Ad Content. – Правильно. А вот и Лила с горячими пирогами

– нет, в глазах, в голове, везде. Будет лучше, если я очухаюсь.

Штайнер засмеялся.

– Правильно. А вот и Лила с горячими пирогами. Заправляйся основательно, мальчик. А я пока пойду разбужу Поцлоха.

Лила поставила противень перед Керном. Он снова начал есть. Кушая, он все время проверял, на месте ли письма.

– Вы останетесь здесь? – спросила Лила на своем медленном, немного твердом немецком языке.

Керн кивнул.

– Не бойтесь, – сказала Лила. – Вы не должны бояться за Рут. С ней ничего не случится. Я прочла это на ее лице.

Керн хотел ей ответить, что не боится. Что он только беспокоится, как бы ее не схватили в Цюрихе раньше, чем он приедет… Но взглянув на темное, омраченное глубокой скорбью лицо русской, он промолчал. По сравнению с ним, с этим лицом, все казалось мелким и незначительным. Но Лила как будто что-то почувствовала.

– Ничего, – сказала она. – Ничего не страшно, пока тот, кого ты любишь, еще жив.

Это случилось через два дня, после обеда. Несколько человек вразвалку подошли к тиру. Лила была занята с группой молодых парней, и люди подошли к Керну.

– А ну-ка, живо! Постреляем!

Керн подал первому ружье. Сначала они стреляли в фигурки, которые с шумом опрокидывались, и в стеклянные шарики, танцующие в струе маленького фонтанчика. Потом начали изучать список выигрышей и потребовали мишени, чтобы что-нибудь выиграть.

Первые двое выбили тридцать четыре и сорок четыре очка. Они выиграли плюшевого медвежонка и посеребренный портсигар. Третий, коренастый мужчина с взъерошенными волосами и густыми темными жесткими усами, долго и тщательно целился и выбил сорок восемь очков. Его друзья зарычали от удовольствия. Лила бросила в их сторону быстрый взгляд.

– Еще пять выстрелов, – потребовал мужчина и сдвинул фуражку на затылок. – Из этого же ружья.

Керн зарядил ружье. Тремя выстрелами мужчина выбил тридцать шесть очков. Каждый раз – по двенадцати. Керн почувствовал, что серебряная корзина для фруктов вместе с приборами – семейная реликвия, которая была получена по наследству и не выигрывалась, – в опасности. Он взял одну из счастливых пуль, изготовленных директором Поцлохом. Следующий выстрел пришелся в шестерку.

– Холла! – мужчина отложил ружье. – Здесь что-то не так! Прицелился я безупречно.

– Может, вы немного вздрогнули, – высказал предположение Керн. – Это то же самое ружье.

– Я не вздрагиваю, – возбужденно ответил мужчина. – Старый фельдфебель полиции не вздрагивает. Я знаю, как стреляю.

На этот раз вздрогнул Керн. Полицейский, даже в гражданской форме, действовал ему на нервы.

Человек уставился на него.

– Здесь что-то не то, эй вы! – с угрозой промолвил он.

Керн ничего не ответил. Он снова подал заряженное ружье. На этот раз он вложил нормальную пулю. Прежде чем начать целиться, фельдфебель еще раз посмотрел на него. Он попал в двенадцать и отложил ружье.

– Ну?

– Бывает, – ответил Керн.

– Бывает? Нет, не бывает! Четыре раза – в двенадцать, и один раз – в шестерку. Вы же сами этому не верите? Так?

Керн промолчал. Человек приблизил к нему свое красное лицо.

– Ваше лицо кажется мне знакомым.

Друзья его перебили. Они потребовали еще один спорный выстрел.

– У вас, ребятки, что-то не в порядке с пулями! – закричали они. – Шестерка – недействительна.

Подошла Лила.

– Что случилось? – спросила она. – Чем могу помочь? Молодой человек здесь еще новичок.

Друзья начали говорить с Лилой. Полицейский не участвовал в разговоре. Он смотрел на Керна, и было видно, что он старается что-то вспомнить. Керн выдержал взгляд. Он помнил о всех уроках, которые дала ему его беспокойная жизнь.

– Я поговорю с директором, – небрежно сказал он. – Я не могу здесь ничего решить.

Он подумал, не дать ли полицейскому спорный выстрел. Но сразу представил себе, как разбушуется Поцлох, если вещь, полученная по наследству от родителей жены, полетит ко всем чертям. Он попал между Сциллой и Харибдой.

Керн медленно достал и закурил сигарету. Чтобы не дрожали руки, он был вынужден сильно напрячь мышцы. Затем он повернулся и вразвалку направился к месту Лилы.

Лила осталась на его месте. Она предложила компромисс. Полицейский сделает еще пять

выстрелов. Конечно, бесплатно. Его друзья этого не захотели. Лила взглянула в сторону Керна. Она заметила, как он бледен, и поняла, что дело здесь не только в волшебных пулях Поцлоха. Внезапно она улыбнулась и уселась на стол, напротив полицейского.

– Такой элегантный мужчина отлично справится с этим и второй раз, – сказала она. – Давайте попробуем! Пять бесплатных выстрелов – для королевского стрелка!

Польщенный полицейский вытянул шею из воротничка.

– У кого такая рука, тот не знает страха, – сказала Лила и положила свою маленькую ручку на большую, покрытую рыжеватыми волосами, руку фельдфебеля.

– Страх? Это чувство нам не знакомо! – Полицейский ударил себя в грудь и засмеялся деревянным смехом.

– Я так и думала. – Лила с восхищением посмотрела на него и протянула ружье.

Полицейский взял его, тщательно прицелился и выстрелил. Двенадцать. Он с удовлетворением посмотрел на Лилу. Она, улыбаясь, снова зарядила ружье. Полицейский выбил пятьдесят восемь очков.

Лила, сияя, смотрела на него.

– Вы самый лучший стрелок, какого я вижу здесь за последние несколько лет, – сказала она. – Вашей жене действительно нечего бояться.

– Не женат.

Лила посмотрела ему в глаза.

– Наверно, потому, что не хотите?

Он ухмыльнулся. Его друзья шумно выражали свой восторг. Лила пошла достать ему корзину для пикника, которую он выиграл. Тот провел по усам и внезапно сказал Керну, сощурив маленькие холодные глазки:

– А с вами я еще выясню. Я еще вернусь сюда в форме!

Потом он, ухмыляясь, взял корзину и отправился со своими друзьями дальше.

– Он вас узнал? – быстро спросила Лила.

– Не знаю. Думаю, нет. Я его никогда не встречал. Но он меня, может, где и видел.

– Уйдите сейчас отсюда. Будет лучше, если вы больше не попадетесь ему на глаза. И расскажите об этом Штайнеру.

В тот день полицейский больше не появлялся. Но Керн решил немедленно уехать.

– Я должен убраться, – сказал от Штайнеру. – Я чувствую, что иначе что-нибудь случится. Я пробыл здесь два дня. И я снова вошел в норму. Ты согласен со мной?

Штайнер кивнул.

– Уезжай, мальчик. Через несколько недель я тоже отправлюсь дальше. С моим паспортом лучше находиться в любом другом месте, только не здесь. В Австрии становится опасно. Я столько наслышался за последнее время… Пойдем сходим к Поцлоху.

Директор Поцлох рассвирепел, узнав, что пришлось отдать корзину для пикника.

– Она стоит тридцать шиллингов, молодой человек, чистенькими, закупки en gros,[8] – барабанил он. – Вы меня разорите!

– Он уезжает, – сказал Штайнер и объяснил положение. – Это было сделано в чисто оборонительных целях, – закончил он. – Иначе нам бы пришлось отдать вашу фамильную ценность.

Поцлох заметно испугался, потом лицо его прояснилось.

– Ну, хорошо. Это другое дело. – Он выплатил Керну деньги и повел его к тиру. – Молодой человек, – сказал он, – вы должны знать, кто такой Леопольд Поцлох – последний друг человека! Возьмите себе что-нибудь из этих вещей. На память. Для продажи, конечно. Порядочный человек не хранит подарков. Они делают жизнь его горше. Вам же еще придется торговать – правда? Ну, выбирайте.

И он умчался в сторону панорамы сенсаций.

– Продолжай спокойно торговать, – советовал Штайнер. – Хлам ты всегда продашь. Возьми маленькие легкие вещи. И выбирай побыстрее, пока Поцлох не раскаялся в своей щедрости.

Но Поцлох не раскаялся. Напротив. К пепельнице, расческам и игральным костям, которые выбрал Керн, он добровольно добавил еще трех маленьких нагих богинь, отлитых из доброкачественного заменителя бронзы.

– В маленьких городишках они будут иметь огромный успех, – объяснил он и с насмешливой улыбкой поймал свое пенсне. – У жителя маленького городка чувства притупились. Конечно, городка без борделя. Ну, да поможет вам бог, Керн. Я спешу на конференцию против высоких налогов на развлечения. Налоги на развлечения! Типично для нашего столетия. Вместо того, чтобы давать за это премии!

Керн приготовил чемодан. Он выстирал носки и рубашки и повесил их сушить. Потом поужинал вместе со Штайнером и Лилой.

– Не пытайся скрыть своей печали, мальчик, – сказал Штайнер. – Это твое право. Древние греческие герои плакали больше, чем какая-нибудь сентиментальная дура наших дней. Они знали, что этого заглушить в себе нельзя. А сейчас наш идеал – абсолютная бесчувственность статуи. Это совсем ни к чему. Грусти, давай выход чувствам, и тогда ты скорее от них избавишься.

– Грусть иногда бывает единственным счастьем, – спокойно сказала Лила и налила

Керну тарелку борща со сметаной.

Штайнер улыбнулся и погладил ее по голове.

– Единственным счастьем для тебя, маленький космополит, в настоящее время является хороший обед. Это старая солдатская мудрость. А ты – солдат, не забывай этого. Разведчик. Первооткрыватель. Пионер мирового космополитизма. За один день ты можешь побывать на самолете в десятке стран, каждая из них нуждается в другой, и каждая из них, опасаясь другой, заковывается по самое горло в сталь и броню. Такого позднее не будет. Ты – один из первых европейцев, не забывай этого. И гордись этим.

Керн улыбнулся.

– Все это чудесно. И я горжусь. Но что я буду делать сегодня вечером, когда останусь один?

Керн уехал ночным поездом. Он взял билет в самый дешевый вагон самого дешевого поезда и окольными путями добрался до Инсбрука. Оттуда направился пешком, надеясь на попутную автомашину. Но машин не было. Вечером он зашел в небольшую гостиницу и съел порцию жареного картофеля – сытно и недорого. Ночью спал в стоге сена, следуя совету, который ему дал в тюрьме вор. Выспался он отлично. На следующее утро ему попалась машина, на которой он добрался до Ландека. Владелец машины купил у него за пять шиллингов одну из богинь директора Поцлоха. Вечером пошел дождь. Керн остался в небольшом отеле и играл в тарокк с несколькими лесорубами. Он проиграл три шиллинга. Керн так на себя обозлился за проигрыш, что не мог заснуть до самой полуночи, а потом его еще больше разозлило то, что он заплатил за ночлег два шиллинга, – и тоже впустую; только поэтому и заснул.

Утром Керн отправился дальше. Он остановил попутную машину, но шофер запросил за проезд пять шиллингов. Это был «аустродаймлер», который стоил 15000 шиллингов. Керн отказался. Позже часть пути он проехал на телеге крестьянина, который угостил его большим бутербродом. Вечером спал в стогу. Шел дождь, и Керн долго прислушивался к его монотонному шуму и вдыхал пряный возбуждающий аромат сырого прелого сена. На следующий день он поднялся в горы и перешел Арльбергпас. Он был очень уставшим, когда его схватили жандармы. Тем не менее, он должен был проделать обратный путь до Сан-Антонио, шагая рядом с велосипедом жандарма. Там его на ночь заперли. Он не спал ни минуты, боялся, как бы они не узнали, что он из Вены, и не вернули бы его туда для вынесения приговора. Но Керну поверили (он сказал, что хотел перейти границу) и на следующее утро отпустили. Теперь Керн послал свой чемодан по железной дороге до Фельдкирхе, чтобы не бросаться в глаза жандармам. Через день он был в Фельдкирхе, получил свой чемодан, дождался ночи, разделся и перешел Рейн, держа одежду и чемодан в высоко поднятых руках. Он был в Швейцарии. Он шел две ночи подряд, пока не выбрался из опасной пограничной зоны. После этого отправил чемодан по железной дороге и нашел попутную машину, которая довезла его до Цюриха.

Керн добрался до Главного вокзала во второй половине дня. Он оставил чемодан в камере хранения. Адрес Рут он знал, но не хотел подходить к ее квартире средь бела дня. Некоторое время он провел на вокзале, а потом в еврейских лавочках решил навести справки о Комитете помощи беженцам. В чулочном магазине он получил адрес религиозной общины и отправился туда.

Его принял молодой человек. Керн объяснил, что он вчера перешел границу.

– Легально? – спросил молодой человек.

– Нет.

– У вас есть документы?

Керн с удивлением посмотрел на него.

– Если б у меня были документы, меня бы здесь не было.

– Еврей?

– Нет. Полуеврей.

– Религия?

– Евангелическая.

– Евангелическая?.. Ну, для вас мы немного можем сделать… Наши средства очень ограничены, у нас религиозная община, нашей главной заботой являются, – вы понимаете, – евреи нашей веры.

– Понимаю, – сказал Керн. – Из Германии меня выгнали, потому что у меня отец – еврей. Здесь вы мне не можете помочь, потому что у меня мать – христианка. Как все странно в этом мире!

Молодой человек пожал плечами.

– Я сожалею, но в нашем распоряжении имеются только частные вклады.

– Может, вы мне по крайней мере скажете, где я могу Прожить несколько дней нелегально?

– К сожалению, нет. Не знаю, и нам не разрешают это делать. Предписания очень строги, и мы должны точно их Придерживаться. Вам нужно пойти в полицию и попытаться получить временное разрешение.

– Ну, в этом я уже имею опыт, – ответил Керн.

Молодой человек посмотрел на него.

– Подождите, пожалуйста, один момент. – Он пошел к бюро, находящемуся в конце комнаты, и вскоре вернулся. – Как исключение, мы можем вам дать двадцать франков. Большего, к сожалению, мы не можем.

– Большое спасибо! Я даже и не ожидал так

много!

Керн очень тщательно свернул купюру и положил ее в бумажник. Это были его единственные швейцарские деньги.

На улице он остановился. Он не знал, куда идти.

– Ну, господин Керн, – насмешливо сказал кто-то за его спиной.

Керн быстро обернулся. Молодой, довольно элегантно одетый человек его возраста стоял позади него, и улыбался.

– Не пугайтесь! Я только что был там, наверху. – Он показал на дверь религиозной общины. – Вы впервые в Цюрихе, да?

Секунду Керн смотрел на него с недоверием.

– Да, – сказал он. – Я и в Швейцарии впервые.

– Я так и думал, судя по тому, что вы там рассказали. Вы извините меня, но история ваша довольно неудачна. Не надо было говорить, что вы евангелической веры. Правда, вам и так удалось кое-что получить. Если хотите, я вам кое-что разъясню. Меня зовут Биндер. Давайте выпьем по чашечке кофе?

– Да, охотно. Здесь есть кафе для эмигрантов или что-нибудь в этом роде?

– Даже не одно. Лучше всего нам отправиться в кафе «Грейф». Оно – недалеко, и полиция не изучила его достаточно хорошо. Во всяком случае, до сих пор там не было ни одной облавы.

Они отправились в кафе «Грейф». Оно, как две капли воды, было похоже на кафе «Шперлер» в Праге.

– Вы откуда приехали? – спросил Биндер.

– Из Вены.

– Тогда кое-чему вам придется переучиваться. Будьте осторожны! Конечно, вы можете добиваться в полиции временного разрешения. Разумеется, на несколько дней, не больше. Потом вам придется покинуть страну. Шансов получить разрешение, не имея документов, – два из ста шансов быть тотчас же высланным – девяносто восемь. Хотите рискнуть?

– Ни в коем случае.

– Правильно. Кроме того, вы рискуете еще тем, что для вас будет сразу же закрыт въезд, – на год, три года, пять лет и больше, смотря по обстоятельствам. Если вас поймают после этого, попадете в тюрьму.

– Я знаю, – сказал Керн. – Так везде.

– Правильно. Но вы избегнете этого, если останетесь жить нелегально. Конечно, до тех пор, пока не попадетесь в первый раз. Это дело ловкости и удачи.

Керн кивнул.

– Ну, а как здесь с работой?

Биндер рассмеялся.

– Исключается. Швейцария – маленькая страна, в ней хватает и своих безработных.

– Значит, как везде, – легально и нелегально голодать и идти против законов.

– Точно! – быстро соглашаясь, ответил Биндер. – Ну, а теперь – вопрос о законах. В Цюрихе слишком жарко. Очень прилежная полиция. Работает в штатском, и это самое неприятное. Здесь держатся только люди, у которых большой опыт. В данный момент хорошо во французской Швейцарии. Прежде всего – в Женеве. Там социалистическое правительство. В Тессине тоже неплохо, но там слишком маленькие города. Вы как работаете? Чисто или с добавками?

– Как это понимать?

– Это значит следующее: пытаетесь ли вы продержаться только на пособие или подрабатываете еще и продажей.

– Я бы хотел кое-что продать.

– Опасно. Считается работой. Получите двойное наказание. Нелегальное проживание и нелегальная работа. Особенно, если на вас донесут.

– Донесут?

– Мой дорогой, – сказал знаток Биндер терпеливо и поучительно, – на меня уже донес один еврей, у которого больше миллионов, чем у вас франков. Он был возмущен тем, что я попросил у него денег на железнодорожный билет до Базеля. Если продавать, то только мелкие вещи: карандаши, шнурки, пуговицы, резинки, зубные щетки или что-нибудь в этом роде. Никогда не берите с собой чемодана, ящика или даже портфеля. Люди только потому и попадаются. Лучше всего носите все в карманах. Сейчас, осенью, это легче, особенно если у вас есть пальто. Вы чем торгуете?

– Мылом, духами, туалетной водой, расческами, английскими булавками и другими вещами.

– Хорошо. Чем дороже вещь, тем больше заработок. Для меня самого торговля – не главное. Живу главным образом на пособия. Этим я избегаю параграфа, карающего за нелегальную работу, и подпадаю только под параграфы, осуждающие попрошайничество и бродяжничество. Ну, а как у вас дела с адресами? У вас много адресов?

– Каких адресов?

Биндер откинулся на спинку стула и удивленно посмотрел на Керна.

– О, боже ты мок, – промолвил он. – Это же самое важное. Конечно, адреса людей, к которым вы можете обратиться. Вы же не будете бегать наугад от дома к дому. Так вас схватят дня через три.

Он предложил Керну сигарету.

– Я дам вам несколько надежных адресов, – продолжал он. – Трех видов: чисто еврейские, смешанные и христианские. Вы получите их бесплатно. Сам я за первые адреса был вынужден заплатить двадцать франков. Конечно, часто люди будут относиться к вам со страшным равнодушием, но во всяком случае они не доставят вам неприятностей.

Он посмотрел на костюм Керна.

– Ваша одежда в порядке. В Швейцарии надо обращать на это внимание, из-за шпиков. Хорошо должно выглядеть хотя бы пальто. Иногда оно скрывает изношенный костюм, который может вызвать подозрение. Но с другой стороны, есть много людей, которые отказывают человеку в помощи только потому, что на нем – костюм, который он бережет и содержит в порядке. У вас есть какая-нибудь хорошая история, которую вы бы могли рассказать?

Он поднял глаза и заметил взгляд Керна.

– Мой дорогой, – сказал он, – я знаю, что вы сейчас думаете. Когда-то и я так думал. Но поверьте мне: влачить нищенское существование – тоже искусство. А благотворительность подобна яловой корове. Я знаю людей, у которых в запасе есть три истории, – сентиментальная, страшная и деловая. В зависимости от того, что хочет услышать человек, который поддерживает вас несколькими франками. Вы, конечно, лжете. Но только в силу необходимости. Основная нить всегда одна и та же – нужда, бегство и голод.

– Да, – ответил Керн. – Я об этом совершенно не подумал. Я просто удивлен, что вы так хорошо и подробно знаете все это.

– Сконцентрирован опыт трехлетней, очень напряженной борьбы за жизнь. Я, конечно, большой пройдоха. Таких мало. Мой брат не был таким. Он застрелился год назад.

Лицо Биндера на мгновение омрачилось. Потом снова стало спокойным. Он встал.

– Если вы не знаете, куда идти, можете переспать ночь у меня. На неделю я случайно достал надежную каморку. Комнату цюрихского знакомого, который сейчас в отпуске. Я здесь буду в одиннадцать. В двенадцать – полицейский час. Будьте осторожны после двенадцати. В это время улицы кишат шпиками.

– В Швейцарии, кажется, чертовски трудно, – сказал Керн. – Слава богу, что я встретил вас. Иначе меня бы наверняка схватили в первый же день. Я от души благодарю вас. Вы очень мне помогли.

Биндер махнул рукой.

– Люди, которые сброшены на дно, разумеется, должны помогать друг другу. Товарищество нелегальных – почти как у преступников. Значит, если я вам понадоблюсь, я буду здесь в одиннадцать.

Он заплатил за кофе, подал Керну руку и уверенной походкой вышел из кафе.

Керн пробыл в кафе «Грейф» пока не стемнело. Он попросил дать ему план города и наметил себе маршрут к дому Рут. Потом он вышел и быстро зашагал по улице. На душе у него было тревожно. Прошло приблизительно полчаса, прежде чем он нашел дом. Он находился в отдаленной тихой части города и мерцал в лунном свете – большой и белый. Керн остановился перед дверью. Он Взглянул на массивную медную ручку, и его тревога внезапно пропала. Даже не верилось, что достаточно лишь подняться по лестнице, чтобы увидеть Рут. После месяцев разлуки это казалось слишком просто. А он не привык к простым вещам. Керн поднял голову и посмотрел на окна. Может быть, ее уже нет в Цюрихе?

Он прошел мимо дома. В нескольких кварталах от него находилась табачная лавка. Он вошел. Из-за прилавка с Недовольным видом появилась женщина.

– Пачку «Паризиенса», – попросил Керн.

Женщина подала ему сигареты. Затем сунула руку в ящик под прилавком, достала спички и положила их на сигареты, сразу две коробки, они склеились. Женщина заметила это, оторвала их друг от друга и бросила одну обратно в ящик.

– Пятьдесят раппен, – сказала она.

Керн заплатил.

– Можно позвонить по телефону? – спросил он.

Женщина кивнула.

– Там налево, в углу.

В телефонной книге Керн начал искать номер семьи Нойман… В этом городе, казалось, были сотни Нойманов.

Наконец он нашел, что ему было нужно. Он снял трубку и назвал номер. Женщина осталась за прилавком и наблюдала за ним. Керн досадливо повернулся к ней спиной, Прошло порядочно времени, пока на том конце провода сняли трубку.

– Могу я говорить с фрейлейн Голланд? – сказал он в черную воронку.

– Кто ее спрашивает?

– Людвиг Керн.

Голос в трубке минуту не отвечал.

– Людвиг… – раздался затем прерывистый голос. – Это ты, Людвиг?

– Да… – Внезапно Керн почувствовал, как у него застучало сердце – сильно, словно молоток. – Да. Это ты, Рут? Я не узнал твоего голоса. Мы с тобой еще никогда не говорили по телефону.

– Ты где? Откуда ты звонишь?

– Я здесь. В Цюрихе. В табачной лавке.

– Здесь?

– Да. На той же улице, что и ты.

– Почему же ты не заходишь? Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Я только сегодня приехал. Я думал, что тебя уже здесь нет. Где мы можем встретиться?

– У меня. Приходи ко мне. Быстро! Ты знаешь дом? Я живу на втором этаже.

– Да, знаю. А к тебе можно? Я имею в виду людей, у которых ты живешь?

– Здесь никого нет. Я одна. Все уехали до конца недели. Приходи.

– Иду.

Керн повесил трубку и отсутствующим взглядом посмотрел по сторонам. Лавка уже не казалось такой, как прежде. Он вернулся к прилавку.

– Сколько я должен за телефонный разговор?

– Десять раппен.

– Только десять раппен?

– Это довольно дорого. – Женщина взяла никелевую монету. – Не забудьте сигареты.

– Ах, да… да…

Керн вышел на улицу. «Я не побегу, – подумал он. – Кто бежит, тот вызывает подозрение. Нужно себя сдержать, Штайнер тоже бы не побежал. Я пойду спокойно. Никто ничего не должен заметить. Но я могу идти и быстрым шагом. Я могу идти очень быстрым шагом. Тогда это будет так же быстро, как если бы я бежал».

Рут стояла на лестнице. Было темно, и Керн мог видеть только ее неотчетливый силуэт.

– Осторожней, – сказал он хриплым голосом. – Я грязный. Мои вещи еще на вокзале. Я не мог ни вымыться, ни переодеться.

Она ничего не ответила. Она стояла на площадке лестницы, нагнувшись вперед, и ждала его. Он взбежал по ступенькам, и внезапно она очутилась рядом с ним – теплая и настоящая, сама жизнь, даже больше, чем жизнь.

В следующую секунду она уже очутилась в его объятиях. Он слышал ее дыхание и чувствовал ее волосы. Он стоял, не шевелясь, и призрачная темнота вокруг него, казалось, заколебалась. Потом он заметил, что она плачет, Он шевельнулся. Она покачала головой, прислоненной к его плечу, и не выпустила его.

– Не надо. Сейчас все пройдет.

Внизу открылась дверь. Керн осторожно, почти незаметно повернулся, так чтобы видеть лестницу. Он услышал голоса. Щелкнул выключатель, и стало светло. Рут встрепенулась.

– Пойдем, пойдем скорей! – И она потянула его к двери.

Они сидели в комнате семьи Нойман. Прошло довольно много времени с тех пор, как Керн в последний раз был в жилом помещении. Комната была обставлена в мещанском духе и довольно безвкусно – мебель красного дерева, персидский ковер современной работы, несколько кресел, обтянутых репсом, и несколько ламп с абажурами из цветного шелка, – но Керну все это показалось символом мира и островком безопасности.

– Когда кончился срок твоего паспорта? – спросил он.

– Семь недель назад, Людвиг.

Рут достала из буфета две рюмки и бутылку.

– Ты пыталась его продлить?

– Да. Я была в здешнем консульстве, в Цюрихе. Они отказали. Я и не ожидала ничего другого.

– Я, собственно, тоже. Несмотря на то, что я все время надеялся на чудо. Ведь мы – враги государства. Опасные государственные враги. Поэтому с нами должны обращаться осторожно – так ведь?

– Мне все равно, – сказала Рут и поставила бутылку с рюмками на стол. – Теперь у меня нет никаких преимуществ по сравнению с тобой, а это тоже кое-что значит.

Керн засмеялся. Он взял ее за плечи и показал на бутылку.

– Это что? Коньяк?

– Да. Лучший коньяк семьи Нойман. Я хочу выпить за то, что ты – снова со мной. Мне без тебя было страшно. Страшно, что ты в тюрьме. Они били тебя, эти преступники! И во всем виновата я.

Она смотрела на него. Она улыбалась, но Керн заметил, что она очень возбуждена. Ее голос был почти гневным, а рука дрожала, когда она наполняла рюмки.

– Мне было страшно, – сказала она еще раз и протянула ему рюмку. – Но теперь ты здесь.

Они выпили.

– Мне было не так уж плохо, – сказал Керн, – право, не так уж плохо.

Рут поставила рюмку. Она выпила все сразу, полностью. Потом обняла Керна и поцеловала его.

– Теперь я тебя больше не отпущу, – сказала она. – Никогда.

Керн взглянул на нее. Он еще не видел ее такой. Она совершенно изменилась. То, что раньше порою разделяло их, словно тень, теперь исчезло. Сейчас вся ее душа была открыта, она вся была здесь, и он в первый раз почувствовал, что она принадлежит ему.

Раньше он никогда не знал этого наверняка.

– Рут, – сказал он, – я бы хотел, чтобы сейчас разверзлось небо, и появился самолет, и мы улетели бы на остров с пальмами и кораллами, где никто не знает, что такое паспорт и вид на жительство.

Она снова его поцеловала.

– Я думаю, что и там – то же самое, Людвиг. За пальмами и кораллами у них наверняка прячутся форты, пушки и военные корабли, и они там шныряют еще больше, чем здесь, в Цюрихе.

– Да, конечно. Давай выпьем еще по рюмке. – Он взял бутылку и налил. – Но в Цюрихе тоже довольно опасно. Надолго спрятаться не удастся.

– Тогда давай уйдем.

Керн окинул взглядом комнату, камчатную ткань занавесок, кресла, желтые шелковые абажуры, и лицо его изменилось.

– Рут, – сказал он, – мне кажется невероятным, что мы уйдем вместе. Но иначе я и не представлял. И ты должна знать, что тогда уж ничего этого не будет. Нам останутся убежища, проселочные дороги, стога сена и, если повезет, жалкие каморки в пансионах с вечным страхом перед полицией.

– Я знаю. Но мне все равно. Ты об этом не думай. Кроме того, мне все равно пора уехать отсюда. Нойманы боятся полиции, ведь я не прописана. Они обрадуются, когда я уйду. У меня есть немного денег, Людвиг. Я буду помогать тебе торговать. Я не буду для тебя обузой. Мне кажется, я довольно практична.

– Вот как? – сказал Керн. – У тебя даже есть немного денег, и ты хочешь мне помогать торговать? Еще одно слово – и я завою, как старая баба. У тебя много вещей?

– Немного. Все, что не нужно, я оставляю здесь.

– Ладно. А что мы будем делать с твоими книгами? Особенно с той толстой, по химии. Оставим их пока здесь?

– Я продала книги, послушалась твоего совета, который ты мне дал в Праге. Нельзя брать прошлое с собой. И нельзя оглядываться, это утомляет и ведет к гибели. Книги принесли нам несчастье. Я их продала. Кроме того, их тяжело тащить.

Керн улыбнулся.

– Ты права, Рут, ты практична. Я думаю, что сперва мы отправимся в Люцерн. Мне посоветовал это Георг Биндер, специалист по Швейцарии. Там много иностранцев, поэтому не так бросаешься в глаза. И полиция не так строга. Когда мы двинемся?

– Послезавтра утром. До послезавтра мы можем остаться.

– Хорошо. У меня есть где переспать. Я только должен быть до двенадцати в кафе «Грейф».

– Ты не пойдешь к двенадцати часам в кафе «Грейф». Ты останешься здесь, Людвиг. И до послезавтрашнего утра мы не покажемся на улице. Иначе я умру от страха.

Керн уставился на нее.

– Разве можно? Разве здесь нет прислуги, которая могла бы вызвать полицию?

– У прислуги отпуск до понедельника. Она вернется поездом в 11:40. А Нойманы – трехчасовым. До тех пор время – наше.

– Бог мой! – воскликнул Керн. – Мы можем распоряжаться этой квартирой так долго?

– Да.

– И мы можем здесь жить, словно она наша, – вместе с этой гостиной, спальнями и собственной столовой с красно-белой скатертью и сервизом, и, может быть, с серебряными вилками и ножами, и со специальными ножичками для фруктов, и с кофе, который мы будем пить из кофейных чашечек, и с радио.

– Все это будет наше. А я буду жарить и парить и надену для тебя вечерний туалет Сильвии Нойман.

– А я надену сегодня вечером смокинг господина Поймана. Даже если он и будет мне велик. В тюрьме, в «Светском мире», я вычитал, как нужно одеваться.

– Он тебе будет как раз впору.

– Грандиозно! И у нас будет праздник! – Керн вскочил, воодушевленный. – Тогда я могу принять и горячую ванну с мылом, правда? Я давно был лишен этого. В тюрьме можно вымыться лишь в какой-то лизольной дряни.

– Конечно, горячую ванну, и даже с всемирно известными духами «Фарр» фирмы Керн.

– Их я уже распродал.

– А у меня еще есть флакон. Тот, который ты мне подарил в кино, в Праге. В наш первый вечер. Я сохранила его.

– Вот это да! – воскликнул Керн. – Благословенный Цюрих! Это уж слишком, Рут! Нам, кажется, начинает везти…

В Люцерне Керн в течение двух дней осаждал виллу коммерции советника Арнольда Оппенгейма. Его белый дом стоял на холме над озером Фирвальдштет, словно замок. В списках, которые дал Керну знаток Биндер, против имени Оппенгейм значилось: «немецкий еврей; помогает, но после нажима; националист, не любит, когда речь заходит о сионизме».

На третий день Керна впустили. Оппенгейм принял его в большом саду среди множества астр, подсолнухов и хризантем. Это был коренастый мужчина с пухлыми короткими пальцами и маленькими густыми усиками. Он был в хорошем настроении.

– Вы приехали прямо из Германии? – спросил он у Керна.

– Нет. Я уехал из Германии два года назад.

– А откуда вы родом?

– Из Дрездена.

– Ах, из Дрездена? – Оппенгейм провел рукой по блестящему голому затылку и мечтательно вздохнул: – Как красив и великолепен этот Дрезден! Одна только Брюссельская терраса чего стоит! Нечто неповторимое, не правда ли?

– Да, конечно, – поддакнул Керн. Ему было жарко, и он с удовольствием выпил бы стаканчик виноградного сока, который стоял перед Оппенгеймом на каменном столе. Но у того и в мыслях не было предложить Керну выпить. Он задумчиво смотрел в прозрачную даль.

– А тюрьма… Замок… Террасы… Вам, конечно, все это хорошо известно, не так ли?

– Не очень хорошо. Больше с внешней стороны…

– Вот как, мой дорогой юный друг? – Оппенгейм с упреком посмотрел на Керна. – Не познакомились с такими вещами? Ведь это шедевры немецкого барокко. Вы что-нибудь слышали о Даниэле Поппельмане?

– Конечно, слышал! – Керн не имел ни малейшего понятия о мастере барокко, но он хотел понравиться Оппенгейму.

– Ну, вот видите! – Оппенгейм откинулся в своем кресле. – Вот какова наша Германия! Другой такой не будет!

– Конечно, не будет! И это очень хорошо…

– Хорошо? Почему хорошо? Что вы имеете в виду?

– Все очень просто. Это хорошо для евреев. Иначе мы бы все погибли…

– Ах, вот оно что! Вы – в политическом смысле… Все бы погибли! Все бы погибли! Слишком громкие слова! Поверьте мне, сейчас совсем не так уж плохо, как говорят. Я знаю это из надежных источников… Сейчас совсем не так плохо!

– Вот как?

– Да, да! – Оппенгейм нагнулся вперед и доверительно зашептал: – Между нами говоря, евреи сами виноваты во многом из того, что сейчас происходит! Это говорю вам я, а я знаю, что говорю! Многое, что они делали, совсем не нужно было делать! В этом я кое-что понимаю…

«Сколько он мне даст? – подумал Керн. – Хватит ли мне этого, чтобы добраться до Берна?»

– Вспомните, например, восточных евреев, переселенцев из Галиции и Польши, – продолжал Оппенгейм и выпил глоток виноградного сока. – Разве нужно было их всех впускать? Что нужно было всем этим людям в Германии? Я тоже придерживаюсь политики правительства. Евреи есть евреи, так было всегда! Но что общего между грязным торговцем в сальном кафтане и с пейсами, с одной стороны, и старой буржуазной еврейской семьей – с другой? Семьей, которая живет оседло уже столетия?

– Одни переселились раньше, другие – позже, – ляпнул Керн, не подумав, и тут же испугался – он ни в коем случае не хотел разозлить Оппенгейма.

Но тот был слишком углублен в свою проблему и даже не заметил промаха Керна.

– Одни ассимилировались, превратились в знатных, почетных, равноправных в национальном отношении граждан, а другие – просто переселенцы из других стран! Вот в чем все дело, мой дорогой! И что прикажете делать с этими людьми? Ничего, совершенно ничего! Пусть бы и жили себе в Польше!

– Но их там тоже не хотят…

Оппенгейм широко развел руками.

– Но какое это имеет отношение к Германии? Ведь это совершенно другой вопрос! Нужно быть объективным! Ненавижу, когда люди все пытаются свалить в одну кучу. О Германии можно сказать все, что захочешь, – вот этим и занимаются люди, которые живут вне Германии. И они кое-чего достигают. Уж с этим-то вы должны согласиться, Не так ли?

– Конечно…

«Двадцать франков, – подумал Керн. – На них можно прожить четыре дня… А может быть, даст и больше».

– Ну, а то, что какому-нибудь человеку или определенной группе людей приходится тяжело, – Оппенгейм тихонько засопел, – это объясняется жесткой политической необходимостью. Политике на высоком уровне чужда сентиментальность. И мы должны это принять как должное…

– Конечно…

– Понимаете, народу предоставляется работа, – продолжал Оппенгейм. – На высоту

поднимается национальное достоинство. Разумеется, не обходится без перегибов, но так всегда бывает вначале. Вы только посмотрите, каким стал наш вермахт! Это нечто особенное! Внезапно мы снова превратились в полноценную нацию! Народ без большой и боеспособной армии – это ничто, абсолютное ничто.

– В этом я мало разбираюсь, – сказал Керн.

Оппенгейм искоса посмотрел на него.

– А вы должны разбираться! – сказал он и поднялся. – Именно потому, что вы живете за границей. – Он прихлопнул комара и тщательно его растер. – И нас снова начинают бояться. А страх – это все, поверьте мне! Только запугав людей, можно от них чего-нибудь добиться.

– Это я понимаю, – заметил Керн.

Оппенгейм выпил виноградный сок и сделал несколько шагов по саду. Внизу, словно голубая и упавшая с неба огромная вывеска, блестела вода озера.

– Ну, а как лично ваши дела? – спросил Оппенгейм изменившимся тоном. – Куда вы держите путь?

– В Париж.

– Почему именно в Париж?

– Не знаю… Ведь человеку нужна какая-нибудь цель. Кроме того, там, видимо, легче скрываться.

– А почему бы вам не остаться в Швейцарии?

– Господин коммерции советник… – У Керна вдруг перехватило дыхание. – Если бы я мог… Если бы вы помогли Остаться мне здесь… Ведь достаточно какой-либо рекомендации… Или какой-нибудь работы у вас. Достаточно будет вашего имени, чтобы…

– Нет, нет, лично я ничего сделать не могу, – поспешно перебил его Оппенгейм. – Совершенно ничего. И я этого не имел в виду. Я просто спросил. В политическом отношении я должен быть абсолютно нейтральным. Абсолютно. И не могу ни во что вмешиваться.

– Это же не имеет ничего общего с политикой…

– В наше время все связано с политикой. В Швейцарии я – гость. Нет, нет, на это вы не рассчитывайте… – Оппенгейм все больше и больше раздражался. – Ну, а о чем вы еще хотели спросить у меня?

– Я хотел спросить, может быть, вам окажутся полезными в хозяйстве вот эти мелочи? – Керн вынул из кармана несколько вещей.

– Что там у вас? Духи? Одеколон… Не нужно! – Оппенгейм отодвинул флакончики в сторону. – Мыло?.. Ну, это можно взять. Мыло всегда пригодится. Покажите-ка! Прекрасно, прекрасно! Оставьте кусок здесь… Минутку… – Он сунул руку в карман, помедлил мгновение, сунул две монеты обратно в карман и выложил на стол два франка. – Вот! Я думаю, это – хорошая цена, не так ли?

– Даже очень хорошая, господин советник! – ответил Керн. – Мыло стоит один франк.

– Ну, это не имеет значения! – великодушно ответил Оппенгейм. – Только никому не говорите об этом. И так все делают из мухи слона.

– Именно по этой причине, господин советник, я бы и хотел взять ровно столько, сколько оно стоит, – сказал Керн.

Оппенгейм немного удивленно посмотрел на него.

– Ну, дело ваше. Впрочем, это хороший принцип – не позволять делать себе подарки. Я тоже всегда придерживаюсь этого правила.

После обеда Керн продал еще два куска мыла, расческу и три пакетика английских булавок. В общей сложности он заработал на этом три франка. Не рассчитывая особенно на что-то, он забрел, наконец, в прачечную, принадлежавшую Саре Грюнберг.

Фрау Грюнберг, женщина в пенсне и с нерасчесанными волосами, внимательно его выслушала.

– Вы ведь не профессиональный торговец, не правда ли? – спросила она.

– Нет, не профессиональный, – ответил Керн. – И мне кажется, я не слишком-то изворотлив для торговца.

– Хотите получить работу? Я как раз составляю инвентарную опись. И дня на два-три у меня найдется работа, Семь франков в день и хорошее питание. Можете прийти завтра в восемь утра.

– С удовольствием, – обрадовался Керн. – Но только…

– Я понимаю… От меня никто ничего не узнает. Ну, а теперь дайте мне кусок мыла. Трех франков хватит?

– Даже слишком много…

– Совсем это немного… Это даже мало. И не теряйте мужества!

– На одном мужестве далеко не уедешь, – ответил Керн, взяв деньги. – Но к людям рано или поздно всегда приходит счастье. И это уже лучше.

– Может быть, вы мне поможете и сегодня? Мне надо прибрать все. Работы часика на два. По франку – за час. Это вы тоже назовете счастьем?

– Конечно! – ответил Керн. – Правда, со счастьем тоже многого не сделаешь.

– Вы чему-нибудь учитесь, когда находитесь в пути? – спросила фрау Грюнберг.

– В пути – нет. Только в промежутках, когда я не в пути. Вот тогда-то я и размышляю обо

всем этом и пытаюсь научиться чему-нибудь… Иногда даже у коммерции советников.

– А в белье вы разбираетесь? – спросила фрау Грюнберг.

– Только в самом простом. Не так давно в течение двух месяцев я в одном учреждении учился шить. Но только самые простые вещи.

– Это всегда пригодится, – сказала фрау Грюнберг. – Я даже умею вырывать зубы. Научилась этому лет Двадцать назад у одного дантиста. Кто знает, может быть, именно это умение и принесет мне когда-нибудь счастье…

Керн проработал у фрау Грюнберг до десяти часов вечера и получил, не считая ужина, десять франков. Вместе с другими эти деньги составили сумму, которой хватит на два дня и которой Керн обрадовался больше, чем ста франкам, если бы он получил их от коммерции советника Оппенгейма.

Рут ждала его в маленьком пансионе, который значился в списке Биндера. Там можно было прожить несколько дней нелегально. Рут была не одна. Рядом с ней на маленькой террасе сидел стройный пожилой мужчина.

– Наконец-то ты вернулся! – сказала Рут. – Слава богу! А я уже начала тревожиться.

– Ты не должна тревожиться. Когда человек боится, с ним в большинстве случаев ничего не случается. Случается только тогда, когда он меньше всего этого ожидает.

– Это софизм, а не философия, – сказал мужчина, сидевший с Рут за столом.

Керн повернулся в его сторону. Мужчина улыбнулся.

– Присаживайтесь и выпейте за компанию стаканчик вина. Фрейлейн Голланд может вам сказать, что меня бояться нечего. Меня зовут Фогт, и когда-то я был приват-доцентом в Германии. Составьте мне компанию и распейте со мной мою последнюю бутылку…

– Почему последнюю?

– Потому что завтра я ухожу на некоторое время на государственное содержание. Я устал и должен немного отдохнуть.

– На государственное содержание? – не понимая, переспросил Керн.

– Это я так называю… Но это можно назвать и тюрьмой. Завтра я отправлюсь в полицию и заявлю, что уже два месяца нелегально проживаю в Швейцарии. А поскольку меня уже два раза высылали, я получу несколько недель тюрьмы. Вот это я и называю государственным содержанием. Только надо обязательно сказать, что ты уже проживаешь в стране какое-то время, иначе нарушение границы расценивается как вынужденное, и тебя попросту снова выбросят за границу.

Керн посмотрел на Рут.

– Если вам нужны деньги… Я сегодня довольно прилично заработал.

– Нет, спасибо, – отказался Фогт. – У меня еще есть десять франков. Этого хватит на вино и ночлег. Просто я. устал и хочу немного отдохнуть. А отдохнуть мы можем только в тюрьме. Мне уже пятьдесят два, и здоровым меня не назовешь. И я действительно устал убегать и скрываться… Подходите и присаживайтесь. Когда человек слишком часто бывает один, он радуется обществу.

Он налил вино в рюмки.

– Это нойшателе – терпкое и чистое, как вода глетчера.

– Но тюрьма… – начал было Керн.

– Тюрьма в Люцерне хорошая. Для меня там даже «будет слишком роскошно. Лучшей тюрьмы и желать не надо. Боюсь только одного: что не смогу туда попасть, что Приговор окажется слишком мягким, и сердобольный судья Просто пошлет меня к границе. Тогда все придется начинать сначала. А нам, так называемым арийцам, это еще труднее, чем евреям. У нас нет религиозных общин, которые бы нас поддерживали. И нет единомышленников. Но не будем об этом… – Он поднял рюмку. – Выпьем за все прекрасное в мире! Оно никогда не погибнет.

Рюмки чисто и мягко зазвенели. Керн выпил прохладное вино. «А Оппенгейм меня даже соком не угостил», – подумал он и присел за стол рядом с Рут.

– Я боялся, что придется провести вечер в одиночестве, – сказал Фогт. – Но тут подвернулись вы. Какой прекрасный вечер! Этот прозрачный осенний воздух…

Они долго сидели на полуосвещенной террасе и молчали. Несколько мотыльков настойчиво бились о горячее стекло лампы. Фогт спокойно сидел, откинувшись на спинку стула, и мысли его, казалось, витали где-то далеко. И сидящим вместе с ним внезапно показалось, что этот человек с тонким лицом и ясными глазами, человек из погружающегося в пучину столетия, прощается с миром спокойно и обдуманно.

– Радость жизни, – задумчиво сказал Фогт, словно обращаясь к самому себе. – Радость жизни – покинутая дочь терпимости. В наше время ее не стало. А к ней многое относится. Познание и рассудок, скромность и спокойное отречение от невозможного. Все смыто диким казарменным идеализмом, который хочет сейчас улучшить мир. Люди, считавшие, что улучшают мир, всегда его ухудшали, а диктаторам никогда не были знакомы радости жизни.

– Те, кому диктовали, тоже радостей не испытывали, – вставил Керн.

Фогт кивнул и медленно выпил глоток прозрачно-о вина. Потом посмотрел на озеро в лунном свете, отливающее серебром и окруженное горами, словно стенками драгоценной раковины.

– Им ничего не продиктуешь, – сказал он. – И мотылькам – тоже. И тем вот – тоже нет… – Он показал на несколько прочитанных книг. – Гельдерлин и Ницше. Первый пел жизни самые чистые дифирамбы, другой мечтал о божественных танцах Диониса, – и оба кончили безумием. Будто природа где-то поставила границу.

– Диктаторы не сходят с ума, – сказал Керн.

– Конечно, нет! – Фогт встал и улыбнулся. – Но нормальными людьми их тоже нельзя считать.

– Вы действительно пойдете завтра в полицию? – спросил Керн.

– Да, хочу. Всего вам хорошего и большое спасибо за желание мне помочь. Сейчас я еще спущусь на часок к озеру.

Он медленно побрел вниз по улице. Улица была безлюдна и тиха, и шаги его слышались еще некоторое время даже после того, как его поглотила тьма.

Керн взглянул на Рут. Она улыбнулась ему:

– Ты боишься? – спросил он.

Она покачала головой.

– У нас это все иначе, – сказал он. – Мы – молоды. Мы выдержим.

Два дня спустя из Цюриха приехал Биндер – свежий, элегантный, уверенный.

– Как дела? – спросил он. – Все в порядке?

Керн рассказал ему о своей встрече с коммерции советником. Биндер выслушал его внимательно и рассмеялся, когда Керн рассказал ему, что попросил Оппенгейма Порекомендовать его кому-нибудь.

– Это было вашей ошибкой, – сказал он. – Это один Из самых трусливых людей, которых я знаю. Но я накажу его сейчас за это – нанесу, так сказать, визит вежливости.

Он исчез, а вечером вновь появился, держа в руке бумажку достоинством в двадцать франков.

– Поздравляю! – похвалил его Керн.

Биндер передернул плечами.

– Ничего хорошего не было, можете мне поверить. Господин националист Арнольд Оппенгейм все понимает ради своих миллионов. Деньги делают людей ужасно бесхарактерными, правда?

– Безденежье – тоже.

– Верно, но это случается реже. Я его изрядно испугал дикими вестями из Германии. Он дает только со страха. Чтобы откупиться от судьбы. Разве это не значится у вас в листе?

– Нет. Там стоит только: «помогает, но после нажима».

– Это то же самое. Ну, ладно, может быть, мы еще встретим коммерции советника на проселочной дороге как Коллегу. Это вознаградит меня за многое.

Керн рассмеялся.

– Он-то уж найдет выход! А почему вы оказались в Люцерне?

– В Цюрихе стало слишком жарко. На моих пятках висел сыщик. И потом, – лицо его помрачнело, – я иногда заезжаю сюда, чтобы забрать письма из Германии.

– От родителей?

– От матери.

Керн промолчал. Он вспомнил о своей матери. Он писал ей время от времени, но ответа от нее получить не мог – слишком часто менял адреса.

– Вы любите пирожные? – спросил Биндер спустя минуту.

– Люблю.

– Подождите минутку…

– Вскоре он вернулся, держа в руке небольшую картонную коробку с песочным тортом, тщательно завернутым в шелковистую бумагу.

– Сегодня прибыл с таможни, – объяснил Биндер. – Здесь его получили мои люди.

– Вот вы и наслаждайтесь им сами, – сказал Керн. – Его пекла ваша мать, это сразу видно.

– Да, торт пекла моя мать. Но именно по этой причине я и не хочу его есть. Просто не могу.

– Не понимаю… О, боже ты мой! Если бы я получил от матери такой торт! Я бы ел его целый месяц! Каждый день – по маленькому кусочку…

– Да поймите же меня! – сказал Биндер сильным, но глухим голосом. Не для меня она его посылала! Для моего брата…

Керн уставился на него.

– Вы же говорили, что ваш брат умер!

– Да, конечно. Но она этого еще не знает.

– Не знает?

– Да, не знает… Не могу я ей написать об этом! Просто не могу! Она тут же умрет, если узнает такое. Он был ее любимцем. Меня она не особенно любила. И он был лучше, чем я. Поэтому и не выдержал. А я пробьюсь! Конечно, пробьюсь! Вы же сами видите! – И он отшвырнул деньги Оппенгейма на пол.

Керн поднял деньги и положил их снова на стол. Биндер сел и закурил сигарету. Потом вынул из кармана письмо.

– Вот, это ее последнее письмо. Пришло вместе с тортом. Прочтите, и вы поймете, что оно не может оставить человека равнодушным.

Письмо было написано на голубой бумаге мягким косым почерком, каким пишут молодые

девушки.

«Мой дорогой Леопольд!

Твое письмо я вчера получила и так обрадовалась ему, что должна была присесть и успокоиться. Потом я его вскрыла и стала читать. Мое сердце работает уже не так хорошо из-за волнений, ты это наверняка знаешь. Как я рада, что ты, наконец, нашел работу. Не огорчайся, что зарабатываешь немного. Если будешь стараться – продвинешься. А потом ты снова можешь учиться. Дорогой Леопольд, присматривай за Георгом. Он такой порывистый и неосмотрительный. Но пока ты с ним, я спокойна. Сегодня утром я испекла тебе песочный торт, который ты так любишь. Я посылаю его тебе. Надеюсь, он не успеет очень высохнуть. Правда, песочный торт и должен быть немного сухим. Иначе я испекла бы тебе франкфуртский крендель – ты его любишь больше всего. Но он наверняка по дороге испортится. Дорогой Леопольд, напиши мне, как только у тебя будет время. Я все время беспокоюсь. Нет ли у тебя фотокарточки? Надеюсь, что мы опять будем все вместе. Не забывай меня.

Любящая тебя мать. Привет Георгу».

Керн положил письмо на стол. Он не отдал письмо Биндеру в руки, а положил его на стол рядом с ним.

– Фотографию, – задумчиво сказал Биндер. – Где мне достать его фотографию?

– Она получила последнее письмо от вашего брата только недавно?

Биндер покачал головой.

– Он застрелился год тому назад. И с тех пор пишу я. Каждые две недели. Почерком брата. Научился его подделывать. Она не должна ничего узнать. Не должна!.. А вы как думаете? Должна она узнать об этом или нет?

Он настойчиво посмотрел на Керна.

– Ну, скажите, что вы думаете?

– Думаю, что так для нее будет лучше.

– Ей шестьдесят… Уже шестьдесят! И сердце ее отказывается работать. Долго она не проживет. И я думаю, Мне удастся сделать так, что она ни о чем не узнает. О том, что он сам наложил на себя руки, понимаете? Этого Она никогда не смогла бы понять.

– Понимаю…

Биндер поднялся.

– Ну, а теперь мне нужно снова написать письмо… От него. Тогда у меня будет спокойнее на душе… Фотографию? Где мне достать его фотографию?

Он взял со стола письмо.

– Возьмите торт, прошу вас. А если не хотите сами попробовать, отдайте Рут. Не обязательно говорить ей, как он вам достался.

Керн находился в нерешительности.

– Это очень вкусный торт. Я только отрежу от него кусочек, вот такой…

Биндер вынул из кармана нож, отрезал небольшой кусочек и положил его в конверт своей матери.

– Вы знаете, – сказал он, и лицо его при этом как-то странно изменилось, – Брат никогда не испытывал к матери большой любви. А я… я! Смешно, правда?

И он ушел в свою комнату.

Было около одиннадцати часов вечера. Керн и Рут сидели на террасе. По лестнице спустился Биндер. Он был снова спокоен и элегантен, как и всегда.

– Пойдемте со мной куда-нибудь, – предложил он. – Не могу заснуть. И в одиночестве оставаться не хочу. Я знаю надежный ресторанчик. Сходимте на часок. Доставьте мне удовольствие!

Керн посмотрел на Рут.

– Ты не устала? – спросил он.

Она покачала головой.

– Доставьте мне удовольствие, – снова попросил Биндер. – Только на часок. Чтобы отвлечься.

– Хорошо…

Биндер привел их в кафе-бар. Здесь танцевали. Рут заглянула в дверь.

– Здесь слишком роскошно, – сказала она. – Это не для нас.

– Для кого же оно еще, как не для нас, космополитов, – ответил Биндер с горькой усмешкой. – К тому же оно и не так уж роскошно, если вы присмотритесь повнимательнее. Роскошно только в той степени, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности от шпиков. Коньяк здесь тоже не дороже, чем где-либо. А музыка – намного лучше. Человек иногда нуждается в этом. Входите, здесь как раз есть места.

Они сели за столик и заказали что-нибудь выпить.

– Используем все, – сказал Биндер и поднял рюмку. – Давайте веселиться! Жизнь скоро кончится, а после нашей смерти людей не будет интересовать, было нам весело или грустно.

– Правильно! – Керн тоже поднял рюмку. – И давайте предположим, что мы

– полноправные граждане этой страны, правда, Рут? Люди, у которых есть в Цюрихе квартира и которые приехали в Люцерн прогуляться.

Рут кивнула и с улыбкой посмотрела на него.

– Или туристы, – добавил Биндер. – Богатые туристы!

Он выпил свою рюмку и повторил заказ.

– Вы будете еще пить? – спросил он у Керна.

– Позднее.

– Выпейте еще. Так скорее придет настроение. Прошу вас, выпейте.

– Хорошо.

Они сидели за столиком и наблюдали за танцующими. В кафе было много молодых людей, не старше, чем они, но на заблудившихся детей были похожи только они трое. И не принадлежа этому обществу, они сидели здесь с широко раскрытыми глазами. Причиной этому была не только их бездомность, стиснувшая их словно серым кольцом, причиной этому была также их безрадостная юность, без больших надежд и без будущего. «Что это с нами? – подумал Керн. – Мы же пришли веселиться! И у меня есть все, что только я могу иметь. И даже больше. Так в чем же дело?»

– Тебе здесь нравится? – спросил он у Рут.

– Да, очень, – ответила она.

Свет в кафе погас, по танцевальной площадке заскользил цветной прожектор, и стройная, миловидная танцовщица закружилась по паркету.

– Чудесно, правда? – сказал Биндер и захлопал в ладоши.

– Восхитительно! – Керн тоже захлопал.

– И музыка великолепная, правда?

– Первоклассная!

Они продолжали сидеть за столиком и были готовы все находить прекрасным, быть веселыми и сбросить груз с души. Но тем не менее, поверх этого всего лежали пыль и пепел, и они не знали, чем это объяснить.

– Почему вы не танцуете? – спросил Биндер.

– Потанцуем? – Керн поднялся.

– Я думаю, что не сумею, – ответила Рут.

– Я тоже не умею, – ободрил ее Керн. – А это упрощает дело.

Минуту Рут находилась в нерешительности, а потом вышла вместе с Керном на площадку. Лучи прожекторов скользили по танцующим.

– Сейчас загорится фиолетовый свет, – сказал Керн. – Хорошая возможность войти в ряды танцующих.

Они танцевали осторожно и немного робко. Но постепенно их движения стали более уверенными – особенно, когда они поняли, что на них никто не обращает внимания.

– Как с тобой хорошо танцевать, – прошептал Керн. – Когда ты рядом, все остальное вокруг кажется мне тоже прекрасным.

Она крепче обняла его за плечи и прижалась к нему. Они медленно плыли в ритме музыки. Пестрые лучи света скользили по ним, словно разноцветная вода, и на мгновение они забыли обо всем – их юные, полные нежности сердца, стремились навстречу друг другу, освободившись от теней страха, преследования и недоверия.

Музыка прекратилась. Они возвратились к своему столику. Керн бросил взгляд на Рут. Глаза девушки взволнованно блестели, лицо стало совершенно иным – самозабвенным и даже приобрело смелое выражение. «Черт возьми, – подумал Керн. – Если бы можно было жить так, как тебе хочется!» И на секунду лицо его стало озлобленным.

– Посмотрите-ка, кто идет! – воскликнул Биндер.

Керн поднял глаза. По кафе шел коммерции советник Оппенгейм, направляясь к выходу. Проходя мимо их стола, он заметил всех троих и остановился в удивлении. Некоторое время он пристально смотрел на них.

– Очень интересно, – буркнул он потом. – И в высшей степени поучительно!

Все трое промолчали.

– Вот, значит, на что расходуются моя доброта и помощь! – продолжал Оппенгейм со злостью. – Деньги сразу же растранжириваются в барах!

– Немного забвения иногда более необходимо, чем ужин, господин советник.

– Громкие слова! Таким молодым людям, как вы, нечего делать в барах!

– На проселочных дорогах нам тоже нечего делать! – отпарировал Биндер.

– Разрешите вас познакомить? – сказал Керн, повернувшись к Рут. – Господин, который так возмущен нашим образом жизни, – коммерции советник Оппенгейм. Он купил у меня кусок мыла, и на этом я заработал сорок сантимов.

Оппенгейм озадаченно посмотрел на него. Затем фыркнул что-то, похожее на «наглость», и удалился, стуча каблуками.

– Не поняла, в чем тут все-таки дело? – спросила Рут.

– Вы имели честь познакомиться с известным благотворителем, – сказал Биндер голосом, полным насмешки. – Сейчас благотворительность – самая распространенная вещь на земле. Но все благотворители тверже стали!

Рут поднялась.

– Он же наверняка позовет полицию! Нужно уходить!

– Он слишком труслив. Это и ему может причинить неприятности.

– Но нам все-таки лучше уйти!

– Хорошо.

Биндер расплатился, они вышли на улицу и

направились к пансиону. Неподалеку от вокзала они увидели двух мужчин, шедших им навстречу.

– Спокойно! – прошептал Биндер. – Шпики! Не обращайте на них внимания!

Керн стал что-то тихо насвистывать, взял Рут под руку и пошел немного медленнее. Почувствовав, что Рут пытается идти быстрее, он крепко сжал ей руку, рассмеялся и продолжал идти неторопливо.

Оба человека прошли мимо них. На одном из них была фетровая шляпа, он равнодушно курил сигару. Другим был Фогт. Он их узнал, и почти незаметным знаком показал им, что его номер не прошел.

Через какое-то время Керн обернулся. Те уже исчезли.

– Поедет в Базель поездом 12:15, – сказал Биндер тоном специалиста. – В сторону границы.

Керн кивнул.

– Нарвался на слишком гуманного судью.

Они пошли дальше. Внезапно Рут зябко повела плечами.

– Здесь как-то жутко стало, – сказала она.

– Лучше всего ехать во Францию, – сказал Биндер. – В Париж. В большом городе лучше всего прятаться.

– Почему же вы не поедете туда?

– Не знаю ни слова по-французски. Я – специалист по Швейцарии. Да и кроме того… – Он замолчал.

Они продолжали идти молча. С озера повеяло прохладой. А над ними распростерлось небо – огромное, серое, как железо, и чужое.

Перед Штайнером сидел бывший адвокат доктор Гольдбах II из берлинской судебной палаты. Теперь он выполнял обязанности второго медиума телепатии. Штайнер нашел его в кафе «Шперлер».

Гольдбаху было почти пятьдесят, его выслали из Германии за то, что он – еврей. Одно время он торговал галстуками и тайком давал юридические советы. На этом он зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть с голоду. У, него была красавица жена тридцати лет, которую он очень любил. До сих пор она жила на деньги, которые выручала от продажи драгоценностей, и Гольдбах чувствовал, что, по всей вероятности, ему не удастся ее удержать. Штайнер выслушал его историю и обеспечил ему место в вечернем представлении, чтобы днем тот мог заниматься своими прежними делами.

Но вскоре выяснилось, что Гольдбах не способен быть медиумом. Он все путал и портил. А потом, поздно вечером, он сидел перед Штайнером и в отчаянии умолял не выгонять его.

– Гольдбах, – как-то сказал Штайнер, – сегодня было особенно плохо. Дальше так не пойдет! Вы вынуждаете меня быть действительно ясновидящим!

Гольдбах посмотрел на него глазами умирающей овчарки.

– Это же так просто, – продолжал Штайнер. – Число ваших шагов до первой подпорки означает – в каком ряду спрятана вещь. Закрытый правый глаз означает женщину, левый – мужчину. Число пальцев, которые вы незаметно показываете, означает, какой стул слева. Выставленная вперед правая нога значит, что вещь спрятана в верхней половине тела, левая – в нижней. Чем дальше выставлена нога, тем выше спрятана вещь. Мы и так изменили нашу систему ради вас, потому что вы – такой непонятливый.

Адвокат нервно поправил свой воротничок.

– Господин Штайнер, – сказал он виноватым тоном. – Все это я выучил наизусть, повторяю каждый день, но – видит бог – это, словно заколдованное…

– Послушайте, Гольдбах, – терпеливо продолжал Штайнер, – вы же в своей юридической практике должны были помнить гораздо больше.

Гольдбах заломил руки.

– Гражданский кодекс я знаю наизусть, я помню сотни дополнений и решений, я со своей памятью был грозой судей, – но это, словно заколдовано…

Штайнер покачал головой.

– Это может запомнить и ребенок. Всего восемь знаков – и ничего больше! И потом еще четыре – для особых случаев.

– Я же их знаю! О, боже ты мой! Знаю! И повторяю каждый день. Это все от волнения…

Гольдбах, маленький и сгорбившийся, сидел на ящике, беспомощно уставившись в пол.

Штайнер рассмеялся.

– Но ведь в зале суда вы никогда не волновались! А вы были заняты в крупных процессах, где нужно хладнокровно и до конца разобраться в трудном материале!

– Да, да! И это было легко! А здесь… До начала я точно знаю каждую мелочь, но как только вхожу в павильон, начинаю волноваться и все путаю…

– Но, ради бога, скажите, почему вы так волнуетесь?

Гольдбах минуту молчал.

– Не знаю, – ответил он тихо. – Наверное, по многим причинам. – Он поднялся. – Вы не попробуете со мной завтра еще раз, господин Штайнер?

– Попробую. Но завтра все должно пройти гладко. Иначе Поцлох задаст нам трепку.

Гольдбах порылся в кармане куртки и вынул оттуда галстук, завернутый в шелковистую бумагу. Он протянул его Штайнеру.

Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 249; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!