систему связей образуют конкретные общественно-экономические условия жизни. Но они детермини­руют психику человека, его сознание не непосредственно, а че­рез деятельность человека.

Строение деятельности человека обусловливается конкрет­ными общественно-историческими условиями и обусловливает, в свою очередь, 'Строение психики и сознания. Это положение име­ет самое фундаментальное значение для организации совмест­ных работ психолога и историка над проблемой исторического развития психики. Именно психолог должен дать историку си­стему понятий, наиболее адекватно отражающую природу пси­хики, с тем чтобы через ее призму историк мог анализировать исторический материал. Эта система понятий создается в иссле­довании строения созидательной деятельности человека.

Трудовая деятельность является основной и естественной формой человеческого бытия, но бытия не изолированного чело­века, а человека, живущего в обществе. Созидательная деятель­ность выступает как такой способ включения человека в обще­ство, при котором само общество формирует индивида. В про­цессе созидания участвует весь человек; труд требует всех его жизненных сил, формирует всю его жизнедеятельность. Под уг­лом зрения будущей созидательной деятельности совершается и воспитание индивида. Психика получает свое значение и функци­онирует внутри системы созидательной деятельности. Включен­ная в нее, психика составляет 'побудительную, регулирующую, контролирующую часть деятельности. Только занимая свое ме­сто в структуре деятельности, психические процессы и явления образуют взаимосвязанные ансамбли, цементируемые основным мотивом. Отсюда следует, что общество, подготавливая челове­ка к созидательной деятельности, оказывает всестороннее влия­ние на него. Общественно детерминированными оказываются не только представления человека, содержание его сознания, как это предполагал Дюркгейм, но и механизмы его психической жизни и функционирование самого организма.

Поскольку никакое общество не может существовать без со­вместной трудовой деятельности людей, предполагающей общение [75] посредством речи, эти факторы — труд и речь — обусловли­вают формирование некоторых устойчивых характеристик пси­хической деятельности человека, сохраняющихся на всех этапах исторического развития. Устойчивые характеристики зависят от самого факта общественной жизни человека. Но на разных эта­пах развития общества различными оказываются строение дея­тельности человека, условия ее выполнения, характер общения людей и т. д. Все эти обстоятельства и определяют историчность психики человека, ее общественно-обусловленную изменчивость.

В связи с вопросом о разной мере устойчивости и изменчиво­сти психических явлений в ходе развития общества можно вы­двинуть предположение о том, что в наибольшей степени изме­няется мотивационно-волевая сфера деятельности, образующая важнейшую характеристику личности. Если исследовать строе­ние деятельности и определяемое ею строение психики человека, живущего в современном обществе, то выявляется сложнейшая картина. Выделяется .прежде всего иерархическая структура мотивационной сферы человека, включающая в себя целые ансамб­ли соподчиненных мотивов. С точки зрения диахронической, раз­личные цели, располагаясь во временной перспективе, уходят в далекое будущее. Если же рассматривать цели человека в син­хроническом аспекте, то мы увидим, что важнейшее место среди них занимают те, которые он сам ставит себе. Собственные цели тоже социально обусловлены, но достигаются они иначе, чем цели, навязанные извне, когда человек действует по обязанности. Человек не просто действует— в деятельности он поднимается на высшую ступень активности личности. Он целенаправленно преобразует свою природную и социальную среду, переживает себя как неповторимую индивидуальность и, будучи субъектом, одновременно делает самого себя объектом своей созидательной деятельности, стремясь приблизиться к выбранному идеалу.

Чувства и аффекты человека в значительной мере связаны с результатами его деятельности, со степенью ее успешности. Но переживание успеха зависит не только от объективной значимо­сти результата, но и от уровня стремлений индивида, от оценки им своих возможностей, от высоты поставленных им перед со­бой целей.

Здесь кратко охарактеризована структура деятельности современного человека и связь с нею строения психики. Сопо­ставление с последним строения сознания человека на низших этапах развития общества позволяет выявить историчность не просто содержания, но и строения самих механизмов осуществ­ления психической жизни человека. Исследуя особенности строе­ния деятельности человека на ранних этапах первобытнообщин­ного строя, зависящие от общественно-экономических условий той эпохи (отсутствие общественного разделения труда, отноше­ний частной собственности и т. д.), А. Н. Леонтьев пришел к выводу, [76]что общественное по своей природе строение Деятельности еще не охватывало тогда всех ее видов[30]. Но поскольку именно общественным строением деятельности определяется процесс осознания, круг осознаваемого был еще очень узок. В результате одинакового отношения членов коллектива к условиям, средст­вам и результатам коллективного труда общеколлективное зна­чение тех или иных событий, явлений, объектов совпадало с лич­ностным смыслом их для отдельного человека. Сфера мотивации отличалась простейшим строением. Когда отдельные люди при­обретают постоянные производственные функции, строение мо­тивов усложняется: цель их особой производственной деятель­ности сама становится мотивом. Понимание человеком связи цели его действий с потребностями общественного производства означает осознание им этой цели, превращается в мотив, подчи­няющийся более высокому мотиву — требованию общества. Так расширяется сфера осознаваемого, которая, однако, еще очень долго не включает в себя внутренний мир человека.

Как показывают исследования этнографов и социологов, че­ловек длительное время не чувствует себя истинным субъектом своих действий. Он воспринимает себя и окружающих людей прежде всего как объект воздействия божественных сил, мифи­ческих существ и как инструмент их воли. Вследствие этого иной характер имеют такие важные звенья деятельности, как принятие решения и борьба мотивов. Самые важные решения нередко за­висят от результатов гадания.

Анализируя этнографический материал, Л. С. Выготский обра­щает особое внимание на тот факт, что у многих племен «ни одно важное решение в затруднительных случаях не принимается без бросания жребия. Брошенные и упавшие определенным образом кости являются решающим вспомогательным стимулом в борьбе мотивов» [31].

Выделение у современного человека устойчивых, хорошо осо­знанных, перспективных целей и мотивов его ведущей деятельно­сти, подчиняющей другие виды деятельности, обусловливает цельность, интегрированность его личности. Как можно судить по этнографическим материалам, на низших стадиях развития общества личность человека, напротив, как бы растворяется в тех общественных группах, членом которых является человек. Его реальное единство дробится на ряд личностных образований, возникающих в моменты его включения в ту или иную группу. Об этом свидетельствует, например, существование нескольких имен для одного человека, мотивированное потребностью назы­вать его по-разному в зависимости от ситуации. Хорошо извест­но, что при клановой организации общества, да и позднее, имя отождествлялось с человеком. [77]

По данным Ленарда, вождь живущего в Новой Каледонии племени, выступая в функции вождя, носит одно имя. Среди со­седних народов и в легендах он известен под другим именем. При общении с сестрами своего отца, с братьями и т. д. вождь выступает опять-таки под иными именами. Наконец, есть у него и священное мифическое имя, которое запрещается произносить. Эти данные могут быть истолкованы таким образом, что измене­ние вида деятельности, определяющее проявление разных сто­рон личности, переживается и истолковывается как полное из­менение личности.

Все эти отрывочные сопоставления призваны лишь проиллю­стрировать и подтвердить необходимость исследования и ана­лиза исторических, этнографических и других материалов с целью воссоздания характерного для данной эпохи и данных конкретно-исторических условий строения деятельности, что позволит выявить и зависящее от него строение психической жизни человека. Изменение условий общественной жизни, усло­вий общественного производства может повлечь за собой сдвиги в психике, в сознании человека лишь путем преобразования его деятельности, каких-то звеньев в ее строении, взаимодействия человека с другими членами общества. Постепенно новый прин­цип организации деятельности человека становится принципом организации и функционирования его психических процессов, умственной деятельности и личностной системы.

Так, размышление как особый вид психической деятельности человека, заключающийся в рассмотрении со всех сторон свое­го мнения в отношении собственных слабых сторон и аргументов в их защиту, могло сформироваться у человека только тогда, когда развитие общества привело к возникновению обществен­ных обсуждений важных вопросов, когда нужно было учиться аргументировать свою позицию и т. д. В данном случае недо­статочно исследовать своеобразие в определенных конкретно-исторических условиях изолированно рассматриваемых процес­сов восприятия, памяти или мышления человека, но необходимо выяснить, в какой структуре деятельности они функционируют и как ею определяются.

Возможные и плодотворные пути исследования развития пси­хики в процессе эволюции общества мы хотели бы продемонст­рировать на примере работ некоторых представителей истори­ческой науки во Франции, исследующих психический облик че­ловека разных эпох. С этой точки зрения привлекает внимание обширное исследование последователя Люсьена Февра — Робера Мандру, попытавшегося воспроизвести некоторые характер­ные черты личности француза эпохи Возрождения[32]. Он проводит [78]анализ в социально-психологическом плане и не претен­дует на выявление особенностей психологических процессов в индивидуально-психологическом аспекте. Внимание Р. Мандру привлекают уже сложившиеся личностные характеристики. Он пытается наметить условия формирования и наиболее плодо­творный способ изучения их. Если восстановить логику его ра­боты, то в качестве ключа к анализу общественной психологии у Мандру выступают разные формы деятельности, характерные для основных представителей социальных групп в эпоху Воз­рождения, и определяемые этой деятельностью социальные от­ношения.

Основные типы деятельности берутся Мандру еще очень гло­бально, и тем не менее таким путем ему удается прийти к инте­ресным результатам.

Отстаивая тезис об историчности психики человека, Мандру пишет: «В противоположность широко распространенной стара­ниями философов и писателей концепции о вечном человеке, по­стоянно тождественном себе в своих материальных и духовных потребностях, в своих страстях и равномерно распределенном здравом смысле, историк утверждает — и показывает — вариа­ции, эволюцию людей во всех отношениях, начиная от нервной уравновешенности и кончая умственным инструментарием; каж­дая цивилизация или, скорее, каждый момент цивилизации вы­являет, что человеческое существо изрядно отличается как от своих предшественников, так и преемников»[33].

Выступая против антиисторического подхода к психике чело­века, Мандру в то же время отвергает и попытки исследовать эволюцию познавательно-аффективной целостности человека как движение замкнутой системы, содержащей единственно внутри себя предпосылки и условия своего развития. Он доказывает, что эволюция психологических характеристик человека неотде­лима от развития всех сфер развития общества. «Попытка изо­лировать психологическую историю (даже под красивым назва­нием истории идей и чувств или же социальной истории идей),— считает Мандру, — малоперспективное предприятие: история мышления (mentalites) в каждый момент является неотделимой частью целостной истории, понимаемой... как методологическое требование каждого момента исследования»[34]. Ставя своей за­дачей не простое описание или перечисление психологических черт француза эпохи Возрождения, но их толкование, Мандру ищет их объяснения в особенностях материальной и духовной деятельности людей, прямо зависящей в свою очередь от сдвигов в социально-экономических условиях. В соответствии с этой позицией он формулирует цель исследования — «проследить [79]людей в их занятиях и материальной цивилизации... с тем чтобы найти значимые объяснения их умственных позиций»[35].

Мандру понимает общественное бытие как совокупность ос­новных типов деятельности людей. Отсюда вытекает его метод: стремясь изучить общественную психологию через общественное бытие, он анализирует психологию человека прежде всего в ас­пекте его деятельности и места, занимаемого им в системе об­щественных отношений. Такой подход к проблеме принципиаль­но отличает позиции Мандру от идеалистических установок представителей школы Дюркгейма. Именно реальные занятия и дела человека, подчеркивает психолог, вбирают все существен­ное в человеческой жизни и накладывают глубокую печать на мозг и сердце людей[36].

По существу выделяемые Мандру разные типы деятельно­сти выступают как характеристики различных социальных классов и групп. В качестве главной характеристики эпохи Воз­рождения Мандру выдвигает развитие зачатков капиталисти­ческого способа производства — расширение сферы товарного производства, торговли, банковских операций, кооперации, а позднее —мануфактуры. Через анализ новой формы деятель­ности выявляются психологические характеристики формирую­щегося нового класса—буржуазии, своеобразное общественное бытие которой вызывает и определяет дальнейшее развитие та­ких личностных свойств, как дух индивидуальности, предпри­имчивости, любознательности, инициативности.

Новая деятельность требует от представителей молодого класса стремления к овладению значительными знаниями. Фор­мирующаяся буржуазия добивается открытия колледжей в раз­ных городах, где их дети могли бы приобретать необходимые знания для новых сфер деятельности. Стремлению к знаниям благоприятствует появление книгопечатания. Открытие в эту эпоху новых земель и выдвижение гипотез о существовании еще неизвестных, создание научных теорий, связанных с именами Коперника, Леонардо да Винчи, позднее Кеплера и Галилея, способствуют утверждению оптимистического духа — веры в че­ловеческие силы.

Вызванные к жизни Возрождением идеалы человеческого прогресса, интерес к человеческой личности нашли выражение в творчестве гуманистов, ученых, художников, развивших новый взгляд на природу и человека. Естественно, однако, что перечисленными выше видами деятельности могли заниматься лишь небольшие группы людей из привилегированных слоев общества. Иные виды деятельности типичны для широких народных масс. [80]

Характер аграрного труда в сельских местностях и ремесленни­чества в городах определил и особенности психического обли­ка представителей самых широких слоев населения. Тяжелую печать на мышление и интеллект труженика того времени нало­жило господство рутины в области ручного труда. Авторитет традиций предписывал использование неизменных способов, ме­тодов, правил, орудий производства. Консерватизм особенно ска­зывался в сельском хозяйстве, где, например, в течение целых двух столетий (с XVI по XVIII в.) происходило освоение выве­зенных из Америки растений и овощей. Примитивные средства обработки земли не могли обеспечить высоких урожаев. Посто­янный голод — характерная черта существования низших слоев населения. Давление традиций несколько ослабевает лишь у го­родских ремесленников, имеющих более непосредственный до­ступ к рынкам сбыта и испытывающих на себе некоторое их влияние. Самым же значительным проявлением ломки рутины стала организация городских мануфактур.

В качестве важных факторов, формировавших психический облик труженика той эпохи, Мандру называет тяжелый и мало­производительный труд, непрерывную борьбу с трудностями, ожесточавшую человека, постоянное недоедание, вызывавшее страх перед завтрашним днем, боязнь голода, опустошительные, наводящие ужас эпидемии чумы, тифа, «горячки», безжалостно косившие истощенных людей.

Не располагая еще интеллектуальными средствами для глу­бокого понимания закономерностей природы и имея более чем скромные средства для ее практического преобразования, «сред­ний» человек конца средневековья испытывал страх перед ней. Чувство беспомощности перед лицом естественного мира Манд­ру считает одной из характерных черт психологии человека XVI—XVII вв. Зарождавшееся же чувство больших возможно­стей человека оставалось пока свойственным лишь небольшой группе передовых людей своего времени.

Непрерывно борясь с различными трудностями и бедами, че­ловек живет, таким образом, в постоянном напряжении и готов­ности отражать грозящие ему опасности. Все перечисленные об­стоятельства объясняют вторую характерную черту психической жизни людей периода Возрождения — их повышенную эмоцио­нальность, гиперсензитивность.

По мнению Мандру, аффективная и интеллектуальная сферы гораздо сильнее слиты в ту эпоху, нежели в настоящее время. Всякое восприятие аффективно окрашено. Вся жизнь человека наполнена резко контрастными чувствами, которые он отнюдь не сдерживает и не скрывает. Воспитываясь в атмосфере тра­диций, одобряющих насилие, допускающих свободное проявле­ние сильных эмоций, человек начинает испытывать в них по­требность. Отсюда тяга к зрелищам наказания и смертной казни, [81]вызывающим сильные переживания. Отсюда же безудержное веселье, «пароксизмы жизни», как выражается Мандру, на мно­гочисленных праздниках. Слезливость и жестокость, мгновенно вспыхивающая ярость и панический страх, буйная радость и до­водящая до смерти скорбь, печаль — таковы особенности аффек­тивной сферы личности того времени. При этом сила чувств пол­ностью соответствует патетике их выражения. Заломленные в скорби руки, слезы, рыдания, вопли и даже обмороки — харак­терные проявления эмоций как у женщин, так и у мужчин.

Мандру, таким образом, на конкретном материале пытается раскрыть историчность эмоций и доказать их прямую зависи­мость от социально-экономических условий. Привлекаемые им для анализа факты не вызывают сомнения. Но их интерпрета­ция как явления, наиболее типичного для эпохи Возрождения, не кажется убедительной. Несомненно, повышенная эмоциональ­ность и удивительная несдержанность чувств действительно бы­ли тогда отличительной чертой большинства людей, принадле­жащих к различным социальным группам. Но наиболее рас­пространенные явления — не всегда самые характерные и са­мые важные. Выявляемые Мандру особенности аффективной сферы человека — наследие средних веков, выражение основных черт феодального общества. Совершающееся же в борьбе с фео­дализмом формирование капиталистических отношений предъ­являет новые требования к психической деятельности человека, в том числе умение хорошо владеть своими чувствами, умение подавлять их, проявлять лишь в нужный момент. Эта сторона исторического процесса выпала из поля зрения Мандру, и сле­дует признать, что он далеко не исчерпал все )возможности ана­лиза психики человека через его деятельность.

Включаясь в тот или иной вид деятельности, человек непре­менно вступает в отношения с другими членами общества, кото­рые, принадлежа к определенным существующим конкретным социальным группам, тем самым выступают как важный фактор срциальной детерминации личности. Мандру не интересуют ин­дивидуальные отношения человека с теми или иными членами группы. Предметом его изучения становятся группы, взятые как единицы жизни общества, их место в общественном производ­стве, социальные отношения внутри групп и между ними. Как неоднократно говорилось, эти отношения подчиняют человека общественной психологии, свойственной именно данной группе. В качестве основной единицы общества (группы) Мандру выде­ляет социальный класс. Используемый ученым метод исследо­вания психологии общества 'посредством анализа его классовой структуры принципиально расходится с методом буржуазной исторической науки, что необходимо отметить как позитив­ное явление. Как отмечает сам Мандру, немарксистская наука, не осмеливаясь признаться, что ее псевдопозитивизм отражает [82]политический консерватизм, считает неправомерным применять понятие класса и классовой борьбы для характеристики общест­ва эпохи Возрождения[37].

Анализируя классы дворян (феодалов), буржуазии, крестьян и другие социальные слои феодального общества XVI—XVII вв., Мандру констатирует установление в этот период более тесных связей в рамках каждой социальной группы. Процесс группо­вой консолидации сопровождается одновременным ростом анта­гонизма между группами. Внутренняя солидарность стимулиру­ется агрессивностью по отношению к другим классам. Агрес­сивность в свою очередь перерастает в классовую борьбу[38].

Стремление к замыканию в рамках своей социальной группы обнаруживается и в более мелких группировках населения — церковных приходах и семье. Безграничная власть традиций, неписаных правил пронизывает все существо человека, входя­щего в определенную группу. Человек с детства впитывает ми­ровоззрение данной группы, ее способы отношения к другим лю­дям и к окружающей действительности. Сильнейший конфор­мизм оказывается типичнейшей чертой поведения человека в группе. А его оборотной стороной является враждебность, агрессивность к членам иных групп. «Конформизм—социаль­ную агрессивность» Мандру считает третьей существенной ха­рактеристикой общественной психики человека того времени.

Итак, в широкой панораме французского общества в период Ренессанса выделяется зарождающийся класс буржуазии — но­ситель черт новой психологии — и небольшая группа гуманистов, философов, художников, выражающая языком искусства, науки и философии черты нового человека. Наряду с ними существует огромная масса крестьян и ремесленников, социальное положе­ние которых не предоставляет им, казалось бы, никаких возмож­ностей для усвоения новой психологии. Ведь социальные усло­вия существования тружеников остаются в основании теми же, что и в средние века, — гнет традиций, неграмотность, тяжкий труд, голод, замыкание в своих узких географических и социаль­ных границах.

Тем не менее у широких слоев крестьянско-плебейских масс начали формироваться новые черты личности, отражающие дух эпохи. Каналом распространения и усвоения новой психологии оказались новые религиозные учения, выражающие интересы [83]молодой буржуазии и направленные Против католической церкви — оплота феодализма. Возрождая представления раннего христиан­ства, многие представители Реформации требовали равенства в общественных отношениях. Отклик в народных массах получил и выдвинутый Кальвином принцип мирского аскетизма. Большое распространение нашли идеи Лютера. Усваиваясь широкими слоями населения, эти учения преобразовывались в народные ереси, теряли характер какого-либо определенного учения, но сохраняли свою направленность против церкви и, следовательно, против основных устоев жизни средневековья. Во многих городах Франции, по данным Мандру, разбивались статуи святых.

Движение Реформации Мандру справедливо считает прояв­лением характерной для Возрождения индивидуалистической на­правленности личности, вырвавшейся из оков традиций и догм. Представляется, что данная черта личности, перечисляемая Мандру наравне со многими другими, должна бы занять цент­ральное место в характеристике психического облика человека Возрождения. Все движение Реформации идет под знаком по­вышенной значимости личности. Правда, это признание личной индивидуальности носило весьма специфический характер и фор­мулировалось в терминах признанной и господствующей церков­ной догматики. И потому сама личная инициатива провозглаша­лась выполнением абсолютно предопределенной божественной воли. Признавая индивидуальный характер основной характери­стики личности — ее общения с богом, — протестантизм, как пра­вило, отрицал в то же время, что человек способен преодолеть свою греховность, что способность творчества имманентно при­суща ему самому.

Однако главная направленность идей протестантизма была антиконформистской. Он посягал на основную посылку средне­вековой идеологии, отвергая католическую церковь и духовенство в качестве необходимых посредников между человеком и богом и утверждая возможность для каждого человека вступать в лич­ное общение с богом. Все эти идеи в индивидуальном сознании человека преобразовывались в повышенное чувство личной от­ветственности, усиление самосознания, чувство освобождения от оков незыблемого образа жизни прошлых поколений. Выделяе­мые же Мандру эмоциональность и агрессивность были психо­логической почвой для формирования новых личностных черт.

Пытаясь дать более детальную картину психологического об­лика человека эпохи Возрождения, Мандру указывает на иную, нежели у современного человека, иерархию типов восприятия, на приоритет слуха и осязания перед зрением в восприятии челове­ка того времени[39]. [84]

Мандру выявляет и ряд других особенностей психологии че­ловека той эпохи, в частности его неумение читать «про себя», молчаливо. Любопытен анализ различных способов измерения пространства и времени в повседневной жизни, обнаруживающих еще весьма глобальные представления об этих основных формах существования материи.

Заканчивая рассмотрение работы Мандру о французах пе­риода Возрождения, отметим, что внимание ученого к всесторон­нему проявлению личности позволило ему воссоздать психологи­ческий облик людей той эпохи в живых и многоцветных красках.

Когда исследователь пытается восстановить своеобразие пси­хики человека давно минувших эпох, он, естественно, за немно­гим исключением, не имеет возможности непосредственно изу­чать деятельность конкретного человека и таким путем приходить к заключению о регулирующих деятельность психических про­цессах. Этот факт многими психологами рассматривается как до­казательство некомпетентности психологии в решении проблемы исторического развитая психики, применительно к уже давно ис­чезнувшим представителям минувших стадий развития общества. Эта позиция была очень отчетливо сформулирована С. Л. Ру­бинштейном. Он подчеркивал, что любые психические свойства психология всегда изучает «на конкретном индивиде в неразрыв­ной связи со всей рефлекторной деятельностью его мозга, с хо­дом его индивидуального развития»[40]. Именно на этом положе­нии и основывался его вывод, непосредственно касающийся про­блемы исторического развития психики.

«Говоря об историческом развитии психики применительно к задачам психологического исследования,— писал С. Л. Рубинш­тейн,— нужно иметь в |Виду, что исторически изменяющиеся пси­хические свойства людей реально формируются в процессе ин­дивидуального онтогенетического развития и лишь в качестве та­ковых они могут стать предметом психологического исследова­ния. Собственно психологическое исследование, как правило, имеет, таким образом, дело с формированием психики в одних определенных исторических условиях, которые в психологиче­ском исследовании принимаются как данное»[41].

Дальнейшее логическое развитие данной позиции еще более ограничивает задачу психологии. Казалось бы, если психологу удастся исследовать психическую деятельность и психические свойства людей, находящихся на разных стадиях общественного развития, он должен и может выявить некоторые закономерно­сти развития психики, обусловленные развитием общества. Од­нако С. Л. Рубинштейн высказывал иное мнение, и с ним трудно согласиться. «...Психология,— говорил он,— имеет дело с закономерностями [85]онтогенетического процесса развития индиви­дов, совершающегося в каких-либо одних общественно-истори­ческих условиях. Сопоставление результатов этого развития в разных общественно-исторических условиях есть уже дело исто­рического исследования»[42].

Несомненно, перед психологом возникают большие трудно­сти, когда он пытается решать проблему исторического развития психики, не имея перед собой представителей давно исчезнувших цивилизаций. Он может воспользоваться материалами, собран­ными этнографами, социологами, миссионерами. Но использо­вать эти материалы для выяснения своеобразия психической де­ятельности человека очень трудно ввиду крайней отрывочности и разнородности описываемых фактов.

В большинстве же случаев психолог не располагает и такими материалами, имея перед собой лишь те макрофакты, которыми оперирует историк. Это не означает, однако, что психолог не должен искать возможности и в таких условиях продвинуться вперед в решении проблемы исторического развития психики. Общий способ подхода к этой проблеме указывается принципом связи психики и деятельности, согласно которому психика пони­мается как регулирующее, контролирующее, ориентирующее зве­но деятельности. Этот принцип включает в себя положение о том, что в самих результатах деятельности, в различных творениях человека находят выражение его психические свойства, способ­ности, духовные силы. Отсюда — тезис о возможности воссозда­ния своеобразия психики человека на различных этапах развития общества по продуктам его созидательной деятельности, по всей совокупности его творений, характерных для определенной эпохи.

Но для того чтобы психолог мог использовать тот историче­ский материал, в котором запечатлен психический облик чело­века минувших эпох, этот материал должен быть подвергнут микроанализу историка. Само историческое исследование должно стать гораздо более тонким, оно должно дробить исторический факт на составляющие его компоненты, оно должно выявлять этапы создания того или иного творения и его вариации в раз­личных условиях.

Деятельность как бы соединяет в ансамбли различные пси­хические процессы и явления, регулирующие, мотивирующие, контролирующие ее протекание и, наконец, находящие свое ча­стичное выражение в разных сторонах продуктов деятельности. Конечно, поскольку одни и те же творения в разные эпохи мо­гут применяться по-разному и из них может извлекаться разное содержание, необходимо сначала выявить способы использова­ния тех ,или иных творений. Но главная трудность заключается [86]не в этом. Основная проблема, встающая перед психологом, со­стоит в выявлении того, каким же конкретным образом связаны психические свойства и психическая деятельность человека с продуктами его созидательной деятельности. Эта проблема сов­сем не разрабатывается в психологии. Нет ответа на вопрос, по каким параметрам продуктов деятельности можно судить об осо­бенностях психической деятельности. Естественно, что этот про­цесс требует своего разрешения в функциональном плане, при­менительно к современному человеку.

Некоторые психологи, скептически относящиеся к возможно­сти воссоздания психики человека по продуктам его деятельно­сти, в качестве доказательства ссылаются на широко распростра­ненное в психологии мнение, что один и тот же результат может быть следствием различных процессов и, следовательно, разли­чие процессов не находит своего выражения в результатах. Но есть основание предполагать наличие более тесной связи меж­ду процессом и результатом, между деятельностью и ее продук­том. Например, при решении задачи различие мыслительных процессов несомненно проявляется в результатах решений, кото­рые лишь с внешней стороны представляются тождественными. Так, решение задачи на отыскание суммы чисел, возрастающих в арифметической прогрессии (1+2+3+4+5+6 и т. д.), может

быть выражено в формуле: S_n — (n + 1)ⁿ/₂. Исследуя качественные особенности ее решения испытуемым, Вертгаймер указыва­ет, что для человека, пришедшего к решению через проникнове­ние в структуру задачи, значение п, стоящего в скобках, психо­логически отлично от значения п в дроби: первое п обозначает последнее число в ряду, а второе указывает, сколько цифр в по­следовательности. Для человека же, слепо использующего дан­ную формулу, такого различия не существует. Но различие в ре­зультате проявится в широте применения формулы, в способе ее использования.

Своеобразие психических процессов, регулирующих ту- или иную деятельность, непременно должно выразиться в особенно­стях продуктов деятельности, в соотнесении их с другими тво­рениями, в границах применения этих продуктов, в использова­нии их как средств для создания новых объектов. Суть способа восстановления своеобразия психической деятельности по про­дуктам созидания может состоять именно в выявлении таких совокупностей творения, по особенностям компонентов которых можно воссоздать специфику определенного вида психической деятельности.

На первостепенную важность проблемы соотношения психи­ческой деятельности и продуктов созидания человека указывает анализ работ представителей исторической психологии, возглав­ляемой во Франции Иньясом Мейерсоном и Жан-Пьером Вернаном. [87]Представители этой школы пытаются построить свою кон­цепцию, базируясь на марксистском понимании общества и че­ловека. В исторической психологии человек выступает как субъ­ект созидательной, трудовой деятельности, как «деятель, иссле­дователь, экспериментатор, творец, организатор»[43]. Труд рас­сматривается как способ созидания общественных ценностей, как один из важных способов отношения человека к природе и необ­ходимый способ отношения человека к людям, к обществу.

Опираясь на работы К. Маркса, ученые школы Мейерсона — Вернана доказывают кристаллизацию в творениях человека сво­еобразия его мышления, памяти, всей личности. «Все человече­ское,— пишет Мейерсон,— объективируется и проецируется в творениях, весь физический и социальный опыт и все то, что в этом опыте и через этот опыт выступает как состояние или функ­ция аспекта анализа реальности, аспекта мысли, желания, чувст­ва, личности — все наиболее абстрактные идеи и наиболее интим­ные чувства»[44]. Психика человека, делают вывод представители исторической психологии, на определенном этапе исторического развития обусловливается освоением индивидом окружающих его общественных предметов и созданием на их основе новых. Поэтому свою задачу ученые этой школы видят в изучении изме­нения и развития психических функций в ходе развития общест­ва с помощью анализа всевозможных «творений» человека — техники, науки, искусства, языка, религии, социальных институ­тов и т. д. «В последовательности творений,—отмечает Мейер­сон,— психолог должен найти ум, который их создал, выявить его уровни, аспекты, трансформацию и, таким образом, через исто­рию творений воссоздать историю ума, психологических функ­ций» [45].

Анализ материалов, полученных французскими психологами, убеждает, однако, в том, что в своей основной части он касается развития различных категорий, понятий, теоретических представ­лений, знаний человечества об окружающем мире, о личности и деятельности, о своих психических процессах. Раскрывается определенная динамика самоосознания человека, изменение классификации различных явлений. Но о своеобразии протека­ния самих психических процессов и об эволюции психической деятельности говорится крайне мало.

Например, исследуя трудовую деятельность, представители исторической психологии прослеживают, как возникло и обога­щалось понятие труда (так, они показывают, что в Древней Гре­ции еще не существовало термина, обозначающего производительную [88]деятельность; не только античность, но и средние века и часть нового времени не располагают словом, которое обоб­щало бы различные виды профессиональной деятельности и т. д.). Однако ими не исследуется своеобразие строения сози­дательной деятельности на разных этапах общества, особенно­сти регулирующих ее психических процессов.

Еще пример. Ими прослеживается, как 1медленно формирова­лись в Древней Греции представления о внутренней жизни чело­века, о его переживаниях и чувствах, как медленно развивались жанры лирической поэзии и трагедии, в которых центральное место занимает человек с его страстями и индивидуальной ответ­ственностью. Но при этом не исследуется историческое развитие чувств человека.

Последователи Мейерсона сами предупреждают о невозмож­ности непосредственного заключения по особенностям какого-либо одного творения человека о специфике тех или иных психи­ческих процессов. Приведем доказательство. Хорошо известно об отсутствии в древнегреческом языке наименования для фио­летового и оранжевого цветов, а желтый и зеленый цвета носили одно и то же название. Но это никоим образом не означает, подчеркивает Вернан, что человек в ту эпоху не различал все цвета спектра. Можно говорить лишь о своеобразии категориза­ции цветных оттенков, о все более дробной их классификации в последующем историческом развитии понятий о цвете.

В работах представителей исторической психологии содер­жится и некоторый материал, касающийся своеобразия тех или иных видов психической деятельности. Согласно гипотезе Мей­ерсона, у древних греков система перцептивных действий, лежа­щая в основе восприятия форм, линий, перспектив, отличалась от перцептивной деятельности современного человека. При ана­лизе приводятся некоторые данные о своеобразных упражнениях памяти у пифагорейцев и т. д. Однако решение этой собственно психологической задачи растворяется в исследованиях развития различных понятий.

Несомненно, лишь психолог может глубоко исследовать в ходе развития общества формирование тех понятий и категорий,, которые относятся к психическим процессам и свойствам челове­ка. Но, занимаясь таким исследованием, он решает задачу диалектической логики, исторической эпистемологии, но не психо­логии. Задача психологии — раскрыть динамику психических процессов, регулирующих созидание различных творений челове­ка (в том числе и творений его «духа»—понятий, категорий, зна­ний), исходя из своеобразия строения деятельности человека на данном этапе развития общества.

Четкое понимание предмета психологии и отыскание соответ­ствующих ему методов исследования—необходимая предпосылка успешной разработки проблемы исторического развития психики. [89]

[1] Е. Durkhelm. Les formes elementaires de la vie religieuse. 4 ed. Paris, 1960, p. 635.

[2] Ch. Blondel. Introduction a la psychologie collective. Paris, 1928, p. 4.

[3] E. Durkheim. Op. cit., p. 496.

[4] Ibid., p. 615.

[5] Ibid., p. 521.

[6] Ibid., р. 22.

[7] Ibidem.

[8] См Ch, Blondel, Les volitions.—«Traite de Psychologic». Par Q. Dumas, t. II. Paris, 1924, p. 412.

[9] Ch. Blondel. Introduction a la psychologic collective, p. 205.

[10] Ch. Blondel. Les volitions, p. 393.

[11] Ibid., p. 341.

[12] Ch. Blondel. Introduction a la psychologie collective, p. 154.

[13] См. M. Halbwachs. Les cadres sociaux de la meinoire. Paris, 1952, p. 62.

[14] Ch. Blondel. Introduction a la psychologie collective, p. 61.

[15] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 133.

[16] Ch. Blondel. Introduction a la psychologie collective, p. 116.

[17] Ibidem.

[18] P. Janet, Involution psychologique de la personnalite. Paris, 1929, p. 189.

[19] Ibid., p, 268.

[20] P. Janet. De 1'angoisse a 1'extase, t. I. Paris, 1926, p. 323, 324.

[21] P. Janet, devolution psychologique de la personnalite, p. 459.

[22] P. Janet, devolution de la memoire et de la notion du temps, t. II. Paris, [1928], p. 220—221,

[23] P. Janet. La psychologie de la conduite.—«Encyclopedic francaise», t. VlII. La vie mentale. Paris, 1938, p. 8'08-13.

[24] M. Halbwachs. Op. cit., p. 281.

[25] P. Janet. L'evolution de la memoire et de la notion du temps, t. I. Paris, [1928], p. 23.

[26] Ё. Durkheim. Les formes elementaires de la vie religieuse, p. 323.

[27] Ibid., p. 2.

[28] ibid., p. 613.

[29] Л. Леви-Брюль. Первобытное мышление. М., 1930, стр. 320.

[30] См. А. Н. Леонтьев. Проблемы развития психики. М., 1965, стр. 294.

[31] Л. С. Выготский. Развитие высших психических функций. М., 1960, стр. 96.

[32] R. Mandrou. Introduction a la Frange moderne. Essai de psychologie historique. Paris, 1961.

[33] Ibid., p. 13.

[34] Ibid., p. 366.

[35] R. Mandrou. Introduction a la France moderne, p. 10.

[36] Ibid., p. 195.

[37] R. Mandrou. Introduction a la France moderne, p. 138.

[38] Защищая возможность и необходимость применения понятия «классовой борьбы» для характеристики столкновений основных социальных групп в эпоху Возрождения, Мандру ссылается на исследования проф. Б. Ф. Поршнева, показавшего, что уже в 1623—1648 гг. крестьянские массы обращают свой гнев против замков феодалов, хотя нередко знать использует их вы­ступления в своих целях. См. Б. Ф. Поршнев. Народные восстания во Фран­ции перед Фрондой (1623—1648). М., 1948 (Перевод на франц. яз. в 1963г.).

[39] См. об этом в статье Б. А. Ерунова «Мнение и умонастроение в историче­ском аспекте» в настоящем сборнике.— Ред.

[40] С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. М., 1957, стр. 242.

[41] Там же, стр. 241.

[42] С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание, стр. 241.

[43] /. Meyerson. Themes nouveaux de psychologic objective: 1'histoire, la constru­ction, la structure.— «Journal de psychologic normale et pathologique», 1954, N 1—2, p. 11.

[44] /. Meyerson. Les fonctions psychologiques et les oeuvres. Paris, 1948, p. 69.

[45] /. Meyerson. Comportement, travail, experiences, oeuvre.— «L'Annee psycho!ogique», 1951, 50^е Annee, p. 82.

Дата добавления: 2014-11-01; просмотров: 587; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!