Разум и мудрость

Реабилитация тела, намеченная в рассуждениях Паламы, означа­ла также отход от традиционного понимания разума. "Собирание ума" - в данном случае еще одна постоянная тема афонских споров. Варлаам превозносил разум - отношение Паламы к разуму было более сдержан­ным. Варлаам рассуждал в данном случае в русле гуманистической тра­диции. Если божественным началом в человеке является разум, если умом человек подобен Богу, то логические формы обладают не меньшей духовной ценностью, нежели откровение. Поэтому он учит: "внешней муд­рости надо искать и монашествующим". Это близко Абеляру и чем-то предвосхищает программу Просвещения. Варлаам далеко не ретроград. Точка зрения Хоружего о том, что исихасты предложили более смелый и уходящий вдаль взгляд на назначение человека является, по нашему мнению, очень верной.

Исихасты усматривают в логике варлаамитоз некую механистич­ность. Ведь разум, как и другие способности человека, бесконечно от­стоит от создателя. Общение с Богом не может быть прерогативой по­знавательной способности, оно втягивает в себя глубочайшие структуры бытия личности и требует предельного напряжения всех сил человека. Следовательно, в таком общении должно происходить изменение этих сил.

В чем же состоит этот процесс изменения? Каковы его результаты на уровне личности? Пытаясь найти ответ, и Палама, и задолго до него Макарий Египетский - еще один столп исихастской духовности - прибе­гают к таким богословским формулировкам, как: "введение ума внутрь", "собирание из рассеяния в сердце", "обожение", "внутренняя аскеза" и др. Некоторые из них получили разъяснение. К примеру, ум выражается в устремленности к Богу и соединении с ним: "мы называем эту способ­ность умной, хотя в действительности она превыше ума", - комментиру­ет Палама. Эта способность не дана от природы, и процедура ее выра­ботки получила название "умного делания".

В целом же надо признать, что адекватный перевод исихастских интуиции на философский язык, если он и возможен, пока впереди. Но несколько моментов представляются очевидными уже сейчас.

Определенно можно сказать, что Палама противопоставляет зна­нию и уму не мрак невежества и не инстинкт, а "свет Фаворский", то есть восприятие мира как бы с позиций Бога, то есть с точки зрения всех людей, всех прошлых и будущих поколений. Другими словами, у Паламы знанию противостоит мудрость. Он интуитивно ощущает "несводимость" культуры к ее научной составляющей. Разум стремится к объективной истине. Однако "объективирующее описание уже реализованных в об­ществе ценностей совсем не способствует решению вопроса, какая сис­тема ценностей разумнее, моральнее", - говорит наш современник Виль­гельм Хесле, ярый сторонник экологизированной и гуманистической фи­лософии. Немецкий профессор опирается на исторический опыт реали­зации проекта Просвещения, на опыт мировых войн, концентрационных лагерей и создания оружия массового поражения. Для Паламы все эти примеры технологического применения знания закрыты плотной заве­сой будущего. Тем не менее он твердо стоит на том, что разум "без благо­дати" ущербен и кособок.

2.3.3. "Энергичность" как характеристика личности

Последний, важный момент православной антропологии, на кото­рый мы обратим внимание, состоит в подчеркивании человеческой ак­тивности, динамизма человеческой личности.

Современники и предшественники исихастов видели, конечно, что человек с возрастом меняется. Однако в те времена эти изменения мыслились как реализация того, что заложено природой, - сама же природа постоянна. Отсюда, между прочим, идут корни средневекового пиетета перед родовитостью; порода считалась важнее воспитания. Православная аскетика приходит к выведу о возможности изменять саму человеческую природу: "у человека два крыла, чтобы взлететь к Богу -свобода и благодать". Таким образом, учение об "умном делании" при­обретает онтологический смысл, и в истолковании человека на первый план выходят динамические характеристики.

"Человек, - поясняет Палама, - соединяется с Богом не по сушности, а по энергии". Природа этих энергий не совсем понятна, ибо рассуж­дения Паламы здесь становятся особенно метафоричными, если не сказать больше. Он явно избегает какого бы то ни было сближения с Платоном или Аристотелем. По гипотезе Хоружего, причина заключает­ся в том, что ни у одного из них он не находит адекватного философского языка для выражения своей позиции. Некоторое обьяснение взглядов мы находим в дискуссии о так называемом Фаворском свете.

Речь шла о преображении Христа. Согласно библейской легенде, когда ближайшие ученики усомнились в подлинности его слов, Иисус поднялся с ними на высокую гору Фавор и сотворил чудо: «и просияло лицо Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как снег (Мат. 17, 2). Богословов занимала природа этого света. Спор был, на первый взгляд, чисто догматический. Однако за ним стояли разные представления о человеке.

По мнению Варлаама и многих других, Фаворский свет был обыч­ным чувственно воспринимаемым физическим светом. Паламитов та­кое решение не устраивало, так как оно означало непроницаемость трансцендентного бытия, и соединение с Богом становилось в принци­пе невозможным. Палама доказывает божественную, нефизическую при­роду Фаворского света. Точнее, он показывает на текстах, что эта идея имеет давние христианские корни. И далее он делает вывод: "Бог созер­цается не в своей сверхсущностной сущности, а в своей энергии". Други­ми словами, человек близок Богу в "энергиях", и полнота личностного бытия достигается путем реализации "энергий, то есть установок и уст­ремлений человека". "Энергии" не даны от природы; их следует воспи­тывать.

Тяготение к мировосприятию молчальников явственно просмат­ривается у Сергия Радонежского, Максима Грека (1470-1556), сподвиж­ника Нила Сорского - Вассиана Патрикеева (ок.1470 - после 1531). "Энергийные" мотивы исихастской антропологии выразились в насыщен­ных цветом, напряженных композициях Феофана Грека. Можно гово­рить о влиянии "умного делания" на Андрея Рублева, хотя внешне его работы резко отличаются от динамичной манеры Феофана Грека. Есть, однако, глубокое внутреннее сходство между психологической умиротво­ренностью, отрешенностью рублевской "Троицы" и обостренным инте­ресом молчальников к "внутреннему человеку", к самобытному челове­ческому существованию. В XVI веке учение об энергиях вошло в догмати­ку русского православия.

В целом же степень влияния исихазма на духовную жизнь Руси остается предметом разногласий. Сохраняется широкий спектр оценок: от утверждения, что "мистический исихазм чужд русскому духу", до при­знания "мистического реализма" сущностью русской души. Особняком стоит мнение немецкого русиста Ф. Лилиенфельда. Он полагает, что древ-неруссий читатель просто не знал отвлеченной метафизики Паламы. Единственной, на его взгляд, заметной фигурой, проповедовавшей иси­хазм на Руси, был глава нестяжателей Нил Сорский (около 1433-1508).

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 201; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!