Соотношение установок россиян на традиционное и «рыночное» поведение

Предпочтение традиционных стереотипов - налицо, причем максимума оно достигает в выборе «честной бедности» в противовес «нечестному богатству». Думается, что большинство участников опроса «примеривали» пословицы как на себя, так и на «новых русских», вызывающих неприятие своими «криминальными наклонностями», использованием «связей и знакомств» (см. таблицу). 104

Образ «честной бедности» ближе женщинам (90,0%), чем мужчинам (78,1%); немолодым (старше 55 лет - 92,0%, ср.: 18-25 лет - 71,4%) и образованным россиянам (90,6%, ср.: респонденты с неполным средним образованием - 78,5%). «Коллективисты» и «индивидуалисты» примерно в равной мере представлены во всех группах участников опроса, что же касается патриоцентризма, то наиболее явственно, как и предполагалось, он выражен (новочеркасская выборка) у казаков (83,8%, ср.: средняя по всей выборке - 72,9%).

Таким образом, как мы видим, русское сознание внутренне противоречиво: ориентация на активность (см. таблицу 8) теоретически должна была бы соотноситься со стереотипами «рыночного» поведения, однако этого не происходит - установки, удобные для успешной самореализации в нынешних условиях первичного накопления капитала большинством участников опроса отвергаются как чуждые их личной позиции, а возможно и в целом - национальному самосознанию.

Отдельные установки россиян, как мы видим, взаимно противоречивы, кроме того в некоторых случаях на выбор пословицы могло повлиять не только ее содержание, но образность, метафоричность или узнаваемость. Поэтому наряду с попарной оценкой народных поучений, участникам опроса было предложено отдельно отметить то из них (только одно), которое в наибольшей мере отвечает его основному жизненному принципу. Такой выбор сделали 97,6% опрошенных.

Из 30 пословиц только одна была отвергнута всеми опрошенными: «Бог - милостив, государь - жалостлив». Судя '"по всему, «вера в доброго царя» постепенно «вымывается» из русских умов, сменяясь надеждой на собственные умения, силы и таланты. Не менее решительно россияне отрицают лень («Лежу на печи - мечу калачи») и насилие («Не бить, так и добра не видать»), - такой «народной мудрости» следует лишь по одному участнику опроса. Наиболее распространенные жизненные принципы таковы:

1. «Под лежачий камень вода не течет». - 11,9%

2. «Терпение и труд - все перетрут». - 9,5%

3. «Что ни делается - все к лучшему». - 9,4%

4-5. «На счастье надейся, а сам не плошай». - 8,3%

4-5. «Заработанный ломоть лучше

краденого каравая». - 8,3%

Пожалуй, именно эти «поучения» можно назвать «ядром» современного русского самосознания формирующегося мента-

литета, который во многом остается неизменно противоречивым. Не случайно, что чуть ли не равное число участников склонны к фатализму (3-я пословица) и к инициативе (4-я пословица).

Однако стоит обратить внимание читателя на одну любопытную деталь, которая могла ускользнуть от его внимания: ведь абсолютно все пословицы, включенные нами в опрос, -как за коллективизм, честную бедность, осмотрительность и неспешность, долготерпение и смирение, так и противних, в равной мере отражают различные стороны национального характера, ибо любая пословица - устоявшийся этностереотип или, по словам В. Даля, «обиняк с приложением к делу». Следовательно, противоречив и сам национальный характер, в нем заключены потенции совершенно различного типа сознания и поведения.

Это подтверждают данные петербургского опроса, посвященного национальному самосознанию русских, где национальный характер наряду с оценкой респондентами пословиц-автостереотипов выявлялся и посредством системы свободных характеристик, полученных в форме ответов на следующий вопрос: «Назовите, пожалуйста, пять основных качеств, присущих большинству русских».

Таким образом, респондент как бы сам составлял образ модальной личности своего народа. Обработка ответов производилась методом контент-анализа, единицей которого стали, во-первых, качество, выраженное в форме отдельного понятия (добрый или милосердный) или оценочного суждения (например, «любит заглянуть в рюмку» или «полагается на "авось"»); во-вторых, гнезда качеств-синонимов, т.е. группы понятий, близких по смыслу (например, отвага, смелость, храбрость, мужество).

Характерно, что данный вопрос привлек внимание 71,3% опрошенных, что является крайне высоким уровнем «отклика» на открытый вопрос - это косвенно отражает живой интерес горожан к сути национального характера. Только два респондента отказались отвечать на вопрос, мотивируя это тем, что никакого национального характера якобы не существует.

Всего было названо 304 качества-автостереотипа, в том числе 230 понятий и 74 оценочных суждения, развернутых в предложения, которые содержались в 2.125 ответах (см. таблицу 9).

Деление на положительные качества (достоинства, добродетели) и отрицательные (недостатки, пороки), естественно,

может быть лишь условным, тем не менее, если произвести суммирование всех качеств-автостереотипов по двум группам (первая группа - с преобладанием положительной оценки, вторая группа - с преобладанием отрицательной оценки), то соотношение групп составит примерную пропорцию 3:1. Как мы видим, неоднократно упоминаемый эффект гомоописания снова проявляется. Однако противоположная тенденция свидетельствует, пусть и косвенно, о чувстве национальной «уничиженности», об отсутствии национального достоинства, что чаще всего приводит к установке на этническую денационализацию, стремлению отказаться от «самих себя». Так что в этом смысле полученные результаты внушают определенный оптимизм.

Самым «главным» качеством русского человека, по мнению петербуржцев, является доброта (27,6) и ее проявление в отношении к людям (доброжелательность, радушие, душевность, отзывчивость, сердечность, милосердие, великодушие, сострадание и сопереживание) - в совокупности эти качества составляют примерно треть всех ответов на вопрос.

Чаще всего участники опроса вспоминали качества, отражающие общий стиль поведения русского человека (кроме доброты - простота, открытость, честность, терпимость) и отношение к другим людям (соответственно по классификационным рубрикам 40 и 50 качеств). Значительно реже стереотипы отражали отношение русского человека к самому себе (в частности, гордость, уверенность в себе и др.), их было упомянуто всего 23. Этот факт, думается, свидетельствует о⁴ типичной для русских установке на «других» (групповой стереотип поведения) и слабую фиксацию самооценки.

«Недостатки» преобладают над «достоинствами» лишь в одном «гнезде» стереотипов, фиксирующих отношение к труду русского человека.

По мнению участников опроса, русский - трудолюбив, работоспособен и вынослив, но значительно чаще ленив, хала-тен, безалаберен и безответственен, его трудовую деятельность отличают «наплевательство» и «разгильдяйство» (на 9 положительных качеств респонденты упомянули 16 отрицательных).

Ценность трудолюбия в массовом сознании снижается уже, начиная с семидесятых годов, что зафиксировали массовые опросы. «Прогульщика» и «несуна» в свое время бичевала одна лишь официальная пропаганда, в то время как общественное мнение относилось к нему значительно лояльнее, знаменитые же «перекуры» вошли в современный фольклор. Кроме того,

трудолюбие в национальном самосознании увязывалось с честным ответственным исполнением своих трудовых обязанностей, однако не подразумевало инициативности, независимости, стремления выделиться из коллектива себе подобных. Национальный стереотип здесь явно вступает в противоречие с теми требованиями, которые предъявляет человеку рыночная экономика: прежнее трудолюбие как бы под напором изменившихся социально-экономических отношений уходит в прошлое, не актуализируется в памяти, в то время как новые стереотипы большинством отвергаются. Поэтому не удивительно, что такие черты как «активность» или «инициативность» участниками опроса вообще не упоминались, их продолжают считать нетипичными для русского человека. Вместе с тем, 2,8% опрошенных приписывают «себе» такие психологические «антонимы» инициативности, как пассивность, нерешительность, бездействие и т.п.

Наиболее интересными с точки зрения отражения в национальном самосознании ментальных особенностей русских представляются автостереотипы, включенные в рубрику интегральных характеристик (в таблицу вошли лишь часть из них, относительно более массовые).

Петербуржцы, в частности, отмечают свойственную русским «увлекаемость политическими мифами» (0,9%) и «веру в доброго царя» (1,0%).

Действительно, на Руси всегда верили: пусть «бояре» (помещики, чиновники, номенклатура) - люди никуда не годные, но «царь» (вождь, президент) нас «рассудит», кому надо «снимет голову» (засадит в острог, в Гулаг, в «Матросскую тишину»), поставит новых - «честных и порядочных». Менялись «цари», но вера не угасала и не угаснет. Не случайно и сегодня многие политики, а не только так называемый электорат, полагают - главное выбрать «хорошего» президента, и Россия тут же расцветет как «райский сад» (станет «нормальным государством» или «вернет себе статус супердержавы») - это уже в зависимости от политических пристрастий.

«Увлекаемость политическими мифами» в определенном смысле - исконная черта русской интеллигенции. Ходили в народ, опрощались по примеру Льва Николаевича, свалили слабовольного (как «мы») царя Николая II - «даешь мировую революцию», разрушили храмы - опиум для народа, принялись строить коммунизм, нет, лучше социализм «с человеческим лицом», и вот уже на подходе новая панацея от всех бед - рынок с приватизацией; стали дружно каяться и восстанавливать

храм Христа Спасителя. Кому-то этот «портрет» может показаться карикатурным, но факт остается фактом - мифы-идеи сменяются, как «цари», но болезненная увлекаемость ими остается, не случайно «доверчивость» считают типичным национальным качеством 9,5% опрошенных.

Не менее «русская» черта - расчет на «авось» (2,4%). Пресловутое «авось» пронизывает не только наш национальный характер, но и дела политиков, что, впрочем, вполне естественно, ведь и они являются носителями национальных достоинств и недостатков (не случайно несколько участников опроса симпатизируют президенту, потому что он «простой русский мужик»). «Авось само рассосется» стало внутренней логикой национальной политики сначала СССР, а сегодня и России. Не «рассосались» однако ни Карабах, ни Фергана, ни «рассосалась» и Чечня... «Бездействие», «пассивность» и «безволие» (2,8%) сменяются «безрассудством» (1,1%) вполне в духе пословицы: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», которая так «понравилась» большинству респондентов.

«Широта души» (10,4%) - это как бы другая, оборотная, но светлая сторона русского «авось». Верно сказано, что «русская душа ушиблена ширью», и поэтому за «широтой души», порожденной необъятными пространствами, подчас скрывается отсутствие глубокого рационального «просчета» житейской или политической ситуации.

Когда земли много, она богата, и ее богатства кажутся неисчерпаемыми - ее «не жалко». Не случайно «разгильдяйство» и «безалаберность» сопровождают исконное «трудолюбие».

Противоречие? Безусловно. Ощущение противоречивости русской натуры, когда-то блестяще вскрытое в «антиномиях» Н. Бердяева, присутствует в сознании жителей Петербурга.

«Сочетание гонора и раболепия» (в частности, эта черта проявляется в отношении к иностранцам), «терпимы и нетерпимы одновременно», «разобщены, способны на единение только в трудную минуту» - все эти качества, вероятнее всего, и составляют «загадку русской души», основу «непредсказуемости» русского человека (1,1%).

Если попытаться представить «образ» типичного русского, составленный коллективными усилиями участников опроса (своего рода модальную личность), то мы получим следующий портрет (см. таблицу 10).

Таблица 10

«Портрет» русского человека

(в % к числу ответивших на вопрос)

Справедлив ли этот портрет - судить читателю, мы лишь напомним, что это представление людей о «самих себе», безусловно эмоционально окрашенное и «мифологизированное». Не будем забывать и о том, что этностереотипы всегда обусловлены социально-историческими условиями жизни людей и со временем видоизменяются, хотя «ядро» остается неизменным, как сам национальный характер.

Это ядро, которое мы попытались проанализировать посредством «веера» методик, в образной, «мифологической» форме выразил русский поэт А. К. Толстой:

Коль любить, так без рассудку,

Коль грозить, так не на шутку,

Коль ругнуть, так сгоряча,

Коль рубнуть, так уж сплеча.

Коли спорить, так уж смело,

Коль карать, так уж за дело,

Коль простить, так всей душой,

Коли пир, так пир горой.

Глава 9. НАСТОЯЩЕЕ КАК СЛЕДСТВИЕ ПРОШЛОГО (ЭТНОИСТОРИЧЕСКИЕ ОЦЕНКИ РУССКИХ)

«Ядро» национального характера воспроизводится из поколения в поколение благодаря этноисторической преемственности, трансмиссии не только обычаев и ритуалов, но и памяти «о былом». Беспамятство превращает и народ, и отдельного этнофора в манкурта, трагедию которого так блестяще описал Чингиз Айтматов в романе «Плаха».

Действительно, история - это коллективная память народа, которая незримо присутствует в сознании каждого из нас, и поэтому одни «осеняют» свои нынешние взгляды и поступки портретами Сталина, другие - образом Николая II, но и те и другие ищут в родной истории «поучения» и «утешения», необходимые для психологической устойчивости своей этнической общности.

Ведь историческое сознание - это не только познание и оценка прошлого. Оно неизбежно, непроизвольно связано с настоящим и будущим. По словам В. Ключевского, «тот народ знает свою историю, где ход и смысл родного прошедшего есть достояние общего народного сознания и где это сознание прошлого есть привычный акт мышления... Все минувшее -только слагаемые той суммы, которую мы называем настоящим, а будущее - только ряд неизбежных следствий настоящего»^!] Таким образом, можно сказать, что этноисториче-^ский аспект национального самосознания - это его динамиче-

екая характеристика, увязывающая воедино прошлое, настоящее и будущее.

Современность ищет в истории аналогии с настоящим, реальная социальная действительность определяет и структурную избирательность складывающихся в этноисторическом сознании ценностных представлений о прошлом.

Вместе с тем историческое сознание неизбежно охватывает и некую предстоящую перспективу развития социального бытия народа, т.е. будущее. Ведь будущее - это определенный итог прошлого и настоящего, их следствие и продолжение. Характеризуя взаимосвязь этих временных поясов исторического сознания, мы должны понимать, что стержнем его, в конечном итоге, выступает оценка настоящей социальной действительности, и как вытекающей из прошлого, и как момента движения к будущему.

В периоды эволюционного развития общества, в условиях стабильности социальных отношений, значимые исторические события, включенные в актуализированное этноисторическое сознание, в основном, типичны и неизменны.

Скачкообразные сдвиги в социальной действительности разрушают процесс сохранения и передачи исторического опыта, устойчивость коллективной памяти. В условиях насильственного разрыва исторической связи статус значимых приобретают те исторические события, которые, с одной стороны, могут функционировать в массовом сознании в качестве посредников, обеспечивающих непрерывность развития меняющегося общества, с другой, обеспечить социально-психологическую компенсацию «неустойчивости», «неуверенности» и «противоречивости», которые характерны для социального самочувствия в кризисные периоды социального бытия.

Индикаторами этноисторического сознания являются ценностные представления о прошлом: история не может не оцениваться, более того, сама избирательность исторических событий (актуализация их в памяти) безусловно носит оценочный характер, соотносится с общественной моралью и интерпретируется в виде дихотомических пар: справедливо-несправедливо, добро-зло, гордость-стыд, прогресс-регресс и т.п. Вместе с тем, отношение к национальной истории может быть не только этическим, но и эстетическим. Эстетические оценки исторических событий и исторических личностей (трагическое, драматическое и комическое в истории) порождаются взаимодействием исторического сознания с художественным и опосредуются им.

В особенности это характерно для русского национального самосознания, исторические представления которого сформированы не одной лишь академической наукой, а в большей мере, может быть, русской литературой. Национальная история воспринимается людьми сквозь призму художественных метафор и, к примеру, образы Бориса Годунова или Кутузова в коллективной памяти народа скорее рождены Пушкиным и Львом Толстым, чем Карамзиным, Ключевским или школьными учебниками, где история предстает в схематизированном, «клишированном» виде.

Необходимо обратить внимание и на тот факт, что социальная действительность рефлексируется не только в формах рационального оценочного знания, но и в эмоционально -чувственном контексте - исторических переживаний, исторического чутья и т.п. Только через такое эмоционально окрашенное восприятие, эмоциональное воздействие формируются ценностные отношения и нравственные нормы этноисториче-ского сознания.

• Помимо закрепления и оценки тех или иных событий и исторических персоналий они еще и осмысливаются, упорядочиваются под определенным углом зрения, выстраиваясь в определенных связях.

Известный документальный фильм С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли» - типичный пример индивидуально-личностного осмысления национальной истории, опосредованного мировоззрением, системой политических взглядов и оценок.

Предметная определенность исторического сознания находит отражение в системе оценок, фиксирующих те или иные виды человеческой деятельности: политическая история, военная история, история культуры и т.п. Кроме того, в многонациональном государстве общегосударственная и национальная история по событийному и оценочному ряду не совпадают, и этноисторическое сознание русского, татарина^ или осетина отличаются друг от друга, а события государственной истории (например, взятие Казани войсками Ивана Грозного или Кавказская война XIX века) не только по-разному оцениваются представителями разных народов России, но и вызывают зачастую совершенно противоположные чувства.

Существует мнение, что «лик» истории в сознании непрофессионалов (т.е. не-историков) формируют прежде всего уроки в школе и средства массовой информации. О воздействии художественной литературы на этноисторическое сознание

уже говорилось, но даже если вынести этот фактор «за скобки», с подобным суждением можно согласиться лишь отчасти.

Человеческая память избирательна, и в каждый конкретный момент времени, а это обусловлено не только социальными причинами, но и индивидуально-личностными мотивами, в ней, этой памяти, актуализируется далеко не все то, что привнесено, а иногда и «навязано» агентами социализации, а лишь то, что у меня, «частного» человека, именно сейчас вызывает эмоциональный отклик, подкрепляя оценки для сегодняшнего. В этом смысле, историческая память есть, действительно, рефлексия современности.

Сегодня национальное самосознание русских, да и массовое сознание в целом, крайне противоречиво, «запутано» временем поистине «великого перелома», очевидцами которого мы все являемся; душа каждого русского, россиянина - бесконечное поле сражения «старого» и «нового», советского и антисоветского, традиционного и закрепленного в сознании за последнее десятилетие.

Не надо забывать и о том, что все мы, за исключением самых молодых, учились одной истории - истории СССР, идеологически организованной, с тенденциозным «отбором» событий, а нынешние средства массовой информации преподносят, нам абсолютно иную историю, тоже с тенденцией, только совершенно противоположной. Не потому ли, как показывают данные нашего исследования, так «разорвано» этноисториче-ское осозание петербуржцев: те же события у одних вызывают чувство гордости и одобрения, а у других - стыда и негодования.

Сквозь призму актуализированной в сознании истории проступают национальные чувства, наиболее полное описание которых может дать этническая психология. [2] Национальные чувства образуют лейтмотив этнически окрашенного мироощущения.

Благоприятный социально-психологический климат в обществе, стабильность и предсказуемость пробуждают в людях терпимость, благожелательность, в целом «добрые» чувства. Напротив, неустойчивость и непредсказуемость развития социальных процессов подогревают нетерпимость, враждебность, озлобленность, которые, в свою очередь, порождают чувство национальной ущемленности, неполноценности и униженности. Весь этот спектр негативных эмоций неосознанно экстраполируется на исторические оценки и представления.

Память, пропущенная через чувства, непосредственнее и искреннее рациональной, поэтому вопрос, заданный в открытой форме (варианты ответов не предусматривались), был рассчитан именно на эмоциональную оценку истории: «Какие события в национальной истории лично у Вас вызывают чувство гордости? А какие - чувство стыда?»

Всего участники опроса перечислили 174 исторических события, упомянутых в 1309 ответах (многие называли сразу по нескольку событий, поэтому число ответов многократно превысило число опрошенных). 18,7% ответивших на вопрос лишь косвенно, по «касательной» затронули его суть. Это думы о «наболевшем», желание высказаться и быть услышанным, «вырываясь» за пределы жесткой структуры анкетного опроса. Все эти суждения порождены социальной реальностью нашего времени, что еще раз подтвердило теоретическую посылку о том, что история есть лишь «повод» поразмышлять о современности, оценить ее. (См. таблицы 11 и 12).

Родной историей примерно в равной степени гордятся (82 события) и стыдятся ее (92 события). Причем положительные чувства у петербуржцев преобладают в оценке дореволюционной истории (46 событий, а отрицательную оценку вызвали лишь 14 событий), в то время как советская история реже вызывает чувство гордости (26 событий) и чаще чувство стыда (40 событий). Наибольший «перекос» в сторону негативных мнений обнаружен в эмоциональной оценке новейшей истории, к которым были отнесены события, касающиеся периода перестройки и наших дней. Так, только 10 событий вызывают чувство гордости и почти в четыре раза большее число (38 событий) - чувство стыда.

Однако отвлечемся от цифр, упоминая лишь наиболее яркие и значительные из них, и вглядимся в коллективную историческую память петербуржцев, сложившихся в ходе анализа полученных ответов.

V

«ХОРОШИЕ» и «ПЛОХИЕ» ЭПОХИ

«Черно-белое» восприятие действительности, жесткое и нетерпимое, характерно и для оценки истории частью жителей нашего города. Принимается или отвергается не отдельное событие (вряд ли кто-нибудь станет гордиться «сталинскими репрессиями», или стыдиться «столыпинских реформ»), а вся эпоха, целый исторический период существования России.

Таблица 11 События национальной истории, вызывающие чувство гордости

(в % к числу ответивших на вопрос)

Примечание: В таблицу включены события, названные более чем 1% ответивших на вопрос. В рубрику «Новейшая история» включены события, начиная с 1985 года.

Продолжение таблицы 11

События национальной истории, вызывающие чувство стыда

(в % к числу ответивших на вопрос)

к-* SO

Так, в частности, вся дореволюционная история - это «период всеобщего процветания», «история добровольного объединения русских с другими народами», «тысячелетняя история страны, где все жили в мире и согласии», когда «Россия была от Варшавы до Аляски» и т.п. (как будто не было ни крепостного права, ни казни декабристов, ни позора русско-японской войны).

Советская история - это «семидесятилетие оболванивания людей», «70 лет коммунистического террора», «исторический провал 1917-1985» (как будто не было полета Юрия Гагарина, ликвидации неграмотности, послевоенного подъема экономики).

Таких ответов по всем классификационным рубрикам около 14%, их дали в основном самые молодые и самые пожилые участники опроса, - рискну назвать подобное восприятие истории экстремистским, и формируется оно, к сожалению, нетерпимостью и однозначностью оценок во многих средствах массовой информации.

ДЕКАБРИСТЫ И БОЛЬШЕВИКИ

Революционная история - идеологический «стержень» прежней интерпретации былого - постепенно «вымывается» из актуализированной памяти и эмоционально-чувственных представлений. И хотя 3% респондентов с гордостью вспоминают об отчаянной решимости и трудном выборе участников восстания 1825 года, а 11,3% столь же эмоционально отвергают другой «выбор», случившийся почти 100 лет спустя - в октябре 1917 года, однако большинство петербуржцев революционная история попросту оставляет равнодушными, и это реальное свидетельство тех глубоких изменений, которые произошли в национальной психологии буквально за последние несколько лет.

Ответы на идентичный вопрос, включенный в исследование 1988 года (репрезентативная выборка студенческой молодежи СССР, программа «Общественное мнение» Госкомвуза СССР) были совершенно иными. Всего лишь 6 лет назад Октябрь и гражданская война занимали в актуализированной исторической памяти центральное место, разделяя убежденных «демократов» и «партократов». Сегодня лихорадочная политизированность тех дней сменилась усталым безразличием, и уже совершенно другие события и исторические персоналии волнуют умы наших современников.

а ЦАРИ, ВОЖДИ, ПРЕЗИДЕНТЫ

У немалого числа респондентов (примерно 15%) образ истории персонифицирован, т.е. вспоминаются не конкретные события, а те люди, которые в представлении многих как бы «дергают за ниточки истории».

Конечно, историю учат по «царям», однако, нет ли здесь и некоего особого свойства русской натуры, когда очередной правитель воспринимается как «отец народа», от которого якобы впрямую зависит жизнь каждого частного человека?

Так, петербуржцы с чувством гордости вспоминают «петровские победы» и «реформы Петра Великого», «царствование Екатерины Великой» и «правление Елизаветы», «мученика Николая II» и «сталинскую твердую руку». Противоположные чувства вызывают «сталинские репрессии» (27,2%), «хрущевская кукуруза», «брежневский застой», «царствование Михаила Сергеевича», «ельцинский переворот» и т.п. Самый положительный персонаж национальной истории - Петр I; самый отрицательный - Сталин (поклонников «твердой руки» вождя среди опрошенных оказалось всего трое).

Популярность первого российского императора подтверждают и данные ряда других исследований, проведенных в начале 1996 года под руководством автора.

Так, именно Петр I (43,3%) вызывает наибольшее уважение у петербургских старшеклассников в ряду исторических деятелей России за счет таких качеств, как «сила», «умение побеждать», «решительность», «везение» и т.п. Петр, оказывается, был не только «реформатором» и «победителем шведов», но и «добрым», «милосердным» человеком, который «болел душой за простых людей».

Молодежи г. Северодвинска Архангельской области среди других вопросов была предложена такая прожективная ситуация: «Представьте себе, что Вы могли бы избрать президентом России любого из исторических деятелей нашей страны. Кому Вы отдали бы свой голос». 47,9% опрошенных хотели бы видеть во главе России того же Петра I.

Безусловно, Петр, а точнее миф о Петре, - это своего рода социально-психологическая проекция современности, «Зазеркалье» со знаком плюс, где Россия прирастает, а не «съеживается», строятся, а не разрушаются города и заводы, суровой, но справедливой царской рукой караются казнокрады и т.п. Реальный исторический персонаж мифологизируется и приобретает черты былинного русского богатыря.

Не только персонификация, но и мифологизация истории - характерная черта современного русского самосознания.

ПУШКИН И ЛОМОНОСОВ '

В отличие от «царей», деятели русской культуры и науки обделены вниманием наших современников, отсутствуют в исторической памяти и события, связанные с их деятельностью.

Всего 1% участников опроса вспомнили о географических открытиях, исследованиях Менделеева, Ломоносова, Мечникова; 5,5% - оценили в историческом контексте творчество Андрея Рублева, А. Пушкина, М. Лермонтова, Л. Толстого и Ф. Достоевского.

Культура и наука как бы находятся на обочине памяти, не воспринимаются как элемент национальной истории, которым и можно, и должно гордиться в первую очередь. Даже такое значимое событие научной истории советского времени как полет Юрия Гагарина (12,8%) - единственное относительно часто упоминаемое событие этого ряда, интерпретируется участниками опроса не как достижение советской нации и техники, а как «проявление могущества Советской державы», не случайно этот полет большинством респондентов, упоминавших его, характеризовали как завоевание космоса», - выбор лексики также отражает стиль мышления.

Думается, все эти факты во многом связаны со стилем преподнесения истории в школах, опорными точками которой традиционно являются, кроме «царей», всевозможные битвы, сражения и войны. Именно они заняли центральное место в коллективных «воспоминаниях» петербуржцев.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

Для опрошенных - это главное событие отечественной истории (59,8%). У подавляющего большинства война вызывает непреходящее чувство гордости за государство и народ, лишь только несколько человек как бы походя вспомнили потери людей, поражения первых дней войны, преследования тех, кто был в плену, трагедию ленинградской блокады (2,1%). Однако великая победа, - по мнению одного из участников опроса, пенсионера-ветерана войны, «заслонила все испытания».

Характерно, что войну вспоминали не только люди немолодые - ее участники и современники (это естественно, война

как бы озарила своим сполохом всю их жизнь), но и молодежь, для которых это уже история в прямом смысле слова. Войну числили в положительном историческом ряду примерно каждый третий респондент возрастной группы 18-25 лет.

Первая Отечественная война с Наполеоном стала в ответах жителей нашего города фаворитом дореволюционной истории (10,6%).

Думается, это не случайно. Именно в этих двух войнах русские и все россияне проявили не только огромное мужество и героизм, но и чувство общенационального согласия и единения, которого сегодня так не хватает нашей стране. И это сознает или интуитивно чувствует большинство так называемых простых людей. История действительно компенсирует, замещает то, что человек не находит в своей повседневности, великие страницы истории как бы «подпитывают» его, дают импульс надежде на то, что все еще образуется: ведь в российской истории немало трудных страниц. А в своей реальной жизни он не чувствует защищенности со стороны государства, расшатано и его национальное достоинство. Именно поэтому этноисторическое сознание носит отчетливо «державный» характер.

ДЕРЖАВА И НАРОД

Каждый пятый-шестой из числа ответивших на этот вопрос воспринимает Россию не как национальную колыбель, родившую великих поэтов и ученых, а именно государство со статусом великой державы. Восхищает его мощь, могущество, величие, сила, статус супердержавы, размах, необъятная территория, военное превосходство, то, что «мы были самыми сильными и нас все боялись». Характерно, что так думают в равной мере и молодые, и старые, и мужчины, и женщины, люди с неполным средним и с высшим образованием.

Около 5% петербуржцев гордятся вообще всеми военными победами и победоносными войнами, которые вела Россия: от Ледового побоища до взятия Берлина». Один молодой участник опроса не поленился перечислить даты всех великих сражений, начиная с 1240 года - времени Невской битвы - и доведя этот победоносный ряд до 9 мая 1945 года. «Поход Святослава на Царырад» соседствует с «освободительными балканскими войнами», «победы Суворова» и «завоевание Крыма князем Потемкиным» упоминаются наряду со «взятием Риги войсками Петра» и «покорением Казанского ханства» - названы

практически все войны и сражения, которые вела Россия за свою тысячелетнюю историю. Одна лишь война в Афганистане вызывает противоположные чувства 8,9% респондентов, но и она по частоте упоминаний занимает второе место в классификационной рубрике событий советской истории, вызывающих чувство стыда.

Закономерен ли этот «воинственный» крен сознания сегодня? Думается, отчасти да.

Для участников опроса воспоминание о громких победах как бы смягчает национальную обиду и ущемленность русских, сформировавшуюся после распада СССР - не случайно именно это событие признано жителями города самым горьким результатом последнего десятилетия (11,3%). Ностальгия о «державном» прошлом - это еще и неосознанная реакция на подлинную и мнимую униженность перед Западом (4,7%); люди стыдятся гуманитарной помощи, их раздражают «вывески на иностранных языках», «засилие иностранных фирм», «оглядка на США», «заискивание» и «холуйство» перед Западом.

ЗАПАД КАК АНТИТЕЗА ДЕРЖАВНОСТИ

Запад в русском сознании - понятие вовсе не географическое: так, Финляндию, своего северного соседа, мы причисляем к «Западу», а вот Польшу, которая от России прямиком на запад - никоим образом. Ибо «Запад» для русских - не конкретные, вместе взятые государства, а некий «не-наш» дух и образ жизни, способ поведения и мировоспитания. Да и свое отношение - преклонение или отвержение мы устремляем не столько к западу реальному, сколько к воображаемому, существующему исключительно в собственном представлении.

Образ Запада был мифологизирован уже в исторической традиции России и «вес» его (положительный или отрицательный) испокон веков заведомо преувеличивался.

В одном случае все западное не просто отвергалось как «не-наше», но и предавалось анафеме - поначалу и Петр Великий был «всенародно» объявлен Антихристом не за одно только небрежение православием, но и за чужой, западный стиль поведения и правления, в противовес богомольному и понятному Алексею, который без труда вписывался в привычный ряд царей московских. Всех европейцев на Руси долгое время вообще величали «немцами», т.е. немыми («ты меня не понимаешь, значит ты - немой»), а католиков за истинных хрис-

тиан и не принимали, отводя роль единственных ревнителей христианства - себе, православным.

В XIX веке в кругах славянофилов противопоставление России и Запада приобрело уже концептуальный характер. Россия - не Европа, а следовательно, не «Запад», а нечто особое уникальное, выросшее из собственной «почвы». Распространению подобных идей в общественных умонастроениях содействовали и многие выдающиеся писатели - в частности, Ф. Достоевский и Л. Толстой (в «Войне и мире» Кутузов -своего рода русский «ответ» западному полководцу - Наполеону).

В другом случае, напротив все «западное», начиная от моды и свободного владения французским языком (первая сатира на приобщение к западному образу жизни - «Недоросль» Фонвизина) до политических институтов (декабристы, безусловно, были «западниками») всячески превозносилось, превращаясь в общепринятый эталон поведения и единственно достойный пример общественного устройства. И если неприятие «Запада» как чего-то абсолютно чужеродного и противоположного русскому человеку («что русскому - здорово, то немцу - смерть») было органичной народной установкой, то стремление европеизировать Россию, «влезть в западный сюртук» - сначала стало дворянским идеалом, а позже, на рубеже XIX и XX веков чуть ли не надвое раскололо русскую интеллигенцию.

Естественно, что в период советской власти образ «Запада» подвергся существенной идеологической переработке и приобрел исключительно мировоззренческий характер, сохранившийся и по сей день.

Усугубляющееся недоверие многих социальных групп современного российского общества к демократическому движению в целом связано не только с неумелым использованием «чужих» рецептов, но и с тем, что оно воспринимается как «прозападническое», и призыв превратить Россию в «нормальное», т.е. западное государство трактуется как унижение национального достоинства и «поношение» Державы, ибо переход в разряд «нормальных» стран предполагает, что сегодня Россия - государство «ненормальное», а это, конечно же, обидно.

В годы советской власти быть антикоммунистом означало быть «западником», ибо советскими «почвенниками» стали коммунисты. Особый случай Александра Солженицына - ан-

тикоммуниста, но и «антизападника», - только исключение, как раз раздражающее многих своей «невстроенностью» в мир привычных стереотипов политического выбора, где «западник» -либерал и рыночник, а «антизападник» - неокоммунист 1и «державник».

Эта схема безусловно присутствует и в массовом сознании.

В интересах Запада - нам помочь или нас ослабить? -спросили мы у петербуржцев и провинциалов, у казаков и русских нового зарубежья, - участников исследования «Советский менталитет в русском сознании». Мнение было исключительно единодушным: 68% опрошенных убеждены «в происках» наших поводырей по рыночному «неизвестному», в то время как противоположного суждения придерживается вдвое меньшее число респондентов (32%). Причем число «подозрительных» преобладает даже среди молодежи (56%), наиболее толерантной ко всем социальным нововведениям.

«Великую державу поставили на колени», - с горечью отметил в ходе опроса немолодой инженер.

Державность - не просто антитеза мифологизированному «не-нашему» Западу, и даже не символ «нашего» государства, а нечто значительно более экзистенциальное, «почвенное» для русского человека. Ведь держава - не только государство, но еще и одна, наряду со скипетром, из царских регалий, а самодержавие - институт государственной власти на Руси, идеологически «проработанный» и освященный.

В определенном смысле держава в русской трактовке -есть антитеза не только «западному» образу жизни и мироощущению, но и благоустроенному нормальному государству с разделением властей и законопослушной оппозицией. Современная Россия пытается одновременно соответствовать образу традиционной державы и демократического правового государства. Реально ли это? Вряд ли. Впрочем, к этой «двойственной», а поэтому противоречивой идее власть подталкивают и сами граждане, в большинстве своем возмечтавшие о «державности» и власти «твердой руки».

Две трети опрошенных осенью 1995 года россиян (67,8%) убеждены в том, что Россия должна сохранить статус великой державы, даже если это ухудшит ее отношения с Западом и для этого потребуется навести «порядок» и установить «власть твердой руки» (65,2%). Противников «державных» устремлений -₍ втрое меньше (соответственно 20,7% и 21,2%), примерно каж-

дый девятый респондент в ответе затруднился. Весьма симптоматично, что, если в отношении к социальному и экономическому реформированию обнаруживается заметная разноголосица мнений, то в своей ориентации на Россию как великую державу русские достаточно единодушны (см. таблицу 12).

Таблица 12

«Державные» установки и возраст

(сводные данные в %)

Категоричнее других, конечно, пенсионеры, но ведь и в остальных возрастных группах, включая молодежь, сторонники державности и авторитаризма явно превалируют над либералами «западного образца».

Немало сторонников этой концепции общественного развития и в рядах интеллигенции: так, в частности, о статусе великой державы для России печется не только 74,2% людей, имеющих неполное среднее образование, но и 69,4% специалистов с высшим образованием, 67,8% студентов. К власти «лгвердой руки» призывает 81,5% малообразованных граждан, но и 60,7% интеллигентов, т.е. тех, кто составляет наиболее прочный электорат демократического движения.

За «цержавность» в равной мере «голосуют» петербуржцы (67,3%) и мичуринцы (74,2%), казаки и жители Черновцов (соответственно 67,0% и 61,0%). Что же касается ориентации на авторитарную власть, то здесь различия между регионами вообще не превышают 2%.

НАШИ ДНИ

Это, пожалуй, самый огорчительный, хотя и естественный, результат исследования, - предмет почти исключительноу печальных раздумий и негативных эмоций.

Кроме распада СССР наибольшее отвержение у опрошенных вызывают события октября 1993 года (7,6%), межнациональные конфликты, причем вовсе не на территории России, а за ее рубежом - в Карабахе, Абхазии, война в Таджикистане. Это, кстати, лишний раз свидетельствует о том, что в контексте национальной, отечественной истории продолжает восприниматься все постсоветское пространство, а не одна лишь Российская Федерация.

Петербуржцы недовольны самой властью («унижение народа ее правителями», «мышиная возня вокруг трона», «великую страну превратили в грязную лужу», «воруют и распродают Россию» и т.п.), тяжелым положением людей («унижение», «бесправие», «нищета» и т.п.). Вместе с тем, респонденты не чужды и самокритики: в тяжелом состоянии современной России они винят и самих себя - «наше стадное поведение», «привыкли быть рабами», «притерпелость к обидам», «леность» и извечная «слепота».

Но ... - и в этом вся противоречивость русской натуры -«нас так легко не скрутишь», «историю делают не правители, а народ», «власти у нас всегда были негодными, но Россия жива».

«Я горжусь тем, что живу, учусь и люблю в России» - размашисто написал через весь анкетный лист студент - участник нашего исследования. И это вселяет некоторую надежду.

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 246; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!