Глава 6. Кассия

Как только я убедилась в том, что остальные, размеренно дыша, спят, я переворачиваюсь на бок и достаю из кармана бумагу архивиста.

Лист оказывается плохого качества и плотным на ощупь, совсем не похожим на тонкую, кремового цвета, печатную бумагу со стихотворениями дедушки. Он старый, но все же не старее дедушкиного. Мой отец мог бы сказать, насколько стар этот лист; но его здесь нет, он позволил мне уйти. Когда я разворачиваю бумагу, она издает шуршание, кажущееся мне громким. Я надеюсь, девочки подумают, что это шорох покрывала или жужжание крыльев насекомых.

Этой ночью всем потребовалось достаточно много времени, чтобы заснуть. Когда я вернулась с прогулки, девочки сказали мне, что еще никто не получил уведомления о переводе; офицер сообщил, что о местах назначения нам станет известно только утром. Я поняла, что девочки волнуются, впрочем, как и я. Раньше мы всегда узнавали заранее, куда нас собираются отправить. Что же изменилось? Общество никогда и ничего не делает без причины.

Я придвигаю бумагу ближе к квадрату рассеянного света, излучаемого луной. Мое сердце колотится в быстром темпе, хотя внешне я стараюсь сохранить спокойствие. Прошу, пусть эта бумага оправдает свою стоимость, обращаюсь я неизвестно к кому или чему, и потом смотрю на нее.

О, нет.

Я засовываю кулак в рот, лишь бы не издать ни одного звука в этой сонной комнате.

Это вовсе не карта, и даже не перечень указаний.

Это история, и, едва прочитав первую строку, я понимаю, что она не из списка Ста:

Человек толкал камень в гору. Когда он достигал вершины, камень скатывался вниз к подножию, и тогда мужчина начинал все сначала. Люди из соседней деревни обратили на это внимание. «Наказание», - сказали они. Люди ни разу не присоединились к человеку и не пытались помочь, потому что боялись того, кто наслал эту кару. Он толкал. Они наблюдали.

Прошли годы, новое поколение людей заметило, что человек и его камень погружаются в толщу горы, подобно тому, как солнце и луна заходят за горизонт. Они могли видеть только часть горы и часть человека, когда он толкал камень на вершину.

Одна девочка сгорала от любопытства. И вот, однажды, она поднялась на гору. Когда она приблизилась, то с удивлением заметила, что камень испещрен именами, датами и названиями мест.

- Что означают все эти слова? - спросила девочка.

- Это все страдания мира, - ответил ей человек. - Я поднимаю их на гору снова и снова.

- Ты хочешь разгладить ими гору, - девочка заметила, что камень оставляет глубокий след, когда катится.

- Я делаю кое-что другое, - сказал человек. - И когда закончу, ты займешь мое место.

Девочка не испугалась. - Что же ты делаешь?

- Реку, - ответил человек.

Девочка спустилась с горы, пытаясь разгадать, как кто-то может сделать реку. Но вскоре, когда пришли дожди и поток наполнил длинный желоб, омывая человека, девочка поняла, что он был прав. И тогда она заняла его место, толкая камень и поднимая в гору грехи мира.

Вот откуда появился Лоцман.

Это тот самый человек, который толкал камень и потом исчез, унесенный потоком воды. Та, которая пересекла реку и глядела в небо, была женщиной. Лоцман это и старик и юноша, с глазами любого цвета и волосами любого оттенка; он живет в пустынях, на островах, в лесах, горах и на равнинах.

Лоцман возглавляет Восстание - мятеж против Общества - и он никогда не умирает. Когда время предыдущего Лоцмана истекает, к руководству приступает следующий.

И это происходит снова и снова, бесконечно, как движение того камня.

Кто-то в комнате зашевелился, и я застываю, ожидая, пока дыхание девочки снова выровняется. Когда она засыпает, я гляжу на последнюю строчку на бумаге:

Минуя карты Общества края, живет тот Лоцман, движется всегда.

Внезапно меня окатывает горячая боль надежды, когда я осознаю, что эти слова, подаренные мне, истинны.

Есть мятеж. Что-то реальное, организованное и давно существующее и имеющее своего лидера.

Кай и я - не одиноки.

Слово Лоцман было связующим звеном. Знал ли об этом дедушка? Не поэтому ли он подарил мне ту бумагу перед смертью? Ошибалась ли я насчет стихотворения, которому он завещал следовать?

Я уже не могла усидеть на месте.

- Проснись, - шепчу я настолько тихо, что едва слышу саму себя. - Мы не одиноки.

Я спускаю одну ногу с кровати. Я могла бы скатиться вниз и перебудить остальных девочек, рассказать им о Восстании. Может, они уже знают? Хотя, не думаю. Они кажутся такими безнадежными. Кроме Инди. Но, хотя у нее и больше пыла по сравнению с остальными, она также не имеет стремлений к чему-либо. И я не думаю, что ей о чем-то известно.

Я должна сказать Инди.

Мгновение я думаю, что сейчас сделаю это. Когда я спрыгиваю с лестницы, ноги мягко касаются пола; я открываю рот. Но тут слышу шаги офицера, патрулирующего за дверью, и замираю, опасный листок бумаги белеет, как маленький флаг, в моей руке.

В этот момент я понимаю, что никому ничего не скажу. Я сделаю то, что и всегда, когда кто-то доверяет мне опасные слова:

Я уничтожу их.

- Что ты делаешь? - тихо спрашивает Инди позади меня. Я даже не слышала, как она пересекла комнату, и почти подскочила, но вовремя спохватилась.

- Снова мою руки, - шепчу в ответ, борясь с порывом обернуться. Ледяная вода течет сквозь пальцы, наполняя комнату шумом реки. - В прошлый раз я вымыла их недостаточно чисто. Ты же знаешь, как офицеры относятся к грязи на постелях.

- Ты разбудишь остальных, - говорит она. - Они ведь поздно заснули.

- Прости, - говорю я; мне действительно жаль. Но я могла думать только о том, что нет другого способа уничтожить бумагу, кроме как смыть ее водой.

Мне пришлось пережить несколько мучительных минут, разрывая листок на мелкие кусочки. Сначала я держала его рядом с губами, надеясь, что дыхание смягчит звук рвущейся бумаги. Кажется, кусочки получились достаточно малыми, чтобы не застрять и смыться в водопровод.

Инди уже пересекла комнату и выключает воду. Я вдруг думаю, что ей что-то может быть известно. Может, она не знает про Восстание, про мятежи, но у меня такое странное чувство, будто ей что-то известно обо мне.

Клац. Клац. Стучат по цементному полу каблуки на ботинках офицера. Мы с Инди, не сговариваясь, бросаемся к кроватям; я взбираюсь по ступенькам так быстро, как только могу и заглядываю в окно.

Офицер приостанавливается у нашей комнаты, прислушиваясь, потом снова продолжает обход.

Мгновение я сижу, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру. Точно так же она останавливается у следующей комнаты.

Мятеж. Лоцман.

Кто это может быть?

Знает ли Кай что-нибудь про это?

Вполне возможно, что да. Человек, который толкал камень, напоминает Сизифа, а Кай рассказывал мне о нем тогда в Городке. И еще я помню, как Кай давал мне свою собственную историю по частям. Я никогда не думала, что у меня столько всего появится.

Найти его стало для меня единственным делом, растянувшимся на долгое время. Даже не имея карты и компаса, я знаю, что сделаю это. Я снова и снова представляла тот момент, когда мы, наконец, встретимся; как он обнимет меня крепко, как я буду шептать ему на ухо свои стихи. Единственный недостаток моей мечты был в том, что я никак не могла написать что-то для него, дело не двигалось дальше первой строчки. Я сочинила столько начал за все эти месяцы, но вот середину и концовку нашей истории любви никак не удавалось увидеть.

Крепко прижимая к себе сумку, я осторожно, дюйм за дюймом, ложусь на кровать, пока она не принимает все мое тело, от кончиков волос до пальцев ног. Кажется, сегодня я не усну.

Они приходят к нам на рассвете, так же, как пришли за Каем.

Я не слышу никаких вскриков, но что-то другое предупреждает меня. Какая-то напряженность в воздухе, по-другому щебечут птицы, которые, летя на юг, по утрам отдыхают на ветках.

Я сажусь в кровати и выглядываю в окно. Офицеры выводят девочек из других комнат, некоторые из них плачут или пытаются вырваться и убежать. Я прижимаюсь к стеклу, чтобы увидеть больше, мое сердце колотится, мне кажется, я знаю, куда их отправляют.

Как мне уйти с ними? Мой мозг сортирует числа. Сколько миль, сколько препятствий будет на пути к цели. В одиночку мне не достичь Отдаленных провинций, а вот Общество, возможно, перевезет меня туда прямо сейчас.

Два офицера толчком распахивают дверь. - Нам нужны две девушки из этой комнаты, - произносит одна из них. - Койки номер 8 и 3. - Девушка с восьмой койки садится на кровати, испуганно и утомленно глядя на них.

Третья койка, принадлежащая Инди, пуста.

Офицеры вдруг восклицают, и я бросаю взгляд в окно. На краю группы деревьев, растущих возле дороги, кто-то стоит. Это Инди. Даже в тусклом свете зари я узнаю ее - эти яркие волосы, ее поза. Должно быть, она тоже услышала шум и каким-то образом выскользнула наружу. Я не заметила, как она уходила.

Инди собирается сбежать!

Пока внимание офицеров отвлечено собирающейся девушкой с восьмой койки и переговорами по мини-порту насчет Инди, я быстро двигаюсь. Вытаскиваю из контейнера три таблетки - зеленую, синюю, красную - и заворачиваю их в свой пакет с синими таблетками. Прячу их под письмами в своей сумке и молюсь, чтобы никому не пришло в голову искать так глубоко. Сам контейнер засовываю под матрас. Мне приходится избавляться от всех признаков гражданства, какие только есть.

Внезапно я осознаю.

Что-то исчезло из моей сумки.

Серебряная коробочка, которую мне вручили на банкете Обручения.

Я еще раз проглядела между бумаг, пошарила под одеялом, осмотрела пол внизу. Выронить или потерять ее я не могла, коробочка просто исчезла. Я так и так собиралась избавиться от нее, но все же эта потеря меня расстроила.

Куда же она могла пропасть?

Но сейчас уже некогда беспокоиться об этом. Я спускаюсь с койки и иду следом за офицером и плачущей девочкой. Остальные в комнате пытаются снова уснуть, как и люди в Городке, в то утро, когда забирали Кая.

- Беги, Инди, - еле слышно шепчу я. Надеюсь, мы обе добьемся того, чего жаждем.

Если ты любишь кого-то, если тот, кто любит тебя, научил тебя писать и запоминать наизусть, как же ты сможешь ничего не сделать для него? С таким же успехом ты могла бы стереть его слова в порошок и развеять их по ветру.

Все мои мысли только о Кае, он глубоко в моем сердце, его ладони согревают мои руки. Я должна попробовать найти его. Любовь к нему подарила мне крылья, и моя работа дает мне силы взмахивать ими.

Воздушный корабль приземляется в центре лагеря. Офицеры, которых я прежде не видела, выглядят утомленными и озабоченными. Тот, который носит форму пилота, что-то кратко выкрикивает и смотрит в небо. Скоро взойдет солнце.

- Мы одну упустили, - слышу я его шепот и вытягиваюсь в шеренгу.

- Ты уверен? - спрашивает другая женщина-офицер, пробегая по нам глазами. Пересчитывает. Выражение ее лица меняется, на нем появляется облегчение. Со своими длинными каштановыми волосами, она выглядит слишком мягко для офицера.

- Нет, - говорит она. - Их достаточно.

- Точно? - переспрашивает первый. Он начинает считать сам. Представляю ли я, как его глаза задерживаются на моем лице, помня при этом, что я нахожусь не на своем месте? Не в первый раз спрашиваю себя, много ли им известно о моих действиях, и много ли вычислено моей чиновницей? Она, по-прежнему, наблюдает? А Общество?

Другой офицер тащит Инди на борт корабля, в то время, как остальные заканчивают регистрацию в дверях. На его лице видны царапины от ногтей. Полосы грязи пересекают его форму и одежду Инди, как будто раны, просочившиеся в почву.

- Она пыталась сбежать, - говорит он, толкая девушку на место рядом со мной. И застегивает пару наручников на ее запястьях. Она даже не вздрагивает от щелчка, зато я - да.

- Теперь их слишком много, - говорит женщина-офицер.

- Они - Отклоненные, - отрезает он. - Кого это волнует? Нам пора.

- Нам нужно обыскивать их сейчас? - спрашивает она.

О, нет! Тогда они найдут таблетки в моей сумке.

- Обыщем их в воздухе. Отправляемся.

Инди бросает на меня взгляд, и наши глаза встречаются. Впервые за все время, что мы знакомы, я ощущаю странное чувство родства с ней, близости, которая является больше, чем дружбой. Мы познакомились с ней в трудовом лагере. И теперь вместе проходим новое испытание.

Какие-то странные чувства ощущаются во всей этой ситуации: опустошенность и спонтанность, не похожие на те, что испытываешь в рамках Общества. Хотя я очень рада, что удалось ускользнуть, я все еще чувствую эти стены, они сжимаются со всех сторон, а их присутствие одинаково подавляет и успокаивает.

Чиновник ступает на борт воздушного корабля. - Всё готово? - спрашивает он, и офицеры утвердительно кивают. Я жду, что поднимутся другие чиновники - они почти всегда передвигаются по трое - но дверь закрывается. Только один чиновник и три офицера, один из которых - пилот. Между прочим, офицеры подчиняются чиновнику, и я думаю, что он главный в их группе.

Воздушный корабль взмывает в небо. Это мое первое путешествие таким способом - раньше я ездила только на аэрокарах и аэропоездах - и горло сжимается от разочарования, ведь здесь нет окон.

Я не так себе представляла полет высоко в небе. Невозможно увидеть, что находится далеко внизу, или какие бывают здесь звезды ночью. Пилот в своей кабине имеет возможность выглядывать из окна во время полета, но нам Общество запрещает это делать.

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 448; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!