Во всяком случае, мне представляется, что последовательное изложение того, как менялся в Советском Союзе взгляд на Эйнштейна и его теорию, может оказаться поучительным

При этом, справедливости ради, необходимо сразу оговориться, что среди ученых Советского Союза теория относительности встретила значительно меньший отпор, чем в других странах: но идеология и, соответственно, послушные ей либо ослепленные ею ученые стремились опровергнуть ту картину мира, которая открылась и которая неотъемлема от ее математического и физического аспекта. Это тупое противостояние продолжалось до смерти Сталина, а в иной, несколько смягченной форме продолжается до наших дней, несмотря на то, что положение, в котором оказались в связи с этим советские идеологи, смешно и абсолютно бессмысленно.

Сравнивая трактовки этой проблемы в периоды правления Сталина и Хрущева, приведенные в одном из наиболее авторитетных советских изданий, легко увидеть, что изменилось и что осталось по-прежнему в легко мимикрирующих взглядах советских марксистов.

Так писали об Эйнштейне в 1933 году: "Философская позиция Эйнштейна не отличается последовательностью. Материалистические и диалектические взгляды переплетаются с положениями махизма³⁶, которые преобладают почти во всех философских выступлениях Э. (Эйнштейна. - М. Дж.) ... занимает позицию либерального демократизма. Не скрывал своих симпатий к СССР, он являлся одним из членов Общества друзей СССР"³⁷.

О нем же, в 1957 году: "Философские взгляды Эйнштейна никогда не высказывались им в сколько-нибудь последовательной форме... Труды Эйнштейна сохраняют свое глубоко прогрессивное научное значение независимо от тех или иных высказываний такого рода"³⁸.

Как видим, если в 1932 и 1933 годах "философские взгляды" и "позиция" Эйнштейна открыто критикуются как находящиеся под влиянием махизма, то в 1957 и 1960 годах упоминается лишь, что Эйнштейн никогда не излагал свои взгляды в последовательной форме. Тем не менее общее отношение к философским взглядам Эйнштейна, точнее, к его размышлениям о мире, высказанное в связи с теорией относительности и по ходу каких-либо иных научных изысканий, стало более мягким и терпимым, хотя подозрительность по отношению к философским воззрениям Эйнштейна как не вполне "ясным", повидимому, неискоренима. Эйнштейну-философу в работах советских идеологов не удалось подняться выше уровня чудака-либерала, годного разве что для представительства в каком-нибудь из обществ дружбы с Советским Союзом.

О теории относительности в 1932 году: "Глубокую критику этих взглядов (имеется в виду взгляд Ньютона на пространство и время. - М. Дж.) дал Энгельс, который разоблачил метафизические взгляды Ньютона. Энгельс, анализируя понятия движения, указывает: "Движение отдельного тела не существует, существует только относительное движение"³⁹. Ведь любое движение, а особенно механическое, есть взаимодействие тел. Так же метафизическая абстракция - это представление об абсолютном, не связанном с материей в движении, пространстве и времени. Пространство и время - это формы существования материи в движении и не существуют отдельно, независимо от материи. В связи с этим Энгельс пишет: "Разумеется, обе формы существования материи (пространство и время. - Ред.) вне материи не представляют собой ничего, кроме пустого понятия, абстракцию, которая существует только в нашей голове"⁴⁰. "Эта теория (т. е. теория относительности. - М. Дж.) представляет собой шаг вперед в развитии физики. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что ломка старых представлений о пространстве и времени в теории относительности использована реакционной буржуазной философией, особенно махизмом и ему подобными субъективно-идеалистическими направлениями. Этому до некоторой степени содействовали некоторые физики и особенно сам творец теории относительности Эйнштейн. Так, Эйнштейн неоднократно представлял свои открытия как развитие идей Э. Маха о пространстве и времени... Столь же необоснованно думать, что анализ пространства-времени, который предпринял Эйнштейн, окончательный и исчерпывающий. Необходим критический материалистический анализ теории относительности и существующих в литературе концепций"⁴¹.

О теории относительности в 1955 году: "Теория относительности есть физическая теория пространства и времени, и с ней тесно связаны такие основные физические понятия, как движение, масса, энергия и др.; поэтому ее общие выводы имеют философское значение и ее понимание невозможно без должного философского анализа ее основ. Пространство и время суть формы существования материи, и это означает, что пространственные и временные отношения существуют не сами по себе в чистом виде, а определяются материальными связями предметов и явлений. Соответственно, общие законы этих отношений, свойства пространства и времени представляют законы и свойства общей структуры материальных связей предметов и явлений. Поэтому познание свойств пространства и времени развивается в зависимости от познания свойств самой материи. Если теория пространства и времени классической физики исходила прежде всего из свойств и отношений твердых тел, то теория относительности возникла на почве исследования электромагнитных процессов... Таким образом, в основе теории относительности лежат новые выводы об общих свойствах материальных связей, взаимодействии физических явлений. Уже этим самым возникновение и развитие теории относительности служили подтверждением учения диалектического материализма о пространстве и времени как формах существования материи... Диалектический материализм учит, что пространство и время суть формы существования материи. "В мире нет ничего, кроме движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени"⁴².

Поэтому можно также сказать, что теория относительности есть учение о пространственно-временных отношениях движущейся материи... Важнейшими теоретико-познавательными выводами теории относительности являются: 1) подтверждение учения диалектического материализма о пространстве и времени как формах существования материи... 5) теория относительности, установив связи пространства и времени, структуры пространства-времени и материи и т. д., подтверждает тем самым учение диалектического материализма о взаимной связи и обусловленности всех сторон материальной действительности. Поставив конкретные проблемы диалектики содержания и формы, конкретного и абстрактного, абсолютного и относительного, свойств и их относительных проявлений, теория относительности подтверждает положение Энгельса, что естествознание есть пробный камень диалектики"⁴³.

При Сталине даже физическая сторона теории относительности воспринималась сдержанно и критически ("необоснованно думать, что анализ пространства-времени, который проделал Эйнштейн, есть нечто окончательное и исчерпывающее. Нужен критический, материалистический анализ теории относительности"); весь гнев московских громовержцев направлялся тогда на "буржуазных реакционных философов" и на самого Эйнштейна, который "помог" им "использовать" ломку старых представлений о пространстве и времени в своих целях.

При Хрущеве исчезают и сдержанность и критическое отношение к теории относительности, опущено, по-видимому, на всякий случай, любое упоминание о каком бы то ни было использовании теории относительности, а тем самым сняты все упреки по отношению к философским взглядам Эйнштейна. Все это, безусловно, свидетельствует о значительных переменах, об освобождении науки от тисков догматических установок. Однако в большей степени - это уступки, сделанные поневоле, нежели возвращение к истинно беспристрастной научной линии. Как и в тридцатые годы, остается стремление заставить "общие выводы" теории относительности работать на "подтверждение положений диалектического материализма", с той лишь разницей, что при Хрущеве (очевидно, в связи с принятым курсом на возвращение к наследию Ленина) в качестве доказательства вместо цитаты из Энгельса дается цитата из Ленина. Само это доказательство не более чем некое вполне произвольное, путаное построение или сознательный обман. Упоминание о так называемой "глубокой критике" Энгельсом взглядов Ньютона и прежде всего ссылка на энгельсовское высказывание о существовании лишь относительного движения призваны были дать понять, что Энгельс ни больше ни меньше, как предтеча Эйнштейна! Однако общность мысли Энгельса и теории Эйнштейна только в прилагательном "относительный". Энгельс выделяет банальный факт, что движение одного тела всегда происходит относительно некоего другого тела; а в теории относительности - как было показано выше - речь идет об упразднении различия между массой и энергией, об открытии четвертого измерения, о соединении пространства и времени в пространство-время, об относительности времени при переходе в другую систему координат и так далее.

Что означает, черт побери, это глубокомысленное энгельсовско-ленинское утверждение, что время и пространство есть формы существования материи? Да ничего, кроме того, что не существует материи, которая бы не простиралась и не длилась! Очень старо и слишком банально. Но разум коммуниста смущает и поражает это " "формы существования", ведь звучит по-научному глубоко, и главное - так по-гегелевски! Не более убедительны попытки втиснуть теорию Эйнштейна в колодки цитат из произведений Ленина. Вот характерный пример. Некий советский теоретик ссылается на мысль Ленина (из разряда вечных мыслей, что звучат столь глубокомысленно): "Материя... не может двигаться иначе, как в пространстве и времени", и добавляет от себя: "Следовательно, можно сказать, что теория относительности - учение о пространственно-временных отношениях материи в движении". Где исследовательская логика, ум и простая порядочность? И какая графоманская, велеречивая путаница: "Свойства пространства и времени представляют собой законы и свойства общей структуры материальных связей предметов и явлений..."! Какое счастье, что советская наука и советский народ не принимают во внимание подобные аргументы подобных горе-мыслителей!

Достаточно знающий и вдумчивый исследователь даже по тем разночтениям, которые имеются в трактовке диалектического материализма известных догматиков и практиков коммунизма, мог бы угадать зачатки его сегодняшнего краха. Впрочем, форсированные усилия втиснуть достижения современной науки в диалектические колодки отнюдь не новый и не единственный признак кризиса марксистского мировоззрения. В сущности, причины кризиса марксизма зачаты вместе с теорией. И Маркс, сколько бы он ни полагал себя ученым (а в сфере общественных отношений он, в известной мере, действительно ученый), изменить природу своего интеллекта (как, впрочем, и любого другого) не мог. Речь идет о способности интеллекта реализовываться в реальной действительности, то есть в его случае, приспосабливая свою теорию к потребностям рабочего движения, Маркс не мог избежать систематизации своих взглядов, иначе они не были бы доступны для понимания, а тем более приняты как программа действий. Сознание того, что любая всеобъемлющая философская система заведомо несовершенна, он в конце концов принес в жертву стремлению к осуществлению собственных идей - нуждам социалистического движения. Хотя Маркс - многосторонне одаренная личность и разделить в нем революционера и ученого невозможно, однако деятельность свою он начинал как революционер и как таковой в науке искал оправдания своей вере. Иначе говоря, все шло по обычной схеме: подобно тому как большинство, лишь вступив в ряды коммунистов, приступает к изучению теории коммунизма, Маркс лишь после того, как стал коммунистом, принялся за создание своего учения. Таким он оставался всю жизнь, до смерти, последовавшей в 1883 году, - революционером, который в Британском музее ищет доказательства объективных законов, способных оправдать и его пророческий бред и его деяния, беспредельно масштабные в своем стремлении к окончательному освобождению человека от насилия и эксплуатации. Такая цель не могла не подчинить себе средства, какими бы научными они ни были. Будущий кризис марксизма - позволим и мы себе воспользоваться диалектической терминологией - предопределен его кликой, происхождением и целями.

Дальнейший ход событий довольно быстро привел к становлению и укреплению догмы внутри социалистического движения, к ослаблению ее научности и все более необузданной нетерпимости: Энгельс систематизирует взгляды Маркса, оформляет учение - философию социалистических партий; затем Ленин обогащает эту философию теорией революции и новой власти, а в качестве средства осуществления предлагает революционную партию нового типа; Сталин же сводит философию марксизма к ряду установочных положений, ставших основой духовного порабощения народов. Страх, царивший внутри самой партии, необозримая пропасть, образовавшаяся со временем между наукой и диалектикой, между практикой коммунизма и его коммунистическими теориями, вынудили сегодняшних восточноевропейских лидеров не только отказаться от диалектики, но использовать марксизм-ленинизм в качестве средства внутрипартийной борьбы или в качестве разменной монеты на идеологических торгах. Своих великих учителей они вспоминают лишь в дни особых торжеств или когда возникает необходимость мобилизовать так называемых "простых" людей на борьбу против "чуждых воззрений". При этом бросается в глаза, как коммунистические партии, обретая самостоятельность, начинают избавляться от второй части термина "марксизм-ленинизм", которая сегодня вряд ли имеет иное назначение, кроме обозначения идейного протектората Москвы. Корреспондент "Нью-Йорк таймс" Ц. Л. Сулцбергер, посетив Тито в середине мая 1968 года, отметил, что тот не употребляет больше слова "ленинизм", пользуясь только словом "марксизм", а чешский коммунист Ч. Цисарж решительно заявил, вызвав гнев и испуг правдинских идеологов: "Невозможно принять некоторые негативные аспекты стремления объявить опыт советских коммунистов в качестве единственно возможного направления марксистской политики, а также попытки использовать ленинизм в качестве единственно возможной интерпретации марксизма"⁴⁴.

Отказ от концепции Сталина, а в настоящее время и от ленинского толкования марксизма, по существу, есть отказ от Маркса и марксизма. Все это, с одной стороны, позволяет Мао Цзэдуну считать восточноевропейских, итальянских и французских коммунистических лидеров ренегатами, а с другой - учесть советские ошибки в построении "бесклассового общества" и, объявив войну партийной бюрократии, возвести марксизм в сочетании с собственными воззрениями на уровень новой религии.

Мне справедливо возразят, мол, то, что я подвергаю критике, - лишь одна из сторон марксизма, одна из его особенностей, лишь штрих в целостном портрете, как принято теперь утверждать в кругу растерянной и обреченной восточноевропейской партийной элиты, - сталинское извращение марксизма. Однако никто не способен оспорить тот факт, что Маркс и марксизм реализовались только в своей догматической авторитарной ипостаси, чудовищным апогеем которой стал сталинизм с его структурой власти и экономикой. Бесспорно и то, что прочие черты марксизма, имеющие гуманистический, демократический, внеидеологический характер, сохранились лишь как прокисшие иллюзии в сознании еретиков от коммунизма, пригодные, быть может, для прикрытия границ узкодогматического мирка, но неприемлемые и не работающие в качестве стимула для осмысления или жизнедеятельности социалистических отношений. И те, кто, подобно профессору П. Враницкому в Югославии⁴⁵, упрекает меня в отождествлении коммунизма и сталинизма, обнаруживают лишь несмелость собственной мысли, неспособность продвинуться чуть дальше того уровня критики по отношению к Сталину, который был достигнут при Тито, Хрущеве и других. Подобная теоретическая позиция порождает лишь попытки подлакировать послесталинскую коммунистическую реальность ("рабочее самоуправление" Тито, "общенародное государство" Хрущева или "научно обоснованное руководство" Брежнева), обнаруживает стремление вернуть социализм на путь истинный. Кризис сталинизма, прежде всего потому, что это кризис практики коммунизма и лишь затем его теории, есть не что иное, как кризис коммунизма вкупе с марксизмом - его идеологией. И тот, кто этого не понимает, не способен или попросту не желает ни понять смысл и глубину кризиса сегодняшнего коммунизма, ни искать выходы из него.

Недоверчивость ученого или недостаток времени помешали Марксу облечь свои воззрения и веру в форму философской системы, но он не только не препятствует в этом Энгельсу, но, напротив, поощряет его усилия (выслушав "Анти-Дюринг", собственноручно дописывает десятую главу). Ничего удивительного! Догматичность материализма Маркса в сочетании с диалектичностью его воззрений есть костяк и душа всей системы. Разве не он записывает в наиболее зрелом и научном из своих произведений: "Поэтому я публично признал, что я ученик этого великого мыслителя (т. е. Гегеля. - М. Дж.), и я в главе о теории стоимости там-сям кокетничал с его способом выражения. Мистификация, которую диалектика преподносит руками Гегеля, ничуть не опровергает тот факт, что он первый обширно и сознательно выявил общие формы ее движения"⁴⁶. "В самом деле, намного легче путем анализа найти ядро религиозных туманностей, чем, наоборот, на основе конкретных, реальных обстоятельств жизни вывести их религиозные идеализированные формы. А этот последний метод является единственно материалистическим, следовательно, научным"⁴⁷. При буквальном подходе к его наследию философия и идеология Маркса остаются недосказанными, но выводятся они только и еще раз только из Маркса. Именно этой его недосказанностью пользуются сегодня "спасители" и "обновители" марксизма, предлагая взамен "энгельсовской" и "ленинской" "улучшенный" вариант марксистской идеологии, а вместе с тем и более последовательный - более эгалитарный и более догматический вариант социализма. Но, к счастью, все это происходит лишь в воспаленном воображении немногочисленных групп молодежи, удрученной тем обстоятельством, что столь вожделенная мечта о всеобщем братстве и равенстве - коммунизм - неосуществима. К какому же абсурду в результате усилий множества людей и печально сложившихся обстоятельств мы пришли: "обновители" Маркса доказывают, что марксистская идеология не принадлежит Марксу, я же вынужден доказывать, что Маркс был диалектическим материалистом!

Создававшаяся как "научная", философия марксизма затем со все возрастающей безапелляционностью настаивает на своей научности, ссылаясь при этом на "новейшие" достижения науки, стремясь подогнать их под идеологические колодки диалектики.

И по сути дела ничего не меняется от того, что Энгельс, придерживаясь высказывания Маркса о том, что "философы... лишь различным образом объясняли мир, а дело состоит в том, чтобы изменить его"⁴⁸, сознавая всю сложность и разнообразие природы, открытую уже наукой, доказывал: "Но это понимание (имеется в виду марксистский исторический материализм. - М. Дж.) означает конец философии в области истории, так же как диалектическое понимание природы делает любую философию природы ненужной и невозможной. Теперь нигде речь не идет о том, что связь явлений выдумывается из головы, но о том, чтобы обнаруживать ее в фактах. Для философии, изгнанной из природы и истории, остается лишь царство чистого разума, если таковое еще существует: наука о законах самого процесса познания, логика и диалектика"⁴⁹. И далее: "Как только любой науке предъявляется требование ясно определить свое место в общем порядке вещей и познание вещей, любая наука об этой общей целостности становится излишней. И единственное, что остается самостоятельным из всей философии прошлого, это наука о мышлении и его законах - формальная логика и диалектика. Все остальное отходит к позитивной науке о природе и истории"⁵⁰. Таким образом Энгельс и себя, и других заманивал в западню научности.

Ведь и эта позиция Энгельса, и соответственно Маркса, порождена научной атмосферой того времени: многие мыслители и ученые (например, Э. Геккель), да и сам материалистический предтеча Маркса Людвиг Фейербах, а до него Поль Анри Гольбах пришли к пониманию необоснованности какой бы то ни было всеобъемлющей философской системы. Впрочем, одно дело сказать, а другое - сделать: Энгельс не испытывал желания, да и не был способен подойти с этой меркой к учению своего друга Маркса, поскольку тогда им пришлось бы отказаться от идеологического старшинства в социалистическом движении, а тем самым и от роли в истории. И не случайно Энгельс вводит в жизнь новые термины. Не случайны дальнейшее "обобщение" или схематизация учения Маркса, осуществленные впоследствии в революционной России. Плеханову принадлежит термин "диалектический материализм", чьи "законы" Ленин возведет в ранг новой веры, во имя которой Сталин уничтожит миллионы людей, так называемых чуждых элементов, и сотни тысяч так называемых уклонистов. Так посредством "немецкой" схемы и "русского" мистицизма марксистская философия обретает свою форму и название - "диалектический, исторический материализм": название само по себе вполне абсурдно, ибо вторая его часть означает лишь адаптацию первого к истории человечества, в то время как первый строится на предположении, что любое явление исторично. Оставив без внимания прочие философские системы, Энгельс присвоил себе и Марксу создание философской теории, все новации которой сводились практически к тому, что диалектика там была поставлена рядом с логикой.

Эта проблема марксизма до сего дня осталась непроясненной. Считает ли Энгельс диалектику еще одной, наряду с логикой, наукой о человеческом мышлении? Не есть ли это некая новая диалектическая логика? Над этими вопросами ломали голову многие марксисты, чаще всего отвечая в том роде. что формальная логика - детище Аристотеля - продолжает оставаться наукой о формах мышления, в то время как диалектика занята более общими понятиями, являясь наукой о законах, "общих" для мышления, природы и общества, то есть "отраженных" мышлением. "Ведь диалектика есть не что иное, как наука об общих законах движения и развития природы человеческого общества и мышления"⁵¹. Подобно тому как он отделил от природы гегелевскую диалектику, чтобы ввести туда собственную, Энгельс из незавершенного здания философии Маркса изгнал прочие философии, чтобы навсегда поселить там собственную, ставшую и ее откровением, и ее проклятием.

Впрочем, после Маркса и Энгельса никому до сих пор не удалось и вряд ли удастся обогатить понимание диалектики, этой так называемой науки, хотя бы одной новой чертой, да и после Гегеля тоже, поскольку последний использует ее в качестве научного метода мышления, основанного на природе индивида⁵². То же можно сказать и о марксистском понимании материи, которое остановилось на уровне XVIII века - на Дидро и Гольбахе. Опубликованы сотни тысяч книг, в которых всевозможные теоретики и проповедники вот уже целое столетие муссируют эти темы и которые не прибавили ничего нового к пониманию материи, логики Аристотеля и гегелевской диалектики, кроме разве что некоторого упрощения проблемы. Не оправдались надежды и на дальнейшее развитие материалистической диалектики. Понимание материи углубили ученые-идеалисты, формальную логику обогатили "буржуазные" философы (философская школа логического анализа во главе с Б. Расселом, Л. Витгенштейном и Д. Э. Муром).

Именно так должно было случиться, и прежде всего потому, что воззрения Маркса были оформлены в философскую систему (диалектический материализм), и оговорка Энгельса, что "она вообще не является больше философией, это лишь миропонимание, которое нуждается в доказательствах и подтверждении (Энгельс заранее уверен, что доказательства найдутся! - М. Дж.) посредством естественных наук, а не некой отдельной наукой всех наук"⁵³, ничего существенно не меняет. Именно так должно было случиться, ибо социалистические рабочие движения, активными участниками которых были Маркс и Энгельс (они же - основатели Международного товарищества рабочих, так называемого Первого Интернационала), как искусители рабочего класса периода технической революции в целях дальнейшей борьбы нуждались в идеологии, которую могла дать лишь новая научная философия.

На это мне могут справедливо возразить, что марксизм не принадлежит к точным наукам, он есть, мол, наука об обществе и основанное на ней руководство к действию и, как таковой, неизбежно подвержен переменам, ошибкам, влияниям времени. Согласен! Однако хватит тогда нести вздор и долдонить о диалектике как о науке, о марксизме как о научном мировоззрении, об открытых Марксом законах развития общества как о чем-то окончательном и неизменном и, наконец, о построении на основе этой "науки", этих "научных взглядов", этих "законов" нового общества. Ведь, поистине, надо быть педантом-буквоедом или изворотливым схоластом, чтобы углядеть разницу между "миропониманием" и "философией", даже если не касаться проблемы диалектики, которая, впрочем, неотделима от марксистского миропонимания. Ведь не только люди образованные, но и ученики начальной школы не воспринимают марксизм иначе, чем особую философию, хотя представители послеэнгельсовской плеяды основоположников марксизма сравнительно редко пользовались этим определением, чаще прибегая к таким словосочетаниям, как "марксистский философский материализм", "марксистский диалектический метод", "диалектический материализм" (Ленин и Сталин), "марксистская философия", "комплексная система пролетарской идеологии" (Мао Цзэдун). Но как ни назови и миропонимание, и метод, бесспорно, что даже приведенные выше марксистские определения не обозначают ничего, кроме особой, философской системы. А то, что марксисты неохотно пользуются словом "философия" для обозначения совокупности своих взглядов, объясняется известным опасением, что подобное определение вскроет изначальную меру ненаучности, которую они в своих взглядах не могут или не смеют видеть.

С исторической точки зрения марксизм есть философская система, несмотря на марксистское сообщение о конце философия как "науки всех наук". После Гегеля в отдельных и даже во многих областях знания появились выдающиеся философы-мыслители, но не было ни одного, кто ставил бы перед собой задачу сформулировать универсальные законы, то есть законы, охватывающие в равной мере природу, общество и человеческое мышление. Никого из философов послегегелевского периода нельзя назвать творцом целостной, законченной системы: Ф. Ницше скорее - трагический, отвлеченно мыслящий поэт, чем философ; У. Джеймс отвергает философию, сводя ценность любого философского акта к его прагматичности; предметом тонкого анализа А. Бергсона становится биология и искусство; в то время как Б. Рассел, занятый исследованием процесса познания, размышляет об обществе. И только марксизм становится завершенной, замкнутой, со временем все более герметичной философской системой, ибо, все более смыкаясь с потребностями борьбы за власть, отождествляется наконец с самой властью. И в этом его слабость как философской системы: догматизируясь, марксизм все более настороженно относится к науке, достижения которой его невольно опровергают; вдохновленное же им движение, подстрекаемое посулами безграничных горизонтов, сегодня все решительнее отрывается как от него, так и от реальной действительности.

Для нас, однако, особенно значимо, что коммунисты для определения целостности своих взглядов (политических или философских) вместо определения "марксистская философия", "диалектический материализм" охотнее пользуются словом "идеология" и производными от него - "социалистическая идеология", "коммунистическая идеология", "пролетарская идеология", "идеологические взгляды", "идеологическая работа", "идеологический поворот" и так далее.

Поучительно, как возникло и развивалось понятие "идеология". Сам термин изобрел А. Л. К. Дестют де Траси в 1796 году для обозначения науки об идеях, затем его популяризировал Наполеон, саркастически назвав группу вокруг Дестюта де Траси "идеологами", потом им воспользовались Маркс и Энгельс, определив так сферу общественных идей - "мораль, религия, метафизика и прочая идеология"⁵⁴, и, наконец, Маркс подвел под него "юридические, религиозные, художественные или философские, словом... идеологические формы"⁵⁵.

Подобное значение термину "идеология" Маркс придал исходя из своих социальных воззрений, согласно которым духовная "надстройка" общества обусловлена его материальным "базисом". "Способ производства материальной жизни обусловливает процесс социальной, политической и духовной жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание"⁵⁶. А поскольку "история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов"⁵⁷, то следует вывод: "Мысли правящего класса - это правящие мысли в любую эпоху, т. е. класс, являющийся правящей материальной силой общества, одновременно есть его правящая духовная сила"⁵⁸.

Вряд ли Маркс, обратившись к термину "идеология", чтобы обозначить сферу духовной деятельности правящего класса, прежде всего буржуазии, имел целью создать идеологию угнетенного класса, то есть пролетариата. Это за него сделали Энгельс и продолжатели дела Маркса, выработав, в сущности, идеологию партии. А любая идеология, как считал Маркс, является групповой, классовой, а следовательно и ненаучной. Идеология, по Марксу, есть искаженное сознание: "Сознание есть не что иное, как сознательное существо, а бытие людей есть процесс их реальной жизни. Если во всякой идеологии люди и их отношения перевернуты с ног на голову, подобно camera obscura, то этот феномен столь же обусловлен историческим процессом их жизни, сколь перевернутость изображения предметов на сетчатке глаза обусловлена физическими закономерностями жизни"⁵⁹.

Но что толку в этой юношеской, гегельянской, путаной недосказанности Маркса, если его взгляды, его материализм и его гегелевская диалектика были и остались стержнем и основой "пролетарской" партийной идеологии? Ведь если идеология - это духовная общность определенного класса, группы, прослойки и т. п., то ее не может создать ни один человек, ни даже группа людей, она может возникнуть лишь в результате более или менее спонтанно развивающегося процесса. Однако выстроить учение, разработать программы действий, тактику - словом, идеологию определенного движения - возможно, и с этой задачей и Маркс и марксизм вполне справились. Стремясь к научности, заложив основы научной социологии, Маркс не мог, ибо был одновременно и борцом за общественные идеалы, и фантазером, отказаться от построения новой идеологии.

Со временем смысл термина "идеология" несколько изменился: наряду с коммунистической действительностью менялись и философские воззрения, не обрывая, впрочем, внутренней связи с марксизмом. Сегодня термин "идеология" обозначает не то, что подразумевал Маркс - формы духовной активности определенного класса, - а то общее, что должно быть у всех этих форм - политические и философские установки. Коммунистические теоретики вполне отдают себе отчет в том, что термины "философия" и "идеология" генетически не тождественны, и их слишком очевидная склонность ко второму из них отнюдь не случайна: даже те коммунисты, кто затрудняется определить точно значение термина "идеология", безошибочно его угадывают, ведь "идейное единство" - одна из форм их существования, а "идейность" и "идеологическая борьба" - формы их духовного руководства обществом. Более того, то же или аналогичное содержание термина "идеология" от коммунистов переняли и их противники; таким образом, народы всего мира расколоты под воздействием личных идеологий, и всевозможные идеологи усердно их водят за нос, обещая осчастливить.

Не следует также забывать, что до недавних пор коммунизм был и до сих пор еще остается единственной идеологией, имеющей распространение во всем мире. По существу, он сразу стал мировой идеологией, ибо провозгласил себя программой действий пролетариата и угнетенных народов мира, а марксизм - единственно научным, а следовательно, универсальным мировоззрением и одновременно методом познания законов природы, человеческого мышления, и, прежде всего, законов становления и развития общества, где марксизм совершил невиданный исторический переворот.

Марксизм, бесспорно, единственная философия в истории человеческого общества, которая стала теоретической основой и каркасом идеологии в том смысле, который этот термин приобрел в настоящее время - определенная система взглядов и идей, а также программа социальной деятельности приверженцев данной идеологии, распространенная, а точнее сказать, насаждаемая во всех сферах духовной жизни общества. И определенное сходство общественной значимости научного коммунизма или коммунистической идеологии с христианством эпохи средневековья, с исламом, с конфуцианством в Китае или с брахманизмом в Индии не должно нас ввести в заблуждение, ибо между ними имеются и существенные различия. Ведь несмотря на то, что определенные общественно-политические группы, по-разному интерпретируя религиозные учения, издавна приспосабливают их под свои цели, одну и ту же веру исповедуют многие, в том числе и антагонистические группы общества, и религии без каких бы то ни было изменений переживают века. Однако коммунистические идеологи приложили немало усилий, чтобы не потерять своего духовного превосходства. Провозгласив "научную" неизбежность исчезновения определенных общественных групп и присвоив себе право ликвидировать все классовые различия, они, ничтоже сумняшеся, присвоили себе монопольное право на толкование и производство идей.

Да и могло ли быть иначе, коль скоро коммунисты полагают, что управляющие миром и людьми законы материалистической диалектики открыты лишь им одним? Могут ли коммунисты мыслить и поступать иначе, будучи уверены, что призваны высшей силой, которую они называют исторической необходимостью, создать рай на этой грешной земле, населенной слабыми человеческими существами? Так, Лютер верил, что безгрешному человеку не нужны законы, а Кальвин же хотел силой создать такого человека. Коммунисты правы только, если предположить, что безгрешное, "бесклассовое" общество возможно, если предположить, что им удалось проникнуть в суть законов развития общества и истории и на их основе упорядочить жизнь общества. А может быть, к лучшему, что невозможны ни безгрешный человек Лютера, ни совершенное коммунистическое общество. С грешными людьми и несовершенными общественными отношениями, по крайней мере, можно быть уверенным, что мы не погрязнем в догматической мертвечине, не помрем со скуки, не загубим в себе человека творческого...

¹ Ленин В. И. Собр. соч. Изд. 4-е. Москва, 1950. Т. 35. С. 93.

² Маркс К. Капитал. Т. 1. Госполитиздат, 1950. С. 86.

³ Camus Albert. L'homme r?volt?. Paris, 1951. P. 22.

⁴ Ibid., P. 36.

⁵ Маркс Карл. Критика Готской программы. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. II. Белград, 1950.

⁶ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 356.

⁷ Там же. С. 356.

⁸ Учение о конечных судьбах мира и человека. - М. Дж.

⁹ "La volonte generale" - выражение Дидро, использованное Руссо, который считает, что поскольку "добро" - понятие тождественное для всех разумных существ, то идентичны и отдельные личности в обществе, а стало быть, возможно предположить, что государство может иметь единую общую волю. - М. Дж.

¹⁰ Camus Albert. L'homme revolte. Paris, 1951, pp. 147 - 148.

¹¹ Эта работа включена во 2-й раздел 4-й главы "Краткого курса". - Прим. пер.

¹² История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Загреб, 1945. С. 114.

¹³ Quotations from Chairman Mao-Tse-Tung. Peking, 1967. P. 214.

¹⁴ Albert Einstein. Conceptions scientifiques, morales et sociales. Paris, 1962. P. 122.

¹⁵ Albert Einstein and Leopold Infeld. The Evolution of Physics. New-York, 1967. P. 197.

¹⁶ Ibid., P. 207-208.

¹⁷ Einstein A. Spase-Time-Jn.: Encyclopedia Britannica. Chicago, 1967, V, XX. P. 1070.

¹⁸ Ibid.. P. 1071.

¹⁹ Einstein Albert and Infeld L. The Evolution of Physics. P. 297.

²⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 50.

²¹ Четвертым секретарем Центрального комитета был я. - М. Дж.

²² Все эти опасения относятся, разумеется, только к диалектике, рассматриваемой как абстрактный и универсальный закон природы. Мы увидим, что, когда речь идет о человеческой истории, диалектика, напротив, сохраняет всю свою эвристическую ценность. Скрытая, она руководит утверждением фактов и открывается, систематизируя их, делая возможным их понимание. Это понимание ведет к открытию еще одного, нового измерения Истории и в конце концов к ее истине, ее интеллигибельности. (Это примечание принадлежит Сартру. - М. Дж.)

²³ Существует также внутренняя абсолютизация фактора времени как смысла Истории. Но это нечто совсем иное. - М. Дж.

²⁴ Сартр Ж. П. Догматическая диалектика и критическая диалектика. // "Дело", № XIII, 1966. 6 июня. Белград. С. 794 - 799.

²⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 283.

²⁶ Там же. Т. 18. С. 131.

²⁷ Там же. Т. 23. С. 43.

²⁸ Рассел Б. История западной философии. Белград. 1962 С. 794 - 795.

²⁹ Topitsch Е. Die sozialphilosophie Hegels als Heislehre und Herrschaftsoziologie. Berlin, 1967, s. 63, цитирую по: Книжевне новине. Белград, 13 апреля 1968, XX, № 325. С. 9.

³⁰ Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., Госполитиздат, 1948. С. 5.

³¹ Там же. С. 5.

³² Ленин В. И. Собр. соч. Изд. 4-е. М., 1950, Т. 33. С. 202.

³³ Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. Белград, 1950. Т. 2. С. 361.

³⁴ Гласстон С. Атомная энергия. Белград, 1954. С. 67.

³⁵ Там же. С. 83.

³⁶ Выражение, идущее от фамилии Эрнста Маха, австрийского физика и философа, чья критика ньютоновского наследия проложила дорогу теории относительности Эйнштейне, а также была одним из источников логического позитивизма так называемого венского круга. Э. Маха и русских "махистов" особенно остро критиковал Ленин в своем "Материализме и эмпириокритицизме" с позиций догматического энгельсовского диалектического материализма: "махизм" для советских идеологов, даже если они не знакомы с его положениями, и по сей день есть квинтэссенция и символ "идеалистической", то есть враждебной духовной отравы.

³⁷ Большая Советская Энциклопедия. Изд. 1-е. М., 1933. Т. 63. С. 154.

³⁸ Там же. Изд. 2-е. М., 1957. Т. 48. С. 343.

³⁹ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. XIV. С. 393.

⁴⁰ Там же. С. 356.

⁴¹ Большая Советская Энциклопедия. Изд. 1-е. М., 1933. Т. 33. С. 616 - 617.

⁴² Ленин В. И. Собр. соч. Изд. 4-е. Т. 14. С, 162.

⁴³ Большая Советская Энциклопедия. Изд. 2-е. М., 1955. Т. 31. С. 405, 411, 412.

⁴⁴ Политика, Белград, 1968. 16 июня. С. 2.

⁴⁵ Враницки Предраг. История марксизма. Загреб, 1961. С. 572.

⁴⁶ Маркс Карл. Капитал. 1. Белград, 1967. Т. 1. С. LIV.

⁴⁷ Маркс К. Капитал. 1. Белград, 1967, Т. 1. С. 298.

⁴⁸ Маркс К. Тезисы о Фейербахе. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. Белград, 1950. Т. 1. С. 393.

⁴⁹ Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. Белград, 1950. Т. II. С. 388 - 389.

⁵⁰ Энгельс Ф. Анти-Дюринг, Белград, 1953. С. 33.

⁵¹ Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Белград, 1953. С. 167.

⁵² Энциклопедия философских наук. Москва - Ленинград, 1929.  10 и 81. С. 27 - 28; 135 - 136.

⁵³ Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Белград, 1953. С. 164.

⁵⁴ Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. Белград, 1964. Т. 1. С. 23.

⁵⁵ Маркс К. К критике политической экономии. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. Белград, 1949. Т. 1. С. 338.

⁵⁶ Там же.

⁵⁷ Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. Белград, 1948. С. 15.

⁵⁸ Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология, В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения. Белград, 1949. Т. 1. С. 17.

⁵⁹ Маркс К. и Энгельс Ф. Ранние труды. Загреб, 1953. С. 293.

СВОБОДА И СОБСТВЕННОСТЬ

"...В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной степени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или - что является только юридическим выражением последних - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче - от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созревают материальные условия их существования в недрах старого. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказываются, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества"¹.

Так гласит знаменитейший отрывок, в котором Маркс изложил свой взгляд на общество и историю человечества.

Для всех марксистов этот отрывок - вершина приложения диалектического материализма к человеческой истории, образец формулирования материализма исторического. Мало того. Можно сказать даже, что мы имеем дело с самым выдающимся, как говорят марксисты, "научным открытием" или, так скажут прочие смертные, - со стержнем общественной философии Маркса: во всяком случае, речь идет о точке зрения, повлиявшей и продолжающей влиять на людей с такой силой, конкурировать с которой способен единственно глубинный смысл учений основоположников великих мировых религий - Будды, Христа и Магомета.

Приведенный отрывок, точка зрения, в нем высказанная, задали немало мук и мне, пытавшемуся в умственных потугах освободиться от схемы марксистского взгляда на общество; страдания усугублялись тем, что от разрыва с подобным образом мышления или от окончательного утверждения в нем во многом зависело и мое личное постоянство при отстаивании собственных идей. Рискуя прослыть "мистиком" в глазах большинства прокоммунистически настроенных читателей, добавлю все же, что слабости вышеизложенной точки зрения Маркса я долго нащупывал нутром, но никак не мог выразить их рационально, пока во время одной из прогулок "откровение" наконец не снизошло на меня. Теперь, в безмерно однообразной череде одинаковых дней и ночей, я позабыл год и время года, когда это случилось, не помню, была ли та прогулка утренней или вечерней. Знаю только, что погода менялась, и облака, проносясь с запада на восток, оставляли за собой борозды светлой сини. Я мерил шагами кусочек земли за бывшей тюремной церковью, превратившейся при новом режиме в Дом культуры, под "пятью липами", как называл я это в порядке импровизации выделенное мне и упомянутой уже группе стариков "шаталище", которое другие осужденные в своих потайных шептаниях окрестили "прогулкой Джиласа". Сдавленный горечью, ожесточенный, я еще только приближался к тому, чтобы выплыть из мути тяжкого, принудительного ночного или предвечернего сна-забытья, как вдруг для меня сделалось совершенно ясным, неоспоримым скорее по ощущению, чем по разумному обоснованию, следующее: общество и личность, а тем более мышление, не только не зависят исключительно от материальных сил, но и невозможно раз и навсегда найти меру этой зависимости, ибо д'олжно ей быть постоянно разной во всякой реальности, которая сама собой конкретна и выражена действием изменчивых, живых сил; разной и в каждом отдельном человеке потому уже, что он не просто живое, но и разумное творческое создание. Да и это "сознательное", идеологическое "построение" определенного общества, во что впряглись или верят, что впряглись, коммунисты, разве не противоречит Марксу, утверждавшему, что "способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще"? Разве сам коммунистический строй не является грубейшим противопоставлением Марксу, когда "юридическая и политическая надстройка" определяют "производственные отношения", "экономическую структуру общества"? И какие, наконец, материальные условия или материальные причины заставили конкретно меня сорваться с удобных высот власти в темную пропасть отшельнической заброшенности и тюремных унижений, позволить, чтобы тоталитарная власть всей своей твердокаменностью обрушилась на мою голову, и вынудили под старость драить полы в камерах и выскабливать вонючие сортиры?..

Но ни на миг - увлеченный ли процессом осознания, позже, при холодном анализе, либо сейчас вот, в этом размеренном, взвешенном изложении, - ни единого разу не склонился я к выводу, что упомянутое воззрение Маркса следует полностью и бесповоротно отбросить. Напротив, его "рациональное зерно", то есть осознание значимости экономического фактора для общества и общественной мысли, относится к наиболее фундаментальным достижениям человеческого разума, не вызывающим возражений и у ученых, с Марксом не согласных, и лежащим в основе всякой действительной политики: тут люди искони были марксистами, так же как логически мыслили и до силлогизмов Аристотеля; а разница вся в том, что сегодня люди, кроме прочего, - в курсе своей "экономичности", как после Аристотеля знают они о логичности своего мышления. Можно было бы добавить еще, что все беды коммунистов и людские беды от коммунистов проистекают не из властолюбия последних, а из того, что они, вопреки Марксу и собственным лучшим намерениям, кроили экономику и общественные отношения в угоду своим идеям, конечно, "научным", да промахнулись. А промахнулись они здесь потому именно, что в конечном итоге экономические силы оказались необоримыми, а человеческие существа неизменными вопреки всей присущей им податливости принуждению и насилию.

С Марксом, по существу, произошло то же, что и с другими великими мыслителями: раскрыв одну истину - зависимость человека от экономики, он сделал ее единственной истиной о человеке. Сознавая статичность всякой формулы, он формулирования избегал, но одновременно ему - априори убежденному в неопровержимой и исключительной научности собственных взглядов и трудов - знания об обществе, извлеченные из истории, а также из жизни европейского, большей частью английского общества первой половины - середины девятнадцатого века, представлялись открытием законов, действующих с "неотвратимостью некоего естественного процесса".

Испокон веку поэтам и мудрецам ведомо: царства преходящи, а человек обречен пребывать в трудах и борениях. Историческими же и иными изысканиями раскрыто, что с тех самых пор, как люди почувствовали недостаточность девственной природы и естественных своих первобытных, кровным родством сцепленных общин, все общества длились во времени и к новым формам - новым неизбежностям существования - приходили через столкновение различных противостоящих классовых, кастовых, сословных и прочих сил, на что поднимали их, пленяя воображение плодами успеха, идеи - религиозные, философские и всякие другие. При Марксе подобные выводы подтверждались не угасшим еще брожением, взметнувшим бурю Французской революции, живой памятью об этой величайшей, многограннейшей революции в наиболее могущественной и цивилизованной тогда нации, а углубляло их неумолимое, все грубее оголявшееся деление едва нарожденного индустриального европейского общества на хозяев средств производства - капиталистов и хозяев рабочей силы - пролетариев. Не приемлющая границ в поисках истины, провидческая, но диалектикой и научностью завороженная мысль Маркса в открытиях и новых верованиях шла дальше: он открыл, что все общества разрушались и возникали в результате борьбы за новые отношения в производстве, но целую прошлую историю человечества обобщил как историю классовой борьбы: открыл гибель цивилизаций, но обобщил это как прогресс; открыл производительные силы (средства производства + люди, умеющие трудиться) в качестве движущей материальной силы, но обобщил их как основу всех общественных устремлений и мысли человеческой; открыл, что дальнейшее развитие производительных сил приведет к исчезновению частной капиталистической и возникновению коллективной - социалистической собственности, но свое грядущее общество видел неантагонистическим, свободным от всех условностей и несовершенств, замеченных им в прежних обществах, а в капиталистическом подвергнутых несравненному по убедительности и образности анализу.

К своим аналитическим открытиям, и это бесспорно, он пришел через труд и самоотреченность, которые сделали бы честь любому архиупорному и страстному исследователю, но не менее неоспоримо, что упомянутые его фундаментальные идеи, как и картины грядущего в его воображении, - это плоды веры, привитой Марксу, давнему к той поре диалектику-гегельянцу и монистическому материалисту, значительно раньше; так что открывать ему пришлось лишь "окончательные" - диалектико-материалистические "законы" общества и мышления. Уже в зрелые годы в своем основополагающем произведении "Капитал" он с жаром совершенной убежденности строит доказательства и дает теоретические выкладки на материале, ради которого ему пришлось перелопатить практически всю мировую литературу по экономике и истории. Возможность для подобной работы мог предоставить лишь Британский музей. Мало что в летописи человеческого духа превосходит грандиозность, сложность и страстность этого труда. Но и тут он, по сути, доказывает не что иное, как "абсолютную истину", - веру, открывшуюся ему еще в молодости: "Коммунизм как положительное упразднение частной собственности - этого самоотчуждения человека - и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, то есть человечному... Он (т. е. коммунизм. - М. Дж.) - решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение"².

Научностью Маркс придал своей вере большую убедительность, но превратить ее этим в науку не смог. Его научность, со временем все дальше уходившая в вероисповедание, была в зародыше верой и идеологией. Вот почему наука его, да и учение приблизительно даже не заслуживают пиетета и восхищения, выпавших на долю их творца.

Маркс, несомненно, занял бы куда более почетное место в науке, будь его аналитические труды и выводы неаприорны и менее категоричны, в меньшей степени - "открытия", а в большей - описания, но тогда ему было бы очень далеко до той роли в современной истории, которая им сыграна, ибо отчаявшиеся, бесправные люди и народы не сплотились бы вокруг безнадежных, неабсолютных истин. Во всяком случае, человечество будет благодарно ему за то, что трудами своими он глубже проник в понимание людской судьбы, а история отведет ему место среди самых выдающихся мечтателей и мятежников. Но нигде, по день нынешний, невозможно объяснить историю, лишь кое-где ее все еще пытаются "делать", опираясь на его заповеди: в исторической, жизненной действительности отсутствуют схематизм и категоричность деления на "базис" (производственные отношения и производительные силы) и "надстройку" (идеи, учреждения, организации), а второй фактор первым абсолютно и без остатка не обусловливается.

Я упомянул уже, что именно коммунистический порядок своей идеологической экономикой³ самым беспощадным и убедительным образом развенчивает положение Маркса об обусловленности надстройки базисом. И никак, конечно же, не обойти факта, что за сто двадцать пять лет, миновавших с поры, когда Маркс огласил свои принципы, ни один из трудов по истории, социологии или философии, основанных на его классово-экономических категориях (а таких сотни тысяч, если не миллионы), не сохранил непреходящей ценности, что, впрочем, соотносимо с религиозными учениями, на базе которых с научной точки зрения также не было создано ничего значительного.

Смена отношений между людьми или же история как свершение событий в действительности осуществляется включением всех сил - и материальных, и духовных, причем приоритет их то и дело меняется местами. Посему история - это общее дело жизненно заинтересованного народа, мыслителей, открывающих неминуемое, и вождей - способных организаторов, одухотворенных ясными, осуществимыми идеями. Созидание истории - творческий акт, где невозможно расщепить, и еще менее отмерить, роль тех или иных факторов. Маркс и марксизм, кстати, лучшее подтверждение огромной, необходимой, а иногда и решающей роли идей в истории. Кто-то заметит, что сие было ясно и самому Марксу, подчеркнувшему, что идеи, овладев массами, и сами становятся материальной силой. Такое замечание не совсем оправдано, поскольку Маркс и в этом своем тезисе сохранил верность схематическому делению на материальное (основу) и духовное (его продукт): у него идея обращается в силу только после того, как станет материей, то есть когда будет принята массами.

Но гораздо важнее всего этого факт, что сегодня народы, общественные слои, умы, живущие под коммунизмом, не могут более, сохраняя некритическое отношение к учению Маркса, не создать угрозы самому своему существованию, своей позиции в современном мире - другими словами, угрозы развитию тех самых производительных сил, о значении которых в жизни людей, их взаимоотношениях первым заговорил сам Маркс, - ибо не только коммунизм докатился до несогласий с Марксом, но и с помощью Маркса нет возможности выбраться из тупиков и абсурдов, до которых докатилось общество, ведомое коммунистами. Мне неизвестна, не верю и в ее существование, магическая формула истории, поскольку этот загадочный "сезам", как и любой другой, надо каждый раз открывать новыми путями, новыми проникновениями мысли, новыми жертвоприношениями... Вернер Гейзенберг следующим образом итожит достигнутое современной физикой: "Природа непредсказуема"⁴.

"Но, Боже праведный, ведь то - природа!" - подадут голос властолюбцы и догматики, уверенные, или теперь уже разыгрывая уверенность, что общество, люди, судьба человеческая просты, предсказуемы и тем самым податливы. Нормальный человеческий ум просто диву дается от такой самонадеянности, кое-как объясняя ее лишь безмерием глупости да ненасытной алчностью в тяге к господству над людьми, обществом, над людской судьбой...

Невозможно мир и современные общества понять, руководствуясь исключительно одной теорией, пусть даже самим Марксом сотворенной, не впадая при этом в абсурдность или примитивнейшую грязную демагогию власть имущих и софистику на корню купленных борзописцев и "идеологов"... Если "производственные отношения... отвечают определенной степени развития их материальных производительных сил", то чем объяснить, например, факт, что обществу в СССР характерен "более высокий", чем в США, уровень развития, хотя степень развития производительных сил там была, остается и долго еще останется значительно более низкой? Если производственные отношения на Западе и Востоке различны, а это очевидно, то как объяснить одинаковые или похожие процессы в искусстве, науке, в молодежной среде и так далее? Если современными коммунистическими социумами правят научно, то есть по Марксу, и они, стало быть, свободны от антагонизмов "буржуазных производственных отношений", то откуда же там все эти непредвиденные экономические сбои, социальные потрясения и безнадежность? Откуда, вопреки различию "производственных отношений" или же "отношений собственности", но одинаковой или приблизительно одинаковой "степени развития... материальных производительных сил", берутся в некоторых "социалистических" и некоторых "капиталистических" странах схожие идеи и схожие общественные явления, схожие трудности и схожие экономические решения?.. Этим и подобным вопросам нет конца, как нет конца перерождению и разложению коммунистов...

Ибо дело больше не в негодовании еретиков и дальновидности мудрецов, теперь речь - о жизнях и умах людей, которые у мира и общества, отдавая им себя целиком, не требуют большего, чем просто возможности прожить нормально, сносно и обеспечить в потомстве своем обновление и продолжение свое. Так будь даже коммунистический мир "лучшим из всех возможных миров", не вправе он больше жить в броне "прогрессивнейших", "научных" идей при тайной полиции - "ангеле-хранителе" людских душ, падких на грех и ересь. Наука, современные средства коммуникаций и информации сузили наше восприятие, понятия времени и пространства, разрушив монополию, а с ней и "преимущества" тех или иных идеологий. Земля, как находит Маклуэн, преобразилась в большую деревню, а биение человеческого пульса слышат просторы Вселенной.

Все это сегодня не только очевидно, но и является частью нашей повседневности. Тем не менее хочу остановиться на марксистском - и не только марксистском - учении о закономерности, о неопровержимости прогрессивного развития рода людского и человеческого существа, то есть, словами Маркса, об азиатских, античных, феодальных и современных, буржуазных, способах производства... как прогрессивных эпохах экономической общественной формации.

Рассмотрение этого вопроса существенно в контексте целостности и общего понимания моих размышлений в данной работе, тем более что общественный прогресс на Востоке беспрекословно принимается, а на Западе чрезмерно потенцируется как неоспоримая истина и священный долг, во имя прогрессивности же вершится самое безумное насилие и поддерживаются предельно расточительные формы хозяйствования.

Даже располагая достаточными познаниями в биологии и астрономии, я все равно был бы далек от намерения пускаться в рассуждения по поводу эволюции живых существ от низших форм до наивысшей - человека - или о возникновении Вселенной из некоих частиц и газов, "бесформенных", "рассеянных", вплоть до Солнца, звезд и матери нашей Земли. Но я столь твердо убежден, мягко говоря, в ненадежности учения об эволютивности человеческого общества и природы человека, что просто не в состоянии отбросить мысли о привнесенности его и в биологию, и в космогонию из философии - из "научных" и социальных верований XIX века о прогрессе как универсальном законе мироздания. Все это сегодня слишком просто, слишком понятно, для того чтобы быть истиной.

Но вернемся к вопросу об обществе!

Действительно поражает, как современники гитлеровских фабрик смерти и сталинских трудовых лагерей могут с такой легкостью защищать учение о закономерности прогресса природы человека и человеческих сообществ, когда вся история того же человечества не знает режимов, где с подобной беспощадностью расправлялись бы с целыми народами, целыми общественными пластами. Да разве афинский гражданин не имел больше свобод, а римлянин - больше прав, чем того допускают многие режимы в наши дни? И даже если принять объяснения, а правильнее сказать - оправдания, что Гитлер и Сталин были отростками зла, сопровождающего крушение обреченных на замену порядков, то все

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 164; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!