Герменевтика

1. Общее понятие герменевтики.
2. Подход В. Дильтея.
3. Герменевтическая рефлексия Х. Гадамера.
4. «Интерпретация» и «понимание» в концепции П. Рикера.
5. Два пути познания Анри Бергсона.

Само слово «герменевтика» восходит к древнегреческим мифам, согласно которым посланник Богов Гермес был обязан толковать и разъяснять людям божественные вести. В античной философии и филологии под герменевтикой понимали искусство толкования иносказаний, многозначных символов, интерпретацию произведений древних поэтов, прежде всего Гомера. Затем это понятие означало искусство толкования Священного Писания, а потом и искусство верного перевода памятников прошлого.

Представители современной философской герменевтики (Э. Бетти, Х.Г. Гадамер, М. Ландман) видят в ней не только метод гуманитарных наук, но и способ толкования определенной культурно-исторической ситуации и человеческого бытия вообще. Усматривая основную проблему философии в проблеме языка, они отвергают объективное научное познание, безгранично доверяя косвенным свидетельствам сознания, воплощенным в речи, прежде всего письменной. Знаменитый деятель эпохи немецкого романтизма Ф. Шлейермахер (1768—1834) осмыслил герменевтику прежде всего как искусство понимания чужой индивидуальности — «другого». Предметом герменевтики выступает аспект выражения, ибо именно оно есть воплощение индивидуальности в ее проявлении.

Дильтей Вильгельм (1833— 1911) — немецкий историк культуры и философ. Представитель философии жизни, основоположник понимающей психологии и школы «истории духа» (истории идей) в немецкой истории культуры. С 1882 г. — профессор в Берлине.

«Философия жизни» — направление, сложившееся в последней трети XIX века. Кроме Дильтея ее представителями были Ницше, Зиммель, Бергсон, Шпенглер и др. Возникла как оппозиция классическому рационализму и как реакция на кризис механистического естествознания. Обратилась к жизни как первичной реальности, целостному органическому процессу. С историко-философской точки зрения философия жизни предшествует философии существования - экзистенциализму. Особенностью философии жизни, в этом смысле, является некоторая переоценка, перевес натуралистического элемента. Привносимое в контекст рассуждений биологическое начало, в неупорядоченном переплетении с психологическим и духовным, накладывает на философию жизни негативный отпечаток морализаторства, избыточной назидательности.

Само понятие жизни, многозначно и неопределенно, дает простор для различных трактовок. Оно понимается и в биологическом, и в космологическом, и в культурно-историческом планах. Так, у Ницше первичная жизненная реальность выступает в форме «воли к власти». Для Бергсона жизнь — это «космический жизненный порыв», сутью которого является сознание или сверхсознание. У Дильтея и Зиммеля жизнь выступает как поток переживаний, но культурно-исторически обусловленных.

Однако, во всех трактовках жизнь представляет собой целостный процесс непрерывного творческого становления, развития, противостоящий механическим неорганическим образованиям, всему определенному, застывшему и «ставшему». Вот почему важное значение в философии жизни имела также проблема времени как сути творчества, развития, становления. С обостренным чувством времени связана тема истории, исторического творчества. Как полагал Дильтей, «царство жизни», понятое как объективация жизни во времени, как организация жизни в соответствии с отношениями времени и действия, является историей.

В целом же в философии жизни господствует антисциентизм, а рациональное познание объявляется здесь ориентированным на удовлетворение чисто практических интересов, действующим из соображений утилитарной целесообразности. Научному познанию и его приемам противопоставляются вне-интеллектуальные, интуитивные, образно-символические.

Дильтей разделил психологию на две дисциплины: естественнонаучную (наука о природе) и духовно-научную (наука о духе).

1. изучает механику сознания, путем выделения изолированных, однозначно определяемых элементов.
2. рассматривает психическую сферу, исходя из представления о внутренне связанных целостностях (переживаниях), которые являются целостными смысловыми образованиями, органично включенными в историю культуры.

Первое направление использует метод объяснения, в котором ученые прибегают к рассудочному доказательству. Второе – понимание (интуитивное постижение жизни). Центральным для Дильтея является понятие «жизнь», культурно-исторические реалии. Так, Дильтей полагал, что человек - особая реальность, которая сама по себе есть история. В этом смысле, историческое познание, относящееся к наукам о духе, в отличие от наук о природе, исходит из внутреннего опыта субъекта познания. Таким образом, говоря современным языком, историческое познание это род экзистенциального познания.

От человеческого мира истории мыслитель резко отделял мир природы. Задача философии (как науки о духе) состоит в том, чтобы понять «жизнь» исходя из нее самой. В этой связи Дильтей выдвинул метод «понимания» как непосредственного постижения некоторой духовной целостности — в смысле целостного переживания. Понимание собственного внутреннего мира достигается путем интроспекции, т.е. самонаблюдения, рефлексии. Понимание же «чужого мира» осуществляется путем «сопереживания», «вчувствования». По отношению к культуре прошлого понимание выступает как метод интерпретации, названный Дильтеем герменевтикой. Отсюда, специфическая методология наук о духе: "понимание" есть непосредственное, интуитивное постижение духом самого себя. В этом смысле, дух есть метод самого себя.

Дополняя точку зрения В.Дильтея, Г. Риккерт отмечал, что естествознание эффективно пользуясь методом обобщения, упускает неповторимость предмета исследования. В то время как методология наук о культуре, прибегая к индивидуализирующему методу, обеспечивает полный контакт с предметом и, тем самым, более адекватное его познание.

В современном словоупотреблении герменевтика — термин греческого происхождения (разъясняю, истолковываю) употребляется в трех основных значениях: 1) теория и практика истолкования текстов; 2) течение в современной философии; 3) как методология «наук о духе», главной задачей которых является понимание — постижение смысла. Феномен понимания и правильного истолкования понятого не является только специальной методологической проблемой гуманитарных наук («наук о духе»), а оно относится ко всей совокупности человеческого опыта в целом.

Основные формы герменевтики

1. Теологическая герменевтика возникла из необходимости самозащиты реформационного истолкования Библии от нападок католических теологов. Может быть догматической или критической (например, критика Библии Спинозой).

2. Филологическая герменевтика как теоретически обоснованное и методически выверенное истолкование текстов уже была достаточно разработана в XVIII веке. Пример филологической герменевтики — перевод с одного языка на другой.

3. Юридическая герменевтика, суть которой — толкование правового смысла того или иного действующего закона применительно к конкретным условиям, данному случаю.

4. Универсальная (философская) герменевтика, где проблемой становится понимание как таковое, а сама герменевтика представляет собой универсальный аспект философии, а не просто методологический базис т. наз. «наук о духе».

В XX веке герменевтику развивали М. Хайдеггер, X. Гадамер (онтологическая герменевтика), П. Рикер (гносеологическая герменевтика), Э. Бетти (методологическая герменевтика) и т. п. Крупнейший вклад в разработку философской герменевтики внес немецкий философ X. Гадамер.

Ханс Георг Гадамер (род. в 1900 г.) — немецкий философ. Был учеником Хайдеггера, затем стал одним из основателей философской герменевтики. Истоки герменевтики Гадамера — учения Гуссерля, Дильтея, Хайдеггера. Основные работы: «Истина и метод», «Актуальность прекрасного».

Гадамер полагает, что феномен понимания и правильного истол­кования понятого — не только специальная методологическая проблема наук о духе. Феномен понимания пронизывает все свя­зи человека с миром. По словам Гадамера, науки о духе сближа­ются с такими способами постижения, которые лежат за преде­лами науки: с опытом философии, искусства, самой истории. Все это такие способы постижения, в которых возвещает о себе истина, не подлежащая верификации методологическими средствами науки.

Герменевтика занимает соответствующее место и в теории науки, поскольку открывает внутри науки — с помощью герменевтической рефлексии — условия истины, которые не лежат в ло­гике исследования, а предшествуют ей.

Истина не есть характеристика познания, а характеристика самого бытия. Она не может быть «схвачена» с помощью метода, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмыслению. Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свершения» — искусство.

Гадамер говорит, что «цель познания социально-исторического ми­ра состоит не в их фиксации и расширении для более глубокого понимания общих законов раз­вития людей, народов и государств, но, напротив, в понимании того, каковы этот человек, этот народ, это государство, каково бы­ло становление, другими словами — как могло получиться, что они стали такими».

В сжатой форме суть герменевтики Гадамер выразил в следующей форме: истину не может познавать и сообщать кто-то один. Всемерно поддерживая диалог, давать сказать свое слово и инакомыслящему, в уме усваивать произносимое им — вот в чем душа герменевтики.

Важной особенностью гуманитарных наук, согласно Гадамеру, является то, что их предметом является нечто такое, чему принадлежит с необходимостью и сам познающий. А это означает, что эти науки не могут и не должны механически использовать методологию естествознания.

Согласно Гадамеру, действительность не только теоретически познается научными средствами, но и жизненно-практически «испытуется» человеком, поэтому у него часто речь идет не о познании, а об опыте мира. Последний включает в себя и непосредственность переживания («опыт жизни»), и различные формы практического и эстетического опосредованния реальности («опыт истории», «опыт искусства», «опыт философии»). Тем самым, «опыт науки» — отнюдь не единственный вид опыта, а последний есть совокупность своих видов, ни один из которых недопустимо сводить к научному опыту, а тем более абсолютизировать его.

Фундаментальной характеристикой человеческого бытийного мышления Гадамер считает «историчность»: определенное местом, временем, конкретной ситуацией, в которой человек себя застает.

Гадамер останавливается на понятии «образование», которое, по его словам, «помогает наиболее отчетливо ощутить, как глубо­ка духовная эволюция, позволяющая нам все еще чувствовать се­бя как бы современниками Гете и, напротив, заставляющая уже все барокко считать доисторическим временем. Наиболее значи­мые понятия и обороты речи, которыми мы привыкли опериро­вать, приняли свой облик именно в этом процессе, и тот, кто не желает заниматься языком, отдаваясь на волю его стихии, а стре­мится обрести самостоятельное и обоснованное понимание исто­рии, обнаруживает, что вынужден переходить от одной проблемы из области истории слов и понятий к другой». Такими понятиями Гадамер считает следующие: искусство, гений, исто­рию, творчество, стиль, символ.

Другое ведущее понятие — «здравый смысл», который тесно связан со способностью суждения. Понимание для него — способ существования познающего, действующего и оценивающего человека. Понимание — это не только познание, а универсальный способ освоения мира («опыт»), оно неотделимо от самопонимания интерпретатора и есть процесс поиска смысла («сути дела»). Гадамер пишет: «Тот, кто хочет понять текст, по­стоянно осуществляет набрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предваритель­ный набросок смысла всего текста в целом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с само­го начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной опре­деленный смысл. Понимание того, что содержится в тексте, и за­ключается в разработке такого предварительного наброска, кото­рый, разумеется, подвергается постоянному пересмотру при даль­нейшем углублении в смысл текста... Предвзятые мнения, не подтверждающиеся фактами, грозят сбить с верного пути того, кто стремится к пониманию. Разработка правильных, отвечающих фак­там набросков, которые в качестве таковых являются предвосхи­щениями смысла и которые еще только должны быть заверены «са­мими фактами», — в этом постоянная задача понимания. Здесь нет никакой другой «объективности», помимо того подтверждения, которое наше предварительное мнение получает в ходе разработки.

А потому есть глубокий смысл в том, чтобы истолкователь не просто подходил к тексту со всеми уже имеющимися у него готовыми пред-мнениями, а напротив, подверг их решительной проверке с точки зрения их оправданности, то есть с точки зрения происхождения и значимости!».

Гадамер говорит: «Тот, кто хочет понять, не должен отдаваться на волю своих собственных пред-мнений во всей их случайно­сти, с тем, чтобы как можно упорнее и последовательнее пропускать мимо ушей мнения, высказанные в тексте, покуда наконец эти последние не вырвутся в его иллюзорное понимание и не унич­тожат его. Скорее тот, кто стремится понять текст, готов его вы­слушать и позволяет ему говорить. Поэтому герменевтически вос­питанное сознание должно быть с самого начала восприимчиво к инаковости текста. Такая восприимчивость, однако, не предпола­гает ни «нейтралитета» (в том, что касается существа обсуждаемо­го дела), ни самоуничтожения, но включает в себя снимающее ус­воение собственных пред-мнений и пред-суждений. Речь идет о том, чтобы помнить о собственной предвзятости, дабы текст проявил­ся во всей его инаковости и тем самым получил возможность про­тивопоставить свою фактическую истину нашим собственным пред-мнениям».

ВЫВОД: Понимание невозможно без предпонимания, оно — предпосылка связи с миром. Беспредпосылочное мышление — фикция. Потому понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно загадочное. Тем самым, предметом понимания, по Гадамеру, является не смысл, вложенный в текст автором, а то предметное содержание («суть дела»), с осмыслением которого связан данный текст.

«Придерживаясь» Гегеля, опираясь на его идеи (в т. ч. диалектические), Гадамер стремится «сделать шаг дальше гегелевского понимания» тех проблем, которые он находит важными для разработки своей концепции. Наиболее ценным Гегеля он считает то, что в рамках мыслительной последовательности вещи сами собой переходят в свою противоположность и «опыт перехода в противоположное» — это и есть подлинный опыт диалектики, что мышление получает возможность, даже не касаясь сути, рассматривать противоположности, — таков опыт мысли, на который опирается гегелевское понятие метода как саморазвертывания чистой мысли в систему целостной истины.

Герменевтическое правило состоит в том, что целое следует по­нимать исходя из частного, а частное исходя из целого. Понятий­ным, полагает Гадамер, является лишь то, что представляет собой законченное смысловое единство. Так, читая какой-либо текст, мы всегда предполагаем его смысловую завершенность, и только ес­ли это предположение оказывается неоправданным, т.е. текст не­понятным, — лишь тогда мы сомневаемся в точности дошедшего до нас текста и думаем о том, как бы нам исправить эту неточность. Этим еще раз подтверждается наш тезис, что понять означает прежде всего понять само дело и лишь во вторую очередь - выделить и понять чужое мнение в качестве такового.

Наипервейшим из всех герменевтических условий остается, таким образом, предпонимание, вырастающее из нашей обращенности к тому же делу. При герменевтическом исследовании возника­ет так называемый герменевтический круг (часть—целое), при ко­тором «предвосхищающее движение предпонимания постоянно оп­ределяет понимание текста». «Круг целого и части нахо­дит в законченном понимании не свое разрешение, но, напротив, свое подлиннейшее осуществление, воплощение».

Важное место в концепции Гадамера занимают понятия ситуа­ции и горизонта. Он пишет, что «действенно-историческое соз­нание есть прежде всего осознание герменевтической ситуации... Понятие ситуации характеризуется тем, что мы ей не противопос­тавлены и потому не можем иметь о ней предметного знания. Мы пребываем в ней, мы всегда преднаходим себя в какой-либо си­туации, высветление которой является для нас задачей, не знаю­щей завершения».

Любое конечное настоящее имеет свои границы. Понятие си­туации определяется как раз тем, что она представляет собой точ­ку зрения, ограничивающую возможности этого зрения. Это зна­чит, что в понятие ситуации существенным образом входит поня­тие горизонта. Горизонт — поле зрения, охватывающее и обнимаю­щее все то, что может быть увидено из какого-либо пункта. В применении к мыслящему сознанию мы говорим, далее, об узости го­ризонта, о возможном расширении горизонта, об открытии новых горизонтов и т.д. Разработка герменевтической ситуации означает соответсвенно обретение правильного горизонта вопрошания для тех вопросов, которые ставит перед ними историческое предание».

Важное место Гадамер уделяет пониманию опыта и его роли в герменевтике. Он пишет: «Герменевтический опыт имеет дело с преданием. Предание — вот, что должно быть испытано в этом опыте. Однако предание есть не просто свершение, которое мы учим­ся познавать путем опыта, над которым учимся господствовать, оно есть язык, то есть оно само заговаривает с нами, подобно некое­му "Ты"».

Герменевтика Гадамера включает в себя проблему вопроса и ответа. Он пишет: «То, что переданный нам текст становится предметом истолкования, означает, что этот текст задает интерпрета­тору вопрос. Поэтому истолкование всегда содержит в себе суще­ственную связь с вопросом, заданным интерпретатору. Понять текст — значит понять этот вопрос. Как мы показали, однако, это происходит путем обретения герменевтического горизонта. Этот последний мы понимаем теперь как горизонт вопроса, в границах которого определяется смысловая направленность текста».

Диалог (беседу) он считает — вслед за Сократом и Платоном основным способом достижения истины в гуманитарных науках. Всякое знание, по Гадамеру, проходит через вопрос, при чем вопрос труднее ответа (хотя часто кажется наоборот). Поэтому диалог, т.е. вопрошание и ответствование, есть тот способ, которым осуществляется диалектика. Решение вопроса, его путь к знанию, и конечный результат здесь зависит от того правильно или неправильно поставлен сам вопрос. Философ был убежден, что, во-первых, межчеловеческая общность достигается в коммуникации и строится в диалоге, а во-вторых, что в невербальные формы понимания нацелены в конечном счете на понимание, достигаемое в диалоге.

Согласно Гадамеру, понимание человеком мира и взаимопонимание людей осуществляется в «стихии языка». Последний рассматривается как особая реальность, внутри которой человек себя застает. «Язык — это универсаль­ная среда, в которой осуществляется само понимание. Способом этого осуществления является истолкование».

Язык — носитель традиции, понимания. Тем самым процесс постижения смысла, осуществляемый в понимании, происходит в языковой форме, т. е. весь этот процесс есть процесс языковой. Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопонимание по поводу самого дела. Такое взаимопонимание и достигается «на путеводной нити языка». И языковая структура нашего опыта мира способна охватить самые многообразные жизненные отношения.

«По­нимание основывается вовсе не на попытках поставить себя на ме­сто другого или проявить к нему непосредственное участие. По­нять то, что нам говорит другой, означает, как мы видели, прий­ти к взаимопониманию в том, что касается сути дела, а вовсе не означает поставить себя на его место и воспроизвести его пережи­вания».

Язык, таким образом, рассматривается Гадамером как особая реальность, внутри которой происходит понимание человеком человека, а также понимание человеком мира. Язык — основное условие возможности человеческого бытия. Диалог, который происходит между различными культурами, имеет форму поиска общего языка.

Один из крупных представителей современной герменевтики — Рикер Поль (р. 1913) — французский философ, представитель религиозной феноменологической герменевтики. Профессор университетов Страсбурга, Парижа, Чикаго.

Основные работы: «Герменевтика. Этика. Политика», «Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике», «Герменевтика и психоанализ. Религия и вера».

Герменевтика, согласно Рикеру, — это этап в работе по присвоению смысла, этап между абстрактной рефлексией и конкретной рефлексией, это выявление мышлением смысла, скрытого в символе. «Глубинным» он считает следующее требование герменевтики: всякая интерпретация имеет целью преодолеть расстояние, дистанцию между минувшей культурной эпохой, которой принадлежит тот или иной текст, и самим интерпретатором. Явно или неявно всякая герменевтика выступает пониманием самого себя через другого.

Поэтому под герменевтикой Рикер понимает теорию операций понимания в их соотношении с интерпретацией текстов. Тем самым, слово «герменевтика» означает, по его мнению, не иное, как последовательное осуществление интерпретаций, и доведение многообразных интерпретаций до их конфликта.

Рикер различает понятия «интерпретация» и «понимание». Последнее есть искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через их внешнее выражение (жесты, позы и особенно печь). Поэтому, считает французский философ, слово «понимание» следует закрепить за общим явлением проникновения в другое сознание с помощью внешнего обозначения. А слово «интерпретация» необходимо, по его мнению, употреблять по отношению к пониманию, направленному на зафиксированные в письменной форме знаки.

Рикер подчеркивает, что не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами. Самый короткий путь Я к самому себе, считает французский мыслитель, — это речь другого, позволяющая мне проскочить открытое пространство знаков.

Под опосредованием символами Рикер имеет в виду обладающие двойным смыслом выражения в традиционных культурах, связанные с именами космических «элементов» (огня, воды, воздуха, земли и т. д.), их «измерений» (высота и глубина и т. п.). Это — «окольный путь» к пониманию Я через богатство символов, передаваемых через культуры.

Опосредование текстами — это, по Рикеру, отыскание в самом тексте, с одной стороны, той внутренней динамики, которая направляет структурирование произведения, с другой стороны — той силы, благодаря которой произведение проецируется вне себя и порождает мир — «предмет» текста.

Интересные соображения Рикер высказывает по проблеме соотношения понимания и объяснения. Прежде всего он отмечает, что познание не следует отождествлять с пониманием. Последнее, по его мнению, имеет интуитивную основу по причине изначального родства между интерпретатором и тем, о чем говорится в тексте. Философ предлагает «диалектику понимания и объяснения». При этом понимание он трактует как способность воспроизводить в себе работу структуризации текста, а объяснение — как операцию второго уровня, срастающуюся с пониманием и состоящую в прояснении кодов, лежащих в подоснове этой работы структуризации, в которой соучаствует читатель.

Таким образом, суть указанной диалектики Рикер видит в том, что понимание предполагает объяснение в той мере, в которой объяснение развивает понимание. Это «двойное соотношение» Рикер резюмирует в девизе: «больше объяснять, чтобы лучше понимать». Причем приоритетным в этом соотношении он считает понимание, поскольку оно не перестает предварять, сопутствовать и завершать объяснительные процедуры.

Развил учение про 2 пути познания: рациональным и иррациональном (интуитивном) Бергсон Анри Луи (1859—1941) — один из самых крупных философов Франции XX века.

В 1907 году пишет «Творческая эволюция» — самой известной его книги — делает его необычайно популярным среди образованных людей всего мира. Мастерство, с которым она написана, было оценено Нобелевским комитетом, присудившим ему в 1927 году премию, пока единственную в мире, данную за литературные достоинства философского труда.

В работе «Творческая эволюция» Бергсон отвергает механистическое описание реальности, а также теории, которые описывают реаль­ность в терминах движения к некоторой цели. Он отвергает взгляд, что функционирование каждого организма подчинено действию какой-либо цели. Его собственный взгляд состоит в том, что твор­ческой эволюцией каждого управляют жизненная сила, жизнен­ный порыв, жизненный дух. Эта основная энергия не имеет спе­цифической цели. Именно эта творческая и порождающая сила производит бесконечные вариации форм.

Органом познания этого жизненного порыва, силы, по Берг­сону, выступает интуиция, где акт познания «совпадает с актом, порождающим действительность», а различие между тем, кто по­знает, и тем, что познается, исчезает. Интуиция — это созерца­ние, которое не зависит от практических интересов, она свобод­на от различных точек зрения, связанных с практикой. Адекват­ное познание реальности возможно только вне зависимости от практики. Интуиция — идеальный вид познания.

По мнению Бергсона, интеллект и наука возникли не для по­знания, а лишь для действия, практики. Интеллект связан с прак­тикой не только своим происхождением, но и использованием сво­их методов и категорий. Отношение между наукой, т.е. интеллек­том, и действительностью только практическое. Получается, что предмет науки — не реальность, а наши действия по отношению к этой реальности. Обычный труд интеллекта, — пишет Бергсон, — далеко не бескорыстный труд, и мы добиваемся знания не ради знания, а чтобы принять известное решение или извлечь выгоду, словом ради какого-либо интереса.

Интеллект как научное познание, по Бергсону, всегда односторонен, так как видит и выбирает только то, что ему нужно для практики, и опускает все то, что его не интересует, хотя это и важ­но само по себе. Бергсон пишет: «Прежде чем философствовать, нужно жить; а жизнь требует, чтобы мы надели наглазники, что­бы мы не смотрели ни направо, ни налево, но прямо перед нами в том направлении, куда нам нужно будет идти... В бесконечно об­ширном поле нашего возможного познания мы собрали все то, что полезно для нашего действия на вещи, чтобы создать из этого ны­нешнее знание; остальным мы пренебрегли».

Из этой оценки интеллекта вырастает и критика Бергсоном ин­теллекта и науки. По его мнению, интеллект познает не сами ве­щи, их суть, а только отношения между ними. Интеллектуальное познание — это познание внешнее. В этом состоят как преимуще­ство, так и недостаток интеллекта, его ограниченность. Все же Бергсон признает, что интеллект дает относительно верную кар­тину мира.

Однако наряду с преимуществами интеллекта Бергсон говорит и о его недостатках. Он подчеркивает, что истинная цель позна­ния состоит в чистом созерцании, которое недоступно интеллекту. Это сразу обнаруживается тогда, когда надо изобразить, познать движение, становление, развитие. Интеллект способен воспроиз­водить движение подобно кинематографу. Он делает моментальные снимки движения, которое потом пытается воспроизвести, суммируя их. Но сумма состояний покоя не может дать ничего большего, чем покой. Мы получаем лишь имитацию мирового движения, а не образ того, чем оно является в действительности.

Причиной того, что мир в аспекте становления обычно ускользает от нас, является практическая природа нашего интеллекта. Человек является животным, производящим орудия труда. И «интеллект, рассматриваемый в его исходной точке, является способностью фабриковать искусственные предметы, в частности орудия для создания орудия, и бесконечно разнообразить их изготовление». А так как производство орудий труда имеет дело с мертвой материей, твердыми телами, то и наш интеллект ориентируется легче всего в мире твердых тел. Он ясно представляет себе только прерывное, только неподвижное. Он не может мыслить истинную непрерывность, реальную подвижность, взаимную проникновенность, т. е. творческую эволюцию, которая и есть жизнь.

«Творческая эволюция» мира, его жизнь, длительность, качественное становление ускользали бы от нас совершенно, если бы рядом с интеллектом не существовала интуиция — род интеллектуальной симпатии, путем которой субъекты познания переносятся внутрь предметов. Интеллектуальное познание утилитарно. Оно дает картину мира, обеспечивающую наше повседневное бытие. Интуитивное познание — бескорыстно. Оно открывает нам мир таким, каков он сам по себе.

Интуиция действует через механизм восприятия. «Понимать», считает Бергсон, приходится тогда, когда уже нельзя «воспринимать». Обычное восприятие ухватывает мир в контурах нашего возможного действия на него, интуитивное — открывает нам мир, независимый от наших возможных действий. О том, что такое восприятие существует, свидетельствует искусство, творцы которого видят сами и заставляют видеть других то, что естественным образом мы не замечаем. Интуициями живет и подлинная наука, и подлинная философия.

ВЫВОД: Таким образом, интуиция — это непосредственное постиже­ние сущности вещей. Она постигает жизнь во всей ее полноте, а не просто как механическое чередование и повторение событий, Интуицию Бергсон понимает не как чувственную или интеллек­туальную, а как созерцание, свободное от какой-либо практиче­ской заинтересованности.

Несмотря на многочисленные оговорки Бергсона о параллель­ности интеллекта и интуиции как двух форм познания, он отда­ет несомненное предпочтение интуиции, а потому считается сто­ронником интуиционизма, а за его критику интеллекта его назы­вают антиинтеллектуалистом.

Носителями интуиции являются, по Бергсону, люди, у которых природа забыла соединить способность воспринимать со способностью действовать, т. е. создала основную предпосылку неутилитарности созерцания. У этих людей в действие вступает механизм, более древний, чем интеллект. Это — инстинкт.

Соотношение интеллекта и инстинкта, согласно учению Бергсона, довольно сложно. Интеллект — знание формы, инстинкт — знание материи. Нет интеллекта, в котором не было бы следов инстинкта, но нет и инстинкта без проблеска интеллекта. Однако интеллект больше нуждается в инстинкте, чем инстинкт в интеллекте.

Инстинкт — жизнедеятельность животных и, особенно, насекомых. Но в любом интеллекте существуют следы инстинкта. Этот след инстинкта в интеллекте и есть интуиция, т. е. инстинкт, преобразованный интеллектом в симпатию к предмету познания, позволяющую слиться в акте бескорыстного созерцания с качественной определенностью последнего, являющейся модификацией «чистой длительности». Как животный мир раздваивается на мир насекомых, в жизни сообществ которых господствует инстинкт, и мир позвоночных, в жизни высших представителей которых господствует интеллект, так и сообщества людей раздваиваются на «закрытые» и «открытые».

«Закрытое» сообщество стремится к самосохранению и опирается на насилие и на подчинение авторитету. Для такого типа общества характерны статические мораль и религии, резко противопоставляющие «своих» и «чужих». На такие сообщества, враждующие друг с другом, раскалывалось и раскалывается современное человечество. Этот раскол представляется естественным состоянием человечества, неким императивом природы.

Но во все времена существуют люди, провозглашающие идеалы «открытого» общества, объемлющего все человечество, забывшего о разделении на «своих» и «чужих». Эти люди — святые, мистики. Они закладывают основы динамической морали и религии, главные принципы которых — любовь к человечеству, отказ от искусственных потребностей, от развития «тела» в ущерб «духу». В основе их религиозно-моральных прозрений лежит интуиция, которую можно назвать мистической. Прогресс человечества, по Бергсону, связан с деятельностью этих людей, с подготавливаемым ими переходом от закрытых сообществ к открытому обществу. Таким образом, реальным содержанием мировой истории является борьба с императивами природы.

В то же время Бергсон правильно отметил ряд характерных черт интеллектуального человеческого познания, а именно: его одно­сторонность и механическое понимание жизни и развития.

Берг­сон подвергает резкой критике механицизм, который схватывает только постоянное, неизменное, повторяющееся и отвергает воз­можность нового в развитии. Механицизм полагает, что мир со­стоит из неизменных частей, которые лишь перемещаются в про­странстве, и не признает специфики биологической формы раз­вития, так как целое, согласно механицизму, возникает лишь посредством накапливания частей. Механицизм по сути отверга­ет историческое развитие. Бергсон пишет, что «сущностью меха­нистического объяснения является утверждение о том, что буду­щее и прошедшее исчисляемы как функция настоящего, и что, сле­довательно, все дано».

Развитие и эволюция представляют для Бергсона жизнь, ко­торая проявляется в живых системах. Живые системы неповтори­мы, а потому не могут быть познаны интеллектом. Эти системы необратимы и не допускают предвидения, поэтому жизнь непости­жима посредством научных методов познания.

Бергсон понимает жизнь не как биологическое явление, а в терминах психического процесса. Он пишет: «Существует по меньше мере одна реальность, которую мы схватываем изнутри, путем ин­туиции, а не простым анализом... Это наше я, которое длится».

Бергсон утверждает, что «жизненная сила» с самого начала разделила примитивные жизненные системы на несколько различных направлений, произведя растения, насекомых, животных, пред­ставляющих стабильность, инстинкт и интеллект. «Капитальное за­блуждение, — пишет Бергсон, —которое, передаваясь от Аристо­теля, исказило большую часть философий природы, заключается том, что в жизни растительной, в жизни инстинктивной и в жиз­ни разумной усматриваются три последовательные степени одной й той же развивающейся тенденции, тогда как это — три расходящиеся направления одной деятельности, разделившейся в про­цессе своего роста. Разница между ними не является разницей ни в интенсивности, ни в степени: это разница по природе».

Центральным для его философии является понятие времени. Бергсон отличает научное время, которое измеряется часами и дру­гими средствами, и чистое время как динамичный и активный по­ток событий — поток самой жизни. Это время мы переживаем не­посредственно, и внутри него иногда возможно действовать сво­бодно.

Именно интеллект действует во времени в его первом смысле. Он организует и концептуализирует все отдельные сущ­ности, последовательности и состояния. Интеллектуализм имеет практическую направленность, позволяет нам выжить, но в то же время, полагает Бергсон, он приводит к философской ошибке, а именно: дает ошибочную картину мира. В реальности нет ни од­ной «идентичной ситуации», в которую мы верим на основе слов и интеллектуальных определений.

На самом деле существует по­ток изменяющегося опыта, который всегда различен. Это и есть то, что представляет реальное время, или «длительность». Оно не простирается через пространство и не измеряется каким-либо хронометром. Оно существует как длительность только потому, что мы сами испытываем его. Последнее одержит в себе развитие. События, которые создают его, неповторимы и потому обладают непрерывностью, направлены в будущее. Эта идея подобна идее У. Джемса о «потоке сознания».

Дата добавления: 2014-11-04; просмотров: 670; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!