СТРУЙКА КРОВИ

Date: 2015-10-07; view: 392.

Моча у меня ассоциируется с порохом, а молния, не знаю почему, с глиняным ночным горшком, забытым дождливым осенним днем на цинковой крыше провинциальной прачечной. В первую же ночь в психбольнице эти разрозненные видения соединились в темной части моего подсознания с влажным лоном и изможденным лицом Марселлы. Но этот воображаемый пейзаж внезапно заливала струйка света и крови действительно, Марселла не могла получить истинного наслаждения без того, чтобы не залить себя, если не кровью, то потоком светлой мочи, которая даже в моих снах, сверкала. Этот поток, сперва сильный и прерывистый, как икота, а потом льющийся свободно, был выражением нечеловеческой радости. Неудивительно, что и самые неясные и болезненные области мечты являлись как бы предчувствием, ожиданием вспышки - наподобие освещенной дыры пустого окна, за которым упавшая на пол Марселла без конца затопляет себя мочой.

В этот день, в грозу без дождя сквозь враждебную тьму Симоне и мне надо было бежать от замка и скрываться, как животным, без одежды, преследуемым отчаянием, которое, без сомнения, уже снова овладело и Марселлой. Несчастная узница была как бы воплощением отчаяния и негодования, которые постоянно доводили наши тела до неистовства. Некоторое время спустя (найдя свои велосипеды) мы являли собой противоестественное и убогое зрелище обнаженных, но обутых тел на двухколесных машинах. Мы быстро, без смеха и слез крутили педали, объединенные своим бесстыдством, усталостью и абсурдом.

Мы просто умирали от усталости. На берегу Симона остановилась и ее стало трясти. Пот тек с нас ручьями, а Симона вся дрожала, стуча зубами. Тогда, чтобы ее вытереть, я снял с нее один чулок, от ее тела исходил теплый запах, какой бывает у больничной постели или постели разврата. Постепенно ее состояние улучшилось и она в знак признательности подставила мне свои губы.

Мною овладело сильное беспокойство. До Х... было еще километров десять, и в том виде, в каком мы были, надо было любой ценой постараться успеть туда до рассвета. Я уже едва держался на ногах, не надеясь когда-либо увидеть конец этого невероятного путешествия. Мгновения, когда мы покинули реальный мир, состоящий из одетых людей, было так далеко, что казалось навсегда канувшим в вечность. На сей раз моя галлюцинация разрасталась до масштабов глобального кошмара человеческого существования, охватив собой землю, воздух и небо.

Кожаное сиденье прилипло к голому заду Симоны, которая, вращая педали, невольно онанировала. Мне казалось, что задняя шина тонет в голом заду велосипедистки. Впрочем, движение стремительно вращающегося колеса напоминало охватившее меня влечение, эрекцию, затягивающую меня в бездну прилипшего к седлу обнаженного зада. Ветер немного ситх, часть неба осветилась звездами, и я подумал, что только смерть может стать завершением моей бесконечной эрекции, когда наконец Симона и я разобьемся, то в нашей отдельной ото всех вселенной засияют чистые холодные звезды, став воплощением того геометрического ослепительно сияющего накала (еще одно совпадение жизни и смерти, сущего и небытия), которого мне всегда так хотелось достичь в моей развращенности.

Эти образы рождались абсурдным противоречием между моим полным истощением и напряжением мужского члена. Его напряжение вряд ли из-за темноты могла видеть Симона, к тому же, моя левая нога, постоянно поднимаясь, его скрывала. Между тем, мне казалось, что ее взгляд в темноте был устремлен именно к этой точке моего тела. Она мастурбировала на седле все энергичнее и резче. Она, как и я, упивалась нависшей над ней опасностью, вызванной ее наготой. Я слышал ее хриплые стоны, она была буквально снесена потоком наслаждения и ее голое тело, сопровождаемое шумом скрежещущей о камни стали, было отброшено на лужайку.

Я нашел ее неподвижной, с безжизненно свисающей головой: из угла рта сочилась тонкая струйка крови. Я приподнял ее упавшую руку. Я бросился на это бездыханное тело, и в мгновение, когда я сжал его в объятиях, по моему телу, помимо моей воли, пробежала судорога кровожадного наслаждения, а верхняя губа, приподнявшись, обнажила зубы, как у идиота.

Постепенно придя в себя, Симона шевельнулась и разбудила меня. Я очнулся от полузабытья, в которое впал в результате депрессии, охватившей меня при мысли о том, что я осквернил ее труп. Ни одной раны или синяка не было на теле, по-прежнему одетом только в пояс с подвязками и один чулок. Я взял ее на руки и понес по дороге, позабыв об усталости, я старался идти как можно быстрее, ведь уже начинало светать. Только приложив нечеловеческие усилия, я смог добраться до виллы и с ощущением глубокого счастья уложить свою прелестную и живую подружку в кровать.

Пот градом катился у меня по лицу. Глаза мои были налиты кровью, в ушах звенело, а зубы стучали, но я спас свою любимую, я надеялся вскоре увидеть Марселлу, и прямо так, мокрый от пота и весь в пыли, я вытянулся рядом с Симоной и без единого стона погрузился в глубокий кошмар.