Александр Вильямович Гадло

Предания о переселении Кабарды Тамбиева

«Предыстория приазовской Руси» очерки

Как показали археологические исследования древнего Тмутороканя, Таманского городища, город достиг вершины своего экономического процветания в XII в., когда расширились его связи с Закавказьем, Малой Азией, Балканами, Средиземноморьем.¹ Именно к началу этого столетия относится его известное описание, включенное около 1154 г. сицилийским географом ал-Идриси в обширный, снабженный картами атлас, над которым он работал многие годы.² Сведения о Тмуторокане (Матрахе), положенные в основу этого описания, были заимствованы из периплов, которые циркулировали в то время среди купцов и мореходов Южной Италии. Тмуторокань был для них самым дальним из известных им пунктов в Причерноморье, к которому сходились пути, шедшие из Константинополя вдоль южного и северного берегов Понта, и откуда начинался путь на север в далекую Росию.³ Составление таких периплов отражало возросший в начале XII в. интерес западноевропейских, в частности итальянских, городов к глубинным районам Византийской империи и странам, лежащим к востоку от нее, — в Поволжье, на Кавказе, в Закаспии. Этими сведениями открывается ряд известий о Тмуторокане, изредка мелькающих в западной средневековой литературе, которые, несмотря на то, что относятся в основном к концу XII и XIII вв., для нас исключительно важны, поскольку наши основные литературные памятники — русские летописи после 1094 г. хранят о ней полное молчание.⁴

Отсутствие упоминаний о Тмуторокане в русских летописях XII—XIII вв. несомненно отражает утрату русской княжеской династией своего прямого соверенитета над городом и его касожским (адыгским) окружением, который держался в течение всего XI столетия. Где-то в первой половине XII в. город и, вероятно, его ближайшая округа попадают под протекторат Константинополя, а затем и официально включаются в состав империи. Г.Г. Литаврин полагает, что это произошло еще при императоре Алексее I Комнине (1081—1118), сразу же после смерти Олега Святославича (1115 г.).⁵ Во всяком случае, документально подтверждено, что внук Алексея I император Мануил I Комнин (1143—1180) включал в свой титул наименования «хазарский» и «зикхийский» (т.е. адыгский), а Тмуторокань (Матраху) причислял к важнейшим для империи «местам» государства.⁶

На Руси в течение всего XII столетия утрата Тмутороканя, превращение его из наследственного удела черниговских князей в «землю незнаемую», дальнюю и чужую, остро переживалась, о чем явно свидетельствуют неоднократные обращения к образу Тмутороканя в «Слове о полку Игореве». В княжеско-дружинной среде о Тмуторокане не только знали («тмутороканьскый блван»), рассказывали о его князьях легенды и пели «славы» (о поединке Мстислава с Редедей, о Красном Романе Святославиче, о кагане Олеге, о несущемся через степи к Тмутороканю ночным волком Всеславе Брячиславиче Полоцком), но о возвращении этого удела в орбиту русских княжений мечтали, походами на него грезили и, очевидно, считали это вполне осуществимым («два сокола слетели с золотого отчего стола поискати града Тмутороканя»).⁷ Реальность такого предприятия, вполне вероятно, могла поддерживаться сведениями о том, что в течение XII в. в Тмуторокане еще оставалось какое-то связанное с Русью население, поскольку, как следует из материалов, использованных ал-Идриси, а также из двух договоров, заключенных империей с генуэзцами (1169 и 1192 гг.), вблизи от Тмутороканя на пути следования судов из Керченского пролива на север (либо на северном берегу Тамани, либо в устье Дона, либо на Азовском побережье к западу от него) находилось какое-то торжище, носившее имя Росия.⁸ Однако переход Тмутороканя и его округи под власть византийского императора, разумеется, делал все эти мечтания иллюзорными и тщетными. Тмуторокань и его касожский пояс в течение XII в. настолько определенно выходят из сферы русского влияния, что сами русские князья начинают искать пути на Кавказ в обход Тмутороканя и Страны касогов, через земли ясов (Алания) и обезов (Абхазия).⁹ «Повесть временных лет» (Ипатьевский список) содержит свидетельство о том, что в 1117 г. русское население, обитавшее в Подонье и до этого уживавшееся с кочевниками, вынуждено было оставить свои селения и покинуть степь, тем самым разрушив мост, соединявший русские городки окраин лесостепи и ведшее в Тмуторокань Лукоморье. Летопись говорит только о приходе на Русь беловежцев, населения, тяготевшего в древнему хазарскому Саркелу (русская Белая Вежа), находившемуся у переволоки из Дона в Волгу, но можно допустить, что тогда же на Русь пришли русские люди с Донского низовья и Тамани.¹⁰ В пользу такого предположения говорит «Список градам русским ближним и дальним», называющий в устье реки Остра (при впадении его в Десну), в верховье которого черниговские князья поселили беловежцев, город Тмуторокань (Остерский городец или городок).¹¹

Не забыли на Руси в течение XII в. также и о касогах (адыгах), но они, как и Тмуторокань, теперь остались за пределами реальной политики. Имеется только один факт, который может указывать на то, что русско-касожские контакты не были полностью прерваны и в среде касожской аристократии сохранился определенный пиетет по отношению к русской княжеской династии. Грузинская анонимная хроника начала XIII в. сообщает, что «кашаги» (т.е. касоги, адыги) выступили вместе с рядом западногрузинских территориальных общностей, сванами и абхазами, на стороне русского князя Георгия Андреевича (сына Андрея Боголюбского), мужа царицы Грузии Тамар, изгнанного ею из страны и возвратившегося в надежде вернуть себе грузинский трон (начало 90-х годов XII в.).¹²

Рассказ грузинской хроники о злоключениях Георгия в Грузии дает, кажется, основание установить время освобождения Тмутороканя от византийской зависимости. Дело в том, что выступление касогов на стороне Георгия поставило их в открыто враждебные отношения к Тамар и ее окружению. Эта враждебность несомненно усугублялась тем, что после изгнания Георгия при дворе Тамар верх взяла группа лиц, стремившихся укрепить связи Грузии и Страны овсов (Алании), которая была на Северном Кавказе давней соперницей касогов. Дочерью овсской принцессы была сама Тамар, к династии овсских царей принадлежал ее второй муж Давид Сослан. То обстоятельство, что Георгий потерпел поражение, вряд ли изменило отношение касогов к противникам русского князя, скорее наоборот, оно усилило разраставшуюся вражду. Поэтому, когда в апреле 1204 г. крестоносцы взяли Константинополь и пала династия Ангелов, которые, как об этом свидетельствует договор Исаака I Ангела с генуэзцами (1192 г.), считали Тмуторокань своим вассальным владением, и перед касогами встал вопрос: либо воспользоваться возможностью освобождения от иноземной зависимости, либо сохранить ее, признав наследницей Константинополя и своим совереном только что образованную на малоазийском побережье Понта Трапезундскую империю, подобно тому как это сделали Херсон и Готия, — они, надо думать, выбрали первое.¹³ Зависимость от Трапезунда была для них вряд ли приемлема, так как это государство было создано Грузией и во главе его встали воспитанные при грузинском дворе потомки династии Комнинов, состоявшие в родстве с Тамар и окруженные связанными с нею людьми.¹⁴ Посетивший Тмуторокань (Матрику) около 1235 г. доминиканский монах Юлиан, судя по его описанию города, не обнаружил здесь уже никаких следов византийской власти. Город показался ему неотделимой частью окружающей его страны — «Сихии» (т.е. Зихии). Во главе его стоял местный правитель; Юлиан увидел здесь «знатных», подчеркивавших свое отличие от горожан; он узнал здесь также, что связи между Зихией и Страной алан, куда он направлялся, редки и небезопасны.¹⁵ По-видимому, после падения Константинополя произошло слияние общины города с его адыгской периферией и во главе объединения встал один из представителей местной аристократии, традиционно недружественной союзным Грузии аланам. Русская летопись, сообщая о первом вторжении монголов на Кавказ, называет Страну адыгов («Касогы») в одном ряду с Аланией («Ясы») и Грузией («Обезы»).¹⁶ Это дает основание думать, что в период между 1204 и 1223 гг. адыгские племена и территориальные общности проявили себя как единое политическое образование, противостоявшее соседним феодализированным государствам.

Политический разрыв между Русью и тмутороканской общиной и принятие жителями Тмутороканя зависимости от Константинополя происходило на фоне резкого обострения межплеменных отношений среди кочевников Южнорусской степи и, как можно думать, повлекло за собой некоторые изменения в расселении адыгов, в частности передвижение первых адыгских групп в район Центрального Предкавказья.

Начало XII в. ознаменовалось коренным изменением политики Руси по отношению к кочевым объединениям, занимавшим северопричерноморские степи. Определенная русскими князьями на Долобском съезде весной 1111 г. политика активного продвижения вглубь половецких кочевий, следствием которой стали походы на «Дон» (так летописец обычно именует Северский Донец), привела к тому, что к 1116 г. одно из самых крупных половецких объединений, располагавшееся в степях между Северским Донцом, Нижним Доном и Азовским побережьем и возглавлявшееся ханами Шаруканом и Сугром, практически перестало существовать: часть его отошла на юг к самому побережью (орда Сырчана), а другая вообще ушла в Задонские степи и оттуда передвинулась дальше на восток в центр Предкавказья (орда Отрака).¹⁷ Входившие в объединение печенеги и торки покинули половцев и ушли на Русь.¹⁸ Отступавшая на восток орда Отрака выбила из Подонья беловежцев, которые потянули за собой русское население Приазовья и русских обитателей Тмутороканя. Можно думать, что именно это передвижение половцев сыграло решающую роль в отрыве Тмутороканя от Руси и толкнуло тмутороканских «козар» (население города) к переходу под покровительство империи. Вполне вероятно, что русско-византийский конфликт, внезапно вспыхнувший в 1116 г. в низовье Дуная, имел своей причиной стремление Владимира Мономаха не допустить утверждение Византии в старой черниговской вотчине, за спиной враждебных Руси половецких кочевий.¹⁹

На Северном Кавказе орда Отрака несомненно вошла в соприкосновение с теми половецкими (кипчакскими) группами, которые кочевали здесь с первой половины XI в., не переходя на запад от Дона. Такие группы, по-видимому, были рассеяны по всей северокавказской степи, но источники сохранили сведения главным образом лишь о той из них, которая кочевала в восточной части Предкавказья, заходя на Прикаспийскую низменность и вторгаясь в горные области Дагестана.²⁰ Грузинские источники упоминают также кипчаков вблизи границ Овсети.²¹ С полным основанием можно допустить, что кипчаки продвинулись в XI в. и в западные районы Северного Кавказа, доходя в своих сезонных кочевках до Азовского побережья. Впрочем, здесь могли сохраниться, как и в Южнорусской степи, родственные по языку и культуре кипчакам более древние тюркские кочевые общности — печенеги и гузы (торки), подобно тому, как это было в Подонье и Поднепровье.²²

Орда Отрака, которая, если верить грузинским источникам, хорошо о ней осведомленным, насчитывала значительно более 200 тыс. человек, не могла не повлиять на распределение кочевий между коренными обитателями северокавказской степи, и поэтому ее появление на Северном Кавказе вряд ли было встречено спокойно.²³ Здесь Отрака ожидала такая же, а может быть, и более жестокая война, от которой он увел своих соплеменников из Подонья. Этим, по-видимому, и объясняется то, что Отрак принял предложение царя Грузии Давида IV о переселении его орды в Закавказье.²⁴ Союз Давида и Отрака был скреплен браком Давида с дочерью половецкого хана. Давид, по словам источника, сам выезжал в Овсети, чтобы урегулировать отношения между кипчаками и овсами (аланами) и провести орду Отрака через горные перевалы. Так, один из владетельных половецких вождей Южнорусской степи попал «во Обезы за Железная Врата» (Галицкая летопись), где провел около десяти лет, после чего с частью своей орды вернулся на Северный Кавказ, откуда по призыву своего брата Сырчана перекочевал обратно в Подонье.²⁵

История Отрака интересна для нас тем, что она представляет тот этнополитический фон, на котором началось формирование в центральной части Предкавказья кабардинской общности. Наиболее значимым свидетельством (и пока что единственным), позволяющим связывать перемещение в северокавказской степи в начале XII в. половцев (кипчаков) и передвижение из Прикубанья в низовья Малки и Баксана отдельных адыгских групп, является так называемый Этокский памятник, открытый в 1773 г. академиком И. Гильденштедтом в северо-восточной части Пятигорья и находящийся ныне в Государственном историческом музее в Москве.²⁶ Этот памятник, изображающий мужчину-воина, имеет надпись, сделанную греческими буквами, и содержащую два текста — греческий, датированный 1130 г., и адыгский. Греческий текст сообщает о смерти «раба божия Георгия-бека» (в надписи пека), а адыгский, в целом плохо читаемый, упоминает имя Туко и тот же титул бек (пек).²⁷ Стилистически памятник сближается с группой каменных изваяний, статуй воинов, встречаемых в верховьях Кубани (междуречье Урупа и Малого Зеленчука).²⁸ Совершенно очевидно, что если в Пятигорье в конце второго десятилетия XII в. звучала адыгская речь и жили люди, владевшие одновременно и этой речью, и греческим письмом, здесь уже находилась колония адыгов-переселенцев, причем, судя по содержанию первой части надписи, адыгов-христиан, возглавляемых лицом, носившим высокий тюркский титул, равноценный титулу «князь, вождь, правитель».²⁹ Кабардинское предание, слышанное И. Гильденштедтом, Я. Потоцким и Ш.-Б. Ногмовым, считало этот памятник надгробием местного героя Дука-бека или Дауко (Даукъуэ). Возвышенность на берегу р. Этоко, где стоял памятник, весной в середине апреля становилась местом совершения языческих обрядов, являвшихся вероятнее всего частью культа предков и плодородия.³⁰

В связи с этим нельзя пройти мимо фольклорной традиции, повествующей о самом факте первого поселения адыгов в центральной части Предкавказья.³¹ Традиция прочно связывает это переселение с именем Кабарды Тамбиева, тлкотлеша (дворянина высшего ранга) князей Болотоковых, передававших из поколения в поколение титул «князь из князей» и владевших коренными касожскими землями в междуречье Лабы и Кубани, населенными этнотерриториальной общностью темиргоевцев (кемиргоевцы, кемгуй).³² Тамбиев, согласно традиции, ушел из владений Болотокова, дабы избежать столкновения с князем, во главе небольшой группы преданных ему людей. В низовье р. Малки Тамбиев и его спутники наткнулись на кочевье хана «тургутов», которому принадлежали земли современной Кабарды. Хан отдал Ка-барде Тамбиеву эти земли в обмен на его жену и навсегда их покинул. К Тамбиеву из Кяха (с Кубани) постепенно стали стягиваться беглецы, не довольные насилиями Болотокова. Среди переселенцев был и еврей-кожевник Куденет, которому Тамбиев отдал в жены свою дочь, а в дальнейшем уступил и значительную часть своей земли. Несмотря на исключительное положение, которое Кабарда Тамбиев занял на освоенных им и его спутниками новых землях, он не разорвал своих вассальных связей с Болотоковым и другими князьями, ведшими свой род от Инала, и не стал князем (пши).³³ В дальнейшем, когда князья, потомки Инала, стали переселяться с Кубани в Центральное Предкавказье, род Тамбиева в сословной иерархии кабардиндев занял второе после них место. Третье место занял род, происходивший от дочери Тамбиева и Куденета. Тамбиевы и Куденетовы сохранили свои привилегии вплоть до XIX в.,³⁴ освоенные впервые Тамбиевым земли с тех пор стали называться Къэбэрдей (Къэбэртай), т.е. буквально «владение» Кабарды, Кабардово.³⁵

Фольклорная традиция сохранила память о передвижении адыгов из Прикубанья на восток (и это нашло вполне определенное отражение в той части предания, которая была записана Ш.-Б. Ногмовым), и знает два этапа этого передвижения: первый этап, когда на запад уходили отдельные группы, в том числе и возглавляемые князьями, потомками Инала, и второй этап, когда началось широкое переселение, приводившее к столкновениям между переселенцами первой и второй волн, завершившееся разделом Кабарды между четырьмя княжескими домами.³⁶ Вероятно, поскольку Ш.-Б. Ногмов в основном опирается на княжескую версию этногенетической традиции адыгов, он не говорит о Тамбиеве. В распространенной же в народе уоркской версии (уорки — сословие, обычно приравниваемое в литературе к дворянам, в которое входили также и тлкотлеши), приоритет отдается Тамбиеву, в ней также фигурируют два этапа, но о князьях либо умалчивается, либо очень смутно упоминается.³⁷ Данные археологии свидетельствуют о том, что массовое переселение адыгов из Прикубанья на восток начинается не ранее второй половины XIII в. и проходит главным образом в XIV—XV вв.³⁸ Но поскольку Этокский памятник свидетельствует о том, что первые адыгские группы появились в Центральном Предкавказье уже в XII в., приходится признать, что массовому, широкому переселению предшествовал этап спорадической миграции, археологические следы которого практически еще не найдены. Этот этап, очевидно, соответствует тому этапу фольклорной традиции, который отразился в преданиях о Кабарде Тамбиеве, следовательно, события, отраженные основной сюжетной линией этих преданий, с полным основанием можно датировать XII в. и даже уже — началом XII в., принимая во внимание дату Этокского памятника.

Впрочем, при внимательном анализе преданий о Тамбиеве элемент, датирующий отраженные ими события, может быть выделен и в самом их тексте. Согласно преданиям Кабарда Тамбиев на освоенных им в дальнешем землях вначале обнаружил кочевье хана тургутов, который принял его, определил ему район для поселения и включил его в число своих вассалов и советников.³⁹ Тургутами кабардинцы XIX в., когда были записаны эти предания, называли калмыков. В составе калмыцких родоплеменных объединений действительно есть крупное подразделение торгоут, которое в XIX в. занимало в основном прибрежные (прикаспийские) юго-восточные районы Калмыкии, а в период переселения калмыков на территорию азово-каспийского междуморья, вероятно, как одно из наиболее активных калмыцких племен, действовало по всей линии соприкосновения с владевшими северокавказской степью адыгами. Но поскольку переселение калмыков и установление контактов между ними и адыгами произошло только в 30-х годах XVII в., т.е. тогда, когда адыги уже освоили не только Центральное Предкавказье, но и степи, лежащие к востоку от него, вплоть до Каспия, этноним «тургут» в преданиях о Кабарде Тамбиеве явно покрывает собой не калмыков, а другой, несомненно более древний этнос. Вряд ли случайно в некоторых вариантах преданий вместо тургутов называются «френти», для многих народов Кавказа являющиеся синонимом чужой, пришедшей извне общности, сочетающей черты и восточных и западных средневековых воинов, торговцев и горожан.⁴⁰ Очевидно, этноним «тургуты» казался некоторым сказителям не соответствующим той эпохе, которую они описывали, и они искали ему замену, вводя в повествование, с их точки зрения, более достоверный и понятный слушателям этноним-«маску». Учитывая, что разбор сюжетной линии преданий о Тамбиеве уводит в XII в., правомерно упоминающихся в них тургутов сопоставить с реально существовавшими тогда на Северном Кавказе тюркютами (тюрками, торками русских летописей), перекочевавшими под именем гузов (огузов) еще в начале X в. из-за Каспия на территорию Хазарии. После крушения Хазарского каганата они вместе с печенегами (тоже тюрками) оказались полными хозяевами северокавказской и поволжской степей, которыми владели до вторжения в эти степи половцев (кипчаков), в середине XI в. включивших не ушедшие на запад за Дон их родоплеменные объединения в состав своих орд.⁴¹ Вполне естественно, что адыги, вначале столкнувшиеся с тюркютами-торками, а потом с близкими им по культуре, образу жизни, языку половцами, перенесли на последних их имя.

Район Центрального Предкавказья, ставший, согласно преданиям, местом расселения той группы адыгов, которые первыми двинулись из Прикубанья на восток, в X—XII вв. был северным пограничьем Аланского царства. Длительное и тем более постоянное пребывание здесь значительной кочевнической общности, а именно такую рисуют предания, говоря о тургутах, было практически невозможно. Это обстоятельство дает основание для предположения о том, что адыги продвинулись к Малке и Баксану и начали освоение прилежащих к ним предгорий и степи в такой период, когда кочевники вплотную подошли к границам Алании, иными словами, когда Алания и кочевая степь оказались на пороге или в состоянии войны. Адыги, как можно предполагать на основании преданий, в этой ситуации находились на стороне кочевников, но в дальнейшем, когда обстановка разрядилась и кочевники начали отход, они не последовали за ними. Цена, которую переселенцы заплатили за разрыв с кочевниками, названа преданиями вполне определенно: уходя, тургуты увели с собой адыгских женщин (эпизод с продажей Тамбиевым жены). Пришлось переменить и место поселения: вначале адыги обосновались на левом, степном, берегу Малки, а после ухода кочевников перешли на правый, аланский, берег, где, как говорят предания, Тамбиев основал новый «аул» и «для безопасности от набегов соседних племен» «обвел» его «земляными укреплениями» и построил сторожевую башню».⁴²

Свод грузинских летописей «Картлис цховреба» позволяет с полной достоверностью установить время наибольшего напряжения в отношениях между половцами (кипчаками) и Аланией в первой половине XII в. Это годы непосредственно предшествовавшие переходу в Грузию орды Отрака, т. е. конец второго десятилетия. Именно тогда приток в северокавказские степи новой волны кочевников привел к такому обострению алано-кипчакских отношений, что для примирения алан и кипчаков потребовалось личное участие в переговорах царя Грузии Давида IV.⁴³ Осуществив переход 40 тыс. воинов Отрака с их семьями в Грузию, Давид решил сразу же две проблемы: и обороны Грузии, и безопасности Алании. Посещение Давидом Северного Кавказа и переход кипчаков через Большой Кавказ грузинский источник относит к 1118—1120 гг. До этого, в первой половине второго десятилетия XII в., отношения между аланами и кочевниками, по-видимому, были не только уравновешенными, но и дружественными. Так, по свидетельству армянского писателя Матеоса Урхаеци, в 1111 г. аланы и кипчаки вместе под знаменами Давида сражались под стенами Гянджи.⁴⁴ В 1116 г. аланские (ясские) воины в составе половецких отрядов, оборонявших становища-города на Северском Донце, бились с русскими княжичами, посланными Мономахом вглубь степи для завершения разгрома Сырчана и Отрака.⁴⁵ Поражение и бегство Отрака, видимо, нарушило равновесие сил на Северном Кавказе, и пришедшие в движение кочевники из союзников превратились в неприятелей и соперников алан.

Кабардинские сказители, передавая предания о Кабарде Тамбиеве, испытывали затруднения, когда им приходилось отвечать на весьма существенный для слушателя-адыга вопрос о племенном происхождении героя, несмотря на то, что его родовое имя — Тамбий, казалось бы, прямо указывает на принадлежность к абазинскому обществу Там (тамовцы), входящему в группу абазин-шкарауа, до середины XIX в. существовавшему в горах Закубанья.⁴⁶ Говорили о том, что Тамбиев происходит «из Мудави» т. е. из группы южных абазин-медовеевцев, живших в горах недалеко от современного Адлера; существовала версия, что он по своему происхождению армянин, вероятно, основанная на том, что среди адыгов действительно, по мнению некоторых исследователей, с XI—XII вв. рассеянно жили составлявшие особую касту ремесленников и торговцев переселенцы-армяне (черкесо-гаи); наконец, имелось смутное представление о том, что Тамбиевы, потомки Кабарды, и Куденетовы, потомки Куденета, родственники и их предки ведут свое происхождение от одного прародителя, носившего имя Генардук (вар. Гнардук, Гнардуко), племенная принадлежность которого не уточнялась.⁴⁷ Последнее невольно заставляет вспомнить о памятнике воина Дука-бека, языческих обрядах, совершавшихся вокруг него, о том, что река Этоко (приток Подкумка), на берегу которой был поставлен этот памятник, протекает вблизи соленого озера Тамбий гуэл (Тамбий-коль, Тамбукан), т.е. буквально «Тамбиевского озера». Это совпадение фольклорных и топонимических реалий вряд ли может быть случайным. Опираясь на них, с достаточным основанием можно представить начальный этап миграции адыгов из Прикубанья на восток, в центр Северного Кавказа.

Что же послужило причиной этой миграции? Сопоставление свидетельств письменных источников с фольклорной традицией адыгов, кажется, позволяет ответить на этот вопрос без особой натяжки.⁴⁸ Уход отдельных адыгских групп либо к кочевникам (об этом прямо говорят предания), либо в алано-кипчакское пограничье, знаменовавший собой, безусловно, распад того адыго-русского политического образования, которое в начале XI в. сложилось в Прикубанье, был следствием усилившегося давления старых адыгских аристократических родов на те локальные объединения и общины, которые на положении вассалов занимали контролируемые ими земли (конфликт Тамбиева с князем Болотоковым в преданиях). Разрыв тмуторокано-русских связей, по-видимому, повлек за собой рост амбиций местной адыгской социальной верхушки, утвердившиеся в Тмуторокане византийские чиновники не могли в их глазах обладать тем авторитетом, каким обладали русские князья — наследники Мстислава, получившие власть над адыгами не путем захвата, а в результате поединка, т.е. посредством «Божьего суда».⁴⁹ Адыгская общность, тяготевшая к возглавляемому Рюриковичами Тмутороканю, которая политическими и экономическими нитями скрепляла, консолидировала ее, теперь, видимо, вновь, как и после смерти первого собирателя земли адыгов Инала, вступила в период дезинтеграции. Начавшаяся во второй половине второго десятилетия XII в. миграция адыгов из Прикубанья на восток стала первым следствием этой дезинтеграции. Вторым ее следствием стал отрыв Тмутороканя от населения северокавказской степи, что привело на рубеже XII—X вв. к утрате ею значения крупнейшего торгового центра в Причерноморье, которое перешло в Крым, к Сугдее (Судак), стянувшей к себе все торговые пути, ведшие в разные концы половецкой земли, и со временем задушившей Тмуторокань как город, порт, культурный и административный центр.⁵⁰

Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 191; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!