ОБЪЕКТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ПСИХИКИ

§ 1. Два типа ситуаций. Ситуации, где психика не нужна

Изложенное выше понимание предмета психологии по­строено на допущении, что ориентировочная деятельность обязательно включает психические отражения объективно­го мира. Психические отражения, явления сознания суть нечто такое, что логически нельзя подвергнуть сомнению, так как всякое сомнение в них уже предполагает некое зна­ние о них и тем самым их существование. Но ориентировоч­ная деятельность субъекта — это уже другой вопрос. Субъект не есть «явление сознания»; традиционные психо­логические направления его отрицают, а вместе с ним отри­цается и активная ориентировочная деятельность. Поэтому мы обязаны задать себе вопрос: нельзя ли объяснить поведе­ние без участия психики? Нельзя ли, например, представить себе мозг как в высшей степени совершенную машину, спо­собную не только регулировать свою деятельность, но и строить новые программы для управления поведением в но­вых ситуациях? Ведь до сих пор сохраняется такое пред­ставление, что объективно доказать чужую душевную жизнь совершенно невозможно, что объективно можно установить только различные физические изменения, а они должны по­лучить строго объективное, физиологическое объяснение. На этот вопрос раньше пытались ответить или решитель­ным «да» (имея в виду, что психические процессы могут быть [200] объективно зарегистрированы), или решительным «нет» (если этого сделать нельзя), и тогда вопрос об объективной необходимости психики может быть решен только отрица­тельно.

На самом деле особенность положения состоит в том, что на этот вопрос нельзя ответить в такой общей форме. Есть такие ситуации, где психика не нужна, и нет никаких объективных оснований для предположения об ее участии во внешних реакциях организма. Но существуют и другие ситуации, в которых успешность поведения нельзя объяс­нить иначе, как с учетом ориентировки на основе образа наличной ситуации. И теперь наiа задача заключается в том, чтобы выяснить особенности этих ситуаций.

Сначала рассмотрим ситуации, где успешность реак­ций организма во внешней среде может быть обеспечена и без психики, где она не нужна.

К ним относятся прежде всего такие ситуации, где весь процесс обеспечивается чисто физиологическим взаимодей­ствием с внешней средой, например, внешнее дыхание, теплорегуляция, с определенного момента — поглощение пищи и т. п. Рассмотрим, несколько упрощая и схематизируя, про­цесс внешнего дыхания у человека. В нормальных услови­ях он осуществляется таким образом, что определенная сте­пень насыщения крови углекислотой и обеднения ее кисло­родом являются раздражителями дыхательного центра, рас­положенного в продолговатом мозгу. Получив такие раз­дражения, этот дыхательный центр посылает сигналы к ды­хательным мышцам, которые, сокращаясь, расширяют груд­ную клетку. Тогда между внутренней поверхностью груд­ной полости и наружной поверхностью легких образуется полость с отрицательным давлением, и наружный воздух проникает в легкие. В нормальных условиях этот воздух содержит достаточный процент кислорода, который в аль­веолах легочной ткани вступает во взаимодействие с ге­моглобином красных кровяных шариков, и организм полу­чает очередную порцию необходимого ему кислорода. Если содержание кислорода в наружном воздухе уменьшается, [201] дыхание автоматически учащается. Все части этого процес­са так прилажены друг к другу, что в нормальных условиях полезный результат обеспечен: если грудная полость рас­ширилась, то внешнее давление воздуха протолкнет его порцию в альвеолы легких, и если в этом воздухе содержит­ся достаточное количество кислорода, что обычно имеет место, то неизбежным образом произойдет и обновление его запасов в крови. Здесь вмешательство психики было бы из­лишним и нарушало бы этот слаженный, автоматически действующий механизм.

Собственно, то же самое, только другими средствами, имеет место и в механизме теплорегуляции, благодаря кото­рому избыток теплоты выделяется из тела с помощью рас­ширения поверхностных сосудов кожи, учащенного дыха­ния и потоотделения. Если температура внешней среды по­нижается и организм заинтересован в сохранении выраба­тываемой им теплоты, то происходят обратные изменения: просвет кожных сосудов суживается (кожа бледнеет), вы­деление пота уменьшается или совсем прекращается, отда­ча тепла дыханием тоже снижается. Здесь, до известных пределов, взаимодействие организма с внешней средой на­лажено так, что не нуждается ни в каком дополнительном вмешательстве.

К такого рода ситуациям, где психика явно не нужна, относятся не только эти и многие другие физиологические процессы, но и множество реакций, которые нередко рас­сматриваются как акты поведения. Эти реакции наблюда­ются у некоторых, так называемых насекомоядных расте­ний, у животных, у которых они часто получают название инстинктов. Из такого рода актов у растений можно напом­нить о «поведении» листа мухоловки. Лист мухоловки име­ет по периферии ряд тонких отростков с легкими утолщени­ями на конце. На этих утолщениях выделяются блестящие капельки клейкой жидкости. Как только насекомое, при­влеченное этой капелькой, коснется ее и, увязнув, начнет делать попытки освободиться, этот «палец» (отросток) быс­тро загибается к середине листа, на него загибаются и [202] остальные «пальцы», так что насекомое оказывается в ловуш­ке, из которой оно уже не может вырваться. Тогда лист на­чинает выделять пищеварительный сок, под влиянием кото­рого насекомое переваривается, а его пищевые вещества усваиваются растением; когда из листа больше не поступа­ет питательный сок, лист снова расправляется, пустая ро­говая (хитиновая) оболочка насекомого быстро высыхает, сдувается ветром и лист снова готов к очередной «охоте». В этом случае все звенья процесса подогнаны так, что не нуждаются ни в какой дополнительной регуляции. Правда, бывает, что насекомое оторвется от клейкой капельки, но это случается не так уж часто, и в большинстве случаев механизм вполне себя оправдывает.

Широко известен пример инстинктивного действия, которое производит личинка одного насекомого, называе­мого «муравьиный лев». Вылупившись из яичка, эта личин­ка ползет на муравьиную дорожку, привлекаемая сильным запахом муравьиной кислоты. На этой дорожке она выби­рает сухой песчаный участок, в котором выкапывает во­ронку с довольно крутыми склонами. Сама личинка зары­вается в глубину этой воронки, так что снаружи на дне во­ронки остается только ее голова с мощными челюстями. Как только муравей, бегущий по этой тропке, подойдет к краям воронки и, обследуя ее, чуть-чуть наклонится над ее края­ми, с них начинают сыпаться песчинки, которые падают на голову муравьиного льва. Тогда муравьиный лев сильным движением головы выбрасывает струю песка в ту сторону, откуда на него посыпались песчинки, и сбивает неосторож­ного муравья. А он, падая в воронку, естественно, попада­ет на челюсти, они захлопываются и муравьиный лев выса­сывает свою жертву. И в этом случае все части процесса так подогнаны друг к другу, что каждое звено вызывает последующее, и никакое вмешательство, которое регули­ровало бы этот процесс, уже не требуется. Правда, и здесь возможны случаи, когда муравей не будет сбит песочным «выстрелом» и успеет отойти от края воронки; но других муравьев постигнет печальная участь. В большинстве случаев [203] — а этого для жизни и развития муравьиного льва дос­таточно — весь процесс заканчивается полезным для него результатом.

Каждый шаг сложного поведения муравьиного льва — его движение к муравьиной дорожке, выбор на ней сухого песчаного места, рытье воронки, зарывание в глубине во­ронки и затем «охота» на муравьев — имеет строго опреде­ленный раздражитель, который вызывает строго определен­ную реакцию; все это происходит в таких условиях, что в большинстве случаев реакция не может оказаться неуспеш­ной. Все действия и результаты этих действий подогнаны друг к другу, поэтому никакого дополнительного вмеша­тельства для обеспечения их успешности не требуется. Здесь предположение о дополнительном психическом процессе было бы совершенно излишним.

Рассмотрим вкратце еще два примера поведения, в ко­торых тоже нет необходимости предполагать участие пси­хики. Первый из них — поведение птенцов грачей, которое было хорошо проанализировано со стороны его рефлектор­ного механизма.

Характерная реакция птенцов грачей на подлет роди­телей с новой порцией пищи вызывается тремя разными раз­дражителями: один из них — низкий звук «кра-кра», кото­рый издают подлетающие к гнезду старшие птицы; вто­рой — одностороннее обдувание птенцов, вызываемое дви­жением крыльев подлетающих родителей, и третий — боко­вое покачивание гнезда, вызываемое посадкой птиц-роди­телей на край гнезда. Каждый из этих раздражителей мож­но воспроизвести искусственно и каждый из них в отдель­ности вызывает характерную реакцию птенцов: они выбра­сывают прямо вверх шею и голову, широко раскрывают клювы, в которые родители кладут принесенную пищу. Со­вместное действие этих трех раздражителей, естественно, вызывает усиленную реакцию птенцов. Понятно, что для выполнения такой реакции не требуется ничего, кроме го­тового врожденного механизма и указанных внешних раздражителей; [204] здесь участие психологического фактора было бы тоже совершенно излишним.

Последний пример: прыжок лягушки за мухой. Этот прыжок вызывается зрительным раздражением от «танцую­щей» мошки (проделывающей беспорядочные движения на очень ограниченном участке пространства). Когда раздра­жение от таким образом движущегося предмета падает на глаз лягушки, она подбирается к этому предмету на рассто­яние прыжка, поворачивая голову, устанавливает направ­ление на этот предмет и совершает прыжок на него с рас­крытым ртом. Как правило, т. е. в подавляющем большин­стве случаев, лягушка таким способом захватывает добы­чу. Но оказывается, что аналогичным образом лягушка прыгает и на мелкие колеблющиеся на паутинке кусочки мусора, и тот же самый механизм делает ее добычей змеи. Охота змеи за лягушкой происходит так, что, заметив ля­гушку, змея поднимает голову, раскрывает пасть, высовы­вает свой раздвоенный язычок и начинает им шевелить. Это движение язычка действует на лягушку, как описанный выше раздражитель, лягушка прыгает на язычок как на мошку и, таким образом, сама бросается в пасть змеи; рас­сказы о гипнотизирующем взгляде змеи — это не более чем устрашающие сказки, которые рассказывают люди. На са­мом деле змея действует на лягушку не своим взглядом, а движением язычка, которое для лягушки не отличается от движения мошки[1]. И в этом случае имеется определенный раздражитель, вызывающий действие готового механизма, и все происходит настолько слаженно, что в подавляющем большинстве случаев приносит полезный (для змеи) резуль­тат. Никакого дополнительного вмешательства для успеш­ного выполнения этой реакции здесь не требуется.

Если сопоставить все случаи, где психика явно не нуж­на, то можно выделить такие общие характеристики этих ситуаций: во-первых, условия существования животного имеются на месте; во-вторых, эти условия действуют на [205] животное как раздражители готового, наличного в орга­низме механизма, а этот механизм производит нужную в данном случае реакцию. Конечно, предполагается, что этот механизм приводится в состояние активности, готовности к реакции на характерный раздражитель внутренним состоя­нием, потребностью организма. Если такой потребности нет, например, если лягушка сыта, то внешний раздражитель, действуя на животное, характерную реакцию не вызывает. Но когда такая потребность возникает, то создается такое положение: налицо внешний объект, удовлетворяющий по­требность и в то же время являющийся раздражителем меха­низма полезной в этом случае реакции, а этот механизм при­веден (потребностью) в состояние готовности и способен произвести нужную реакцию.

И, в-третьих, самое важное условие заключается в том, что в этих случаях соотношение между действующим орга­ном и объектом бездействия обеспечено настолько, что по меньшей мере в большинстве случаев, т. е. практически до­статочно часто, реакция оказывается успешной и приносит полезный результат. В нормальных условиях, если живот­ное производит вдох, оно не может не получить очередную порцию кислорода; если муравей заглядывает за края во­ронки, то с ее края начинают сыпаться песчинки, которые скатываются на голову муравьиного льва, вызывают на­правленное раздражение, на которое муравьиный лев отве­чает выбросом порции песка в том же направлении, а сби­тый с края воронки муравей скатывается по крутой стенке воронки прямо на голову муравьиного льва в его раскры­тые челюсти. Птенцам грача достаточно вытянуть шею и раскрыть клюв, чтобы получить очередную порцию пищи от своих родителей; лягушке достаточно прыгнуть на мош­ку, чтобы заполучить эту порцию корма, и т. д.

Во всех этих случаях готовый механизм производит та­кую реакцию, которая обеспечивает успешный захват объекта. При такой слаженности отношений между орга­низмом и условиями его существования нет никакой необ­ходимости предполагать участие психики в этом процессе [206] — она ничего не прибавила бы, ничему не помогла, она была бы излишним, практически не оправданным участни­ком этого процесса. Во всех подобных ситуациях психика не нужна. Реакции животных могут быть очень сложными и целесообразными, могут даже казаться целенаправленны­ми, целестремительными, но на самом деле такими не явля­ются[2].

§ 2. Ситуации, где психика необходима

Теперь проанализируем ситуации, в которых для успеш­ного приспособления к условиям существования или их из­менения психика необходима.

Рассмотрим, например, процесс внешнего дыхания. Если мы попадаем в помещение, где, как говорится, «нечем дышать», то здесь уже недостаточно одних только автома­тических приспособлений организма к уменьшенному коли­честву кислорода. Все, что мог бы сделать автоматический центр, — это увеличить частоту дыхания. Но этим можно обойтись лишь при условии, что в окружающей атмосфере сохраняется такое количество кислорода, которого хвати­ло бы при учащенном дыхании. Но если кислорода оказы­вается так мало, что даже наибольшее учащение и углубле­ние дыхания не может удовлетворить минимальной потреб­ности в нем, то наличных автоматических приспособлений к такому необычному изменению условий оказывается не­достаточно. Здесь нужно перейти на какие-то другие спосо­бы приспособлений, в данном случае к поиску выхода из сложившейся ситуации.

Но это другая задача! Чтобы выйти из такой ситуации, надо знать (да, знать!), как это можно сделать: если мы на­ходимся в душном, переполненном зале и чувствуем, что [207] больше не можем в нем оставаться, то должны наметить себе путь, проход между рядами сидящих и положение двери; другой раз можно ограничиться тем, чтобы открыть форт точку или окно и т. д. Но всякое такое поведение (которое своей конечной целью имеет опять-таки обеспечение дыха­ния) должно учитывать наличную обстановку и способы возможного действия в ней. Для этого готовых физиологи­ческих механизмов регуляции дыхания уже, конечно, недо­статочно.

Возьмем не физиологические процессы взаимодействия со средой, но акты поведения, казалось бы, самые простые. Например, когда мы идем по благоустроенной улице с хо­рошо асфальтированным тротуаром, то можем разговари­вать с приятелем о довольно сложных вещах; в этом случае движение по тротуару требует от нас так мало внимания, что для этого достаточно мельком брошенных боковых взглядов. Но если мы попадаем на такую улицу, где все время приходится смотреть, куда поставить ногу, то в этих условиях серьезного разговора вести уже нельзя, все время приходится думать, как бы не оступиться. Здесь нужна дру­гая регуляция движений, и хотя основной механизм поход­ки может быть хорошо автоматизирован, но его использо­вание в этих условиях требует активного внимания, управ­ления на основе той картины, которую мы перед собой об­наруживаем. Регуляция действия в этих условиях возможна только на основе образа открывающейся ситуации.

Необходимость такой регуляции особенно демонстра­тивно выступает, когда мы видим, в каком затруднитель­ном положении оказывается слепой, вынужденный ощупы­вать палкой каждый следующий участок своего пути. Но, собственно, то же самое происходит и с нами, зрячими, ког­да мы попадаем в незнакомую местность и вынуждены ак­тивно осматриваться и выискивать указанные нам приме­ты. Представьте себе, что вы двигаетесь по знакомому саду ночью в полной темноте; скажем, вы хотите взять со ска­мейки, находящейся на определенной дорожке, позабытые на ней очки. Если сад вам хорошо знаком, то даже в полной [208] темноте вы можете двигаться достаточно быстро и уверен­но — на основе той картины, которую вы себе при этом пред­ставляете и которая составляет непосредственное продол­жение маленького участка, видимого у самых ног. Но если это происходит в новом, незнакомом месте, такое продви­жение становится очень затруднительным, а то и просто не­возможным. Вы просите хозяина проводить вас и, конечно, будете очень рады, если он захватит с собой фонарь, — вам нужно иметь перед собою образ поля, непосредственно рас­крывающий перед вами участок местности, чтобы уверен­ней регулировать свое движение по ней.

Словом, если выделить характерные особенности ситу­аций, где психическое отражение, образ окружающего мира необходим для управления действием, то прежде всего нуж­но указать на отсутствие в этих ситуациях того, что в дан­ный момент непосредственно необходимо индивиду. Это создает особое положение. Если бы в таком положении ока­залось растение (а у растений такие ситуации регулярно повторяются вместе с изменением времени года), то все, что может сделать растение при наступлении такого неблаго­приятного для жизни сезона, — это замереть. И действи­тельно, растения замирают: на зиму (на севере и в умерен­ном климате) или на особенно засушливое время (в жарком климате). Если такие неблагоприятные условия наступают слишком резко или длятся чрезмерно долго, то растения просто погибают. Другое дело — животные с подвижным образом жизни. Такие животные переходят к новому спосо­бу существования — они отправляются на поиски того, что им необходимо и чего в непосредственном окружении нет. Для подавляющего большинства животных характерен по­этому подвижный образ жизни.

Подвижность становится условием существования, но она принципиально меняет характер жизненных ситуаций. Это изменение заключается в том, что возникает непостоян­ство отношений между животным и теми объектами, за ко­торыми оно охотится (или которые на него охотятся и от которых оно вынуждено обороняться или убегать). Это непостоянство [209] отношений между животным и объектами, в которых оно так или иначе заинтересовано, получает более точное и ближайшее выражение в непостоянстве отноше­ний между органами действия животного и объектами, на которые оно воздействует. А если этот объект еще и подви­жен, как это бывает в отношениях между животным-охот­ником и его добычей, то непостоянство этого соотношения возрастает в чрезвычайной степени.

К этому надо добавить еще одно обстоятельство. Объект, с которым взаимодействует животное, должен вы­ступать генерализованно: если это «враг», то это должен быть не индивидуальный враг, а по крайней мере враг этого рода; если это добыча, то она тоже должна выступать, так сказать, обобщенно; если бы волк набрасывался только на такую овцу, которая была бы в точности похожа на съеден­ную им раньше, и отказывался от всякой другой овцы, то подобный «волк-педант» очень скоро стал бы жертвой есте­ственного отбора. Овца для волка должна выступать «обоб­щенно»; может быть, эта обобщенность заключается просто в том, что от овцы исходит определенный запах, характер­ный для всех овец, и волк узнает свою добычу по этому ге­нерализованному признаку. Опознавательный признак объекта должен быть весьма «общим», а реакция должна быть точно приспособлена к объекту охоты и условиям дей­ствия: наброситься на эту «обобщенную добычу» хищник должен с учетом того, какого она размера, как повернута к нему, на каком расстоянии находится и т. д.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что раздражитель выступает генерализованно, а действие дол­жно быть точно подогнано к частным особенностям объек­та и данной ситуации. Если бы в актуальной ситуации волк в точности повторил действие, которое прошлый раз было успешным, то оно легко могло бы оказаться не вполне отве­чающим наличным обстоятельствам: волк мог бы не до­прыгнуть до овцы, перепрыгнуть через нее или прыгнуть так, чтобы лишь толкнуть, но не схватить ее, и т. д. Одним сло­вом, если бы животное только стандартно повторяло действие, [210] которым оно располагает по своему прошлому опы­ту, то это действие в измененных обстоятельствах могло бы оказаться не совсем или даже совсем не подходящим в дан­ной актуальной ситуации. А ведь жертва не стала бы ждать повторения, и неудачное действие привело бы к потере бла­гоприятной возможности.

Известный полярник Э. Кренкель приводит следующее описание охоты белого медведя на тюленя (сделанное им без всякой связи с проблемами психологии). «В бинокль с мыса Выходного, на расстоянии примерно около километ­ра, а может быть поменьше, я увидел однажды, как к лежа­щему тюленю (а они очень чуткие) по-пластунски подкра­дывался белый медведь. Самое интересное, что тюлень из­редка поднимает голову, оглядывается — все ли в порядке, все ли спокойно, можно ли продолжать отдых, но медведя не замечает. А тот подкрадывался предельно осторожно, распластавшись на снегу, как меховой платок. Он полз на брюхе и одной лапой прикрывал свой черный нос, чтобы не выделялся на фоне белого снега.

Наконец, медведь оказался совсем рядом, а его жертва так ничего и не замечала. Медведь прыгнул. Но... видимо, это был молодой зверь. Он не рассчитал прыжок и примерно на полметра перемахнул через тюленя. Оглянулся — тюле­ня не было. И что бы вы думали, сделал медведь? Он пошел обратно и два раза прыгал на лунку, пока не отработал до­статочной точности прыжка. Молодой охотник за тюленя­ми явно тренировался... Зверь твердо знал, что если он не отработает номер, останется голодным»[3].

Чтобы не пропасть с голоду, животному нужно хорошо отработать точную оценку расстояний и усилий прыжка, которые нельзя ни повторить, ни изменить на ходу. И моло­дой зверь, о котором рассказывает Кренкель, уже «твердо знал» это.

У подвижных животных возникают чрезвычайно непо­стоянные отношения между ними и объектами, в которых они заинтересованы. А это ведет к тому, что никакой прошлый [211] опыт — ни видовой, ни индивидуальный — при его стереотипном повторении (а ведь повторен он может быть только в том виде, в каком он прежде был успешно выпол­нен и получил подкрепление) не может быть достаточен для успешного действия в наличных, каждый раз несколько из­мененных обстоятельствах. Именно для того, чтобы про­шлые действия могли быть эффективно использованы в этих индивидуальных обстоятельствах, эти действия нужно не­сколько изменить, подогнать, приспособить к наличным обстоятельствам. И это надо сделать или до начала дей­ствия, или (если возможно) по ходу действия, но во всяком случае до его завершения.

---

<== предыдущая страница	|	следующая страница ==>
Модуль 4. Задачи на построение	|	Механизм приспособления действий к индивидуально изменчивым ситуациям

---

Дата добавления: 2014-11-01; просмотров: 404; Нарушение авторских прав

---

Поделиться с ДРУЗЬЯМИ:

Мы поможем в написании ваших работ!