Главная страница Случайная лекция Мы поможем в написании ваших работ! Порталы: БиологияВойнаГеографияИнформатикаИскусствоИсторияКультураЛингвистикаМатематикаМедицинаОхрана трудаПолитикаПравоПсихологияРелигияТехникаФизикаФилософияЭкономика Мы поможем в написании ваших работ! |
Виды социокультурного комментария
Сопоставительное исследование, комментирование реалий, приводимое ниже, наглядно и ярко иллюстрирует изменения языка и культуры, или, иными словами, отражение в языковой картине мира изменений картин реальной и культурной. Воспользуемся комментариями к «Повестям Белкина», изданным в учебных целях для англоязычных учащихся, изучающих русский язык: 1. в Лондоне (Three Tales by Pushkin. Translated by R. T. Currall. London, 1945); 2. в Оксфорде (A. S. Pushkin. Tales of the Late Ivan Petrovich Belkin. Oxford, 1947); 3. в Москве, издательством «Русский язык» (А. С. Пушкин. Повести Белкина. М., 1975); 4. в Калифорнии (A. Pushkin. Complete Prose Fiction. Translated by P. Debreczeny. California, 1983). Изучающим русский язык поясняются как собственно языковые трудности, так и внеязыковые факты: реалии культуры, быта, истории, социальной жизни и т. п. В данном случае мы остановимся только на «реальном комментарии», то есть на комментарии внеязыковых фактов: географических названий, собственных имен, явлений социальной и культурной жизни России. Предполагается, что объяснение внеязыковых фактов проще, чем собственно языковой комментарий 14. Интересно показать, насколько различными могут быть способы комментирования даже такого наиболее очевидного, наиболее «легкого» материала, который как бы и не требует от комментатора самостоятельных творческих усилий. Действительно, это мнение оказывается правильным в тех случаях, когда в качестве пояснения приводятся данные энциклопедического характера, перенесенные из справочников, то есть имеет место такой подход к комментированию, который можно условно назвать энциклопедическим. Именно так комментируются во всех изданиях такие реалии, как «Сенатские ведомости», Бородино, Артемиза, Никитские ворота, «Недоросль», Фонвизин, «Жоконд», Георгий в петлице и др. Все комментарии в этих случаях ограничиваются сообщением популярно-энциклопедических сведений об упомянутых реальных фактах, явлениях и лицах, не делая при этом никаких попыток связать эти сведения с текстом художественного произведения. Основное требование к комментатору — дать точную информацию, не ввести читателя в заблуждение. Так, например, упоминание Бородино в «Метели» комментируется с разной степенью полноты приводимых сведений, но сам подход к комментированию остается чисто энциклопедическим в том смысле, что все данные имеют объективный характер, не раскрывающий ни лингвострановедческих, ни контекстуально обусловленных коннотаций. London, 1945: The battle which was fought at Borodino on August 24-26, 1812. The Russian lost 50 thousand killed and wounded, but the engagement was not fought to a finish, and Napoleon understood that the war with Russia was only beginning [Сражение проходило под Бородино 24-26 августа 1812 года. Русские потеряли 50 тысяч убитыми и ранеными, но не были разбиты, и Наполеон понял, что война с Россией только начинается]. Oxford, 1947: The Battle of Borodino was fought on 7-th September, 1812 (according to the Russian calendar, 26-th August) [Сражение при Бородино произошло 7 сентября 1812 года (согласно русскому календарю, 26 августа)]. Moscow, 1975: On the 26-th of August, 1812, a most important battle of the Patriotic War was fought between the Russian and the French armies at the village of Borodino (approx. 69 mi. from Moscow) [26 августа 1812 года произошло самое важное сражение Отечественной войны между русской и французской армиями недалеко от села Бородино (приблизительно в 69 милях от Москвы)]. Таков энциклопедический подход. Однако возможен и представляет гораздо больший интерес другой, творческий подход к комментированию реалий. В этом случае комментарий имеет общефилологический и социокультурный характер и, наряду с конкретной информацией, содержит дополнительные сведения, с одной стороны, раскрывающие специфические национальные, политические, культурно-бытовые или иные коннотации, а с другой — устанавливающие связь между данным фактом, лицом, названием и т. п. и самим произведением, его персонажами и автором. Комментарий такого рода никак нельзя назвать нетворческим, и задача его автора отнюдь не сводится к механическому перенесению данных из справочников. Этот вид комментирования реалий можно назвать исследовательским или творческим, так как он требует от комментатора творческого, исследовательского подхода к объяснению того или иного внеязыкового факта. Исследовательский комментарий реалий, включающий в себя конкретные данные энциклопедического комментария, должен иметь характер: 1. лингвострановедческий (то есть раскрывающий национальные особенности восприятия внеязыкового факта); 2. контекстуально-ориентированный (то есть указывающий на ту роль, которую этот внеязыковой фактор играет в данном художественном произведении). Примером лингвострановедческого комментария, раскрывающего национальные особенности восприятия внеязыкового факта, могут послужить пояснения названия Тула («запечатав оба письма тульской печаткой» — в «Метели»), которое для русских ассоциируется с самоварами, Левшой, искусными оружейниками и лучшими в России мастерами по литью, металлу и серебру. London, 1945: Tula is the capital of the government of the same name in Central Russia. It is famous for the manufacture of hardware (iron and silver) [Тула — главный город губернии того же названия в центральной России. Знаменит изделиями из металла (железа и серебра)]. Oxford, 1947: So called because of the town of Tula famous for its metal-work [Называется так в связи с Тулой, знаменитой изделиями из металла]. Moscow, 1975: A seal made in the town of Tula, which was famous for its hardware (iron and silver) [Печатка сделана в Туле, знаменитой изделиями из металла (железа и серебра)]. Посмотрим комментарий к имени Артемиза, упомянутому в «Метели» в следующем контексте: «Соседы, узнав обо всем, дивились ее постоянству и с любопытством ожидали героя, долженствовавшего наконец восторжествовать над печальной верностию этой девственной Артемизы». London, 1945: Artemisia. Queen of the city of Halicarnassus in Caria renowned in history for extraordinary grief of the death of the husband (fourth century В. С.) [Артемисия. Царица из города Галикарнаса в Карий, вошедшая в историю как безутешная вдова, скорбящая по умершему мужу (IV век до Р. X.)]. Oxford, 1947: Artemisia 2 (4-th century В. С.), queen of Halicarnassus in Asia Minor who erected in memory of her husband Mausolus a magnificent monument therefore called Mausoleum, which was considered one of the seven wonders of the world [Артемисия 2 (IV век до Р. X.), царица Галикарнаса в Малой Азии, воздвигла в память о своем муже Мавсоле великолепный памятник, получивший поэтому название мавзолея, считавшегося одним из семи «чудес света»]. Moscow, 1975: Artemisia (4-th cent. В. С.), а legendary queen of Halicarnassus, Asia Minor, known for her boundless devotion to her husband, King Mausolus. After the King's death she had a magnificent tomb (the Mausoleum) built in his memory. One of the wonders of the World [Артемисия (IV век до Р. X.), легендарная царица Галикарнаса в Малой Азии, известная своей безграничной преданностью своему мужу, царю Мавсолу. После смерти царя она построила великолепную гробницу (мавзолей) в его честь. Одно из «чудес света»]. California, 1983: Artemisia (350 d. ca. B. С.) bereft widow of Mausolus, King of Caria (d. ca. 353 B. C.) erected a tomb (Mausoleum) in his memory in Halicarnassus [Артемизия (350 г. до Р. X.), безутешная вдова Мавсола, царя Карий (умер в 353 г. до Р. X.), воздвигла гробницу (мавзолей) в память о нем в Галикарнасе]. Из приводимых четырех комментариев оксфордский наиболее энциклопедичен: сообщает место, время, события, положение Артемисии, дает сведения о мавзолее как об одном из семи «чудес света» (что не имеет большого отношения к контексту произведения), но не упоминает главного в контексте «Метели»: что Артемиза — это символ безутешной скорби по умершему мужу. Этот дополнительный момент контекстуально-ориентировочного плана подчеркнут в лондонском и московском комментариях и присутствует в калифорнийском. При этом в лондонском комментарии очень скупо даны энциклопедические сведения (вообще не упомянуты ни Мавсол, ни мавзолей). По-видимому, наиболее удачным следует признать московский комментарий, сочетающий сведения и энциклопедического, и контекстуально-ориентированного характера. Пояснения к названию Разгуляй (повесть «Гробовщик») в московском комментарии носят чисто энциклопедический характер: «the name of square-in Moscow [название площади в Москве]». Оксфордский же комментарий к тем же, но уточненным данным (не площадь, как в современной Москве, а квартал в Москве пушкинских времен) — «a quarter in Moscow», прибавляет контекстуально-ориентированное: «close to the Basmannaya where Adrian used to Live [недалеко от Басманной, где раньше жил Адриан]». В пояснениях к реальным фактам фразы, с которой начинается «Гробовщик» («Последние пожитки гробовщика Адриана Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую»), читателю важно узнать не столько то, что имеются в виду Басманная и Никитская (затем улица Герцена, сейчас Большая Никитская) улицы, расстояние между которыми равно 3 милям (московский комментарий), сколько то, что эти две улицы были в те времена крайними точками Москвы — одна на северо-востоке, другая на юго-западе, то есть дроги тащились с одного конца Москвы на другой (оксфордский комментарий). В современной Москве оно было бы как от Бусиново до Бутово. Для более полного понимания характера будочника Юрко («Гробовщик»), которого автор сравнивает с «почталионом Погорельского», важно знать не только, что это герой повести «Лафертовская маковница» (1824) писателя Антония Погорельского (псевдоним Алексея Перовского, 1787-1836) — эти сведения энциклопедического характера дают все комментарии, но и то, что это образ верного слуги (московский комментарий). Пояснения к слову бригадир совпадают во всех комментариях в конкретных энциклопедических данных: военный чин между полковником и генерал-майором, который был отменен в царствование Павла I (1796-1801), однако дополнение к этим данным в московском комментарии важно и необходимо, так как оно связывает комментарий с текстом художественного произведения: «следовательно, в то время, когда происходит действие этой повести, были уже только отставные бригадиры». Интересным проявлением крайностей двух возможных подходов к комментированию реалий — абстрактно-энциклопедического и контекстуально-ориентированного — оказывается пояснение следующей фразы из «Барышни-крестьянки»: «В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню, и с тех пор оттуда не выезжал». Московский комментарий сообщает читателю ряд энциклопедических данных о реальных исторических событиях 1797 года, но никак не связывает эти данные с контекстом повести: «resigned his commission in early 1797, i. e. after the death of Catherine II and the accession of Paul I, who took a hostile attitude to Catherine's Guard and started reorganising the Russian army in the Prussian manner [ушел в отставку в начале 1797 года, т. e. после смерти Екатерины II и восшествия на престол Павла I, который враждебно отнесся к гвардейцам Екатерины и начал реорганизацию русской армии на прусский манер]». Оксфордский комментарий, напротив, концентрирует внимание на разъяснении поведения и характера Ивана Петровича Берестова, не информируя читателя в достаточной степени о реальном историческом фоне: «Berestov, therefore, belonged to those officers, fairly large number, who did not hold with the reorganisation of the army undertaken by Paul I and had left the service in 1797 [Берестов поэтому относился к тем офицерам, довольно многочисленным, которые были против реорганизации армии, предпринятой Павлом I, и оставил службу в 1797 году]». Если, по оксфордскому комментарию, Иван Петрович Берестов — человек с принципами, не пожелавший участвовать в реорганизации русской армии (как мы знаем из московского комментария, на прусский манер), патриот, пожертвовавший своей военной карьерой, то калифорнийский комментарий рисует совершенно другой образ: «After the death of Catherine II in November, 1796, her successor Paul I dismissed many of the people, especially officers of the Guards who had surrounded her [После смерти Екатерины II в ноябре 1796 года ее преемник Павел I отстранил от должности многих людей, особенно гвардейских офицеров, из ее окружения]». В трактовке калифорнийского комментария Берестов не сам ушел в знак протеста, а был уволен из армии Павлом I, избавлявшимся от сторонников Екатерины. Эти три комментария наглядно показывают, насколько важно сочетание обоих моментов: собственно энциклопедического, дающего объективные сведения о времени, месте, характере события или названия, и контекстуально-ориентированного, углубляющего образ и раскрывающего связь между реалиями и идейно-художественным замыслом автора. Итак, комментатор классического произведения должен быть высокообразованным человеком, должен знать как можно больше об описываемой эпохе, ее культуре, быте, приметах, предрассудках, привычках, обычаях, знать досконально биографию автора, критическую литературу о нем, его письма, дневники, черновики и т. п. Тогда он сможет увидеть «между строк» намеки, аллюзии, реминисценции. Увидеть и донести до читателя. Комментирование реальных фактов, отсутствующих в ткани художественного произведения, представляет особые трудности и подчеркивает эрудицию и достоинства комментатора.
25. Лозунги, призывы, транспаранты, социальная уличная реклама. Для общения с простым народом во всех странах и при всех режимах использование устойчивых фраз, лозунгов, призывов считается самым эффективным. В советское время наряду со «словами с пустой семантикой» («Выше знамя социалистического соревнования!»)5 наиболее регулярно воспроизводимы были лозунги и клише, разъяснявшие явления культуры, внушавшие советскую систему ценностей: Книга — лучший подарок; Любите книгу — источник знаний; Из всех искусств для нас важнейшим является кино; Газета — не только коллективный пропагандист и агитатор, газета еще и коллективный организатор; Решения съезда партии — в жизнь!; Экономика должна быть экономной; Народ и партия едины и т. п. Неудивительно, что когда я приехала в 1991 году в США, то лозунги на стенах, даже на ковриках у порога (например, в здании USIA — United States Information Agency [Информационное Агентство США] — в Вашингтоне) типа Security is everybody's business [Безопасность — дело каждого]; Quality is everybody's job [Качество — дело каждого] воспринимались как родные советские: Качество — это дело каждого или более ранние: Болтун — находка для шпиона (ср. Security is everybody's business). Наличие большого количества клишированных, регулярно воспроизводимых в готовом виде фраз в советском русском — лозунгов, призывов и т. п. — расценивается сейчас как система оглупления народа, привыкшего строить жизнь и сознание по окружающим его клише. Эта система — как советская, так и американская — высмеивалась западным миром: стоит вспомнить хотя бы «Звероферму» («The Animal Farm») Джорджа Оруэлла с ее действительно остроумными лозунгами на стенах: «All animals are equal but some are more equal than others [Все животные равны, но некоторые животные равны более других (Пер. В. Голышева)]». По поводу лозунгов-клише есть и идущие еще дальше предположения о клишированности сознания народа как свидетельстве низкого уровня его развития. В этой связи хотелось бы сделать два комментария: 1. Производство и функционирование речи зиждется на противопоставлении, на единстве и борьбе двух противоположных моментов: с одной стороны, свободное творчество говорящего, продуктивность, неограниченная реализация данной возможности, а с другой стороны, связанность, фиксированность, непродуктивность, регулярная воспроизводимость, использование заранее заготовленных сложных образований. Многие лингвистические теории (например, порождающие грамматики) были склонны абсолютизировать первый момент, когда главная роль в речеобразовании отводится способности человека свободно, по продуктивным моделям, по определенным логическим правилам сополагать языковые единицы и таким образом производить речь. Игнорирование противоположной тенденции — к устойчивости, изолированности, фразеологизации, внесению в речь готовых блоков, попытки втиснуть язык в логические рамки — привели к искажению и схематизации предмета исследования. Методологически правильным является подход, когда оба эти противоположных момента (творческий — нетворческий, продуктивный — непродуктивный, свободный — фразеологически связанный) рассматриваются в диалектическом единстве, и их противопоставление — движущая сила и источник развития языка и речи. Две главные противоположные тенденции речеобразования находят выражение в двух противоположных способах соположения языковых единиц, в результате чего составные образования оказываются дихотомически разделенными на продуктивные, свободно созданные говорящим для данного произведения речи, и непродуктивные, устойчивые, вносимые в речь в готовом виде. Таким образом, языковое общение и реализация двух главных функций языка — сообщения и воздействия — обусловлены взаимодействием свободных и связанных языковых единиц, причем связанные, устойчивые комплексы, воспроизводимые в речи в готовом виде, преобладают во всех функциональных стилях, а те разновидности стилей, которые полностью ориентированы на функцию сообщения (научный, Деловой и т. п.), являются глобально клишированными 6. При этом составные комплексы (словосочетания и предложения) отнюдь не рассматриваются как «отходы» речевого производства, как шлак при добыче руды. Наоборот, как уже упоминалось, Л. В. Щерба говорил о «сокровищнице сочетаний» в развитых языках (он приводил материал французского и русского языков). Готовые словосочетания отобраны речевым коллективом как оптимальные и по содержанию, и по форме. 26. Клишированные фразы, лозунги, транспаранты, призывы на стенах, наружная социальная реклама — обязательное средство общения власти, в первую очередь идеологической, с народом. «Семантически пустые» лозунги советской эпохи не имели коммерческих целей: экономике дефицитов реклама не нужна, так как хорошие товары расходились, не доходя до прилавка, глагол достать был гораздо частотнее по употребительности, чем купить. Кстати, в наследство от тех времен нашему сознанию осталось настороженно-подозрительное отношение к рекламе: рекламировались только неходовые, то есть плохие товары. Скудная реклама советского времени при отсутствии конкуренции раздражала бессмысленностью: «Летайте самолетами Аэрофлота» (а других авиакомпаний не было), «Покупайте апельсины из Марокко» (в продаже их не было, огромные очереди выстраивались за любыми апельсинами) и т. п. Социальная же реклама типа «Книга — лучший подарок» внушала определенную систему моральных ценностей. Место этих клишированных призывов и поучений сменила в наши дни лавина коммерческой рекламы — часто плохо переведенной на русский язык, непонятной, чуждой, но от непрерывных повторений прочно застревающей в сознании. Разумеется, ничего общего с моральными ценностями эта реклама не имеет. Современные дети очень удивились бы, узнав, что лучший подарок — это книга. Они уверены, что главные ценности — это жвачка с «неповторимо устойчивым вкусом», это пепси, которую «выбирает новое поколение», что зубная паста «Аквафреш» — это «тройная защита для всей семьи», что «RC-кола» — «кто не знает, тот отдыхает» (причем это абсолютно бессмысленное клише — скорее антирекламу — нужно лихо выкрикнуть с интонацией молодежной бесшабашности), что «имидж — ничто, а жажда — все. Не дай себе засохнуть!» — реклама напитка «Sprite» (в каком смысле жажда — все? и почему имидж — ничто?, а для большинства населения, прикованного к телевизору: а что такое имидж?), что «свежее дыхание — облегчает понимание» (?!) — реклама мятных пастилок «Rondo» и т. д. В последнее время появилась на улицах Москвы так называемая социальная (в отличие от коммерческой) реклама, которая или все 24 часа в сутки желает доброго утра — черными буквами на сером фоне, или мрачновато предупреждает: «Никто не спасет Россию, кроме нас самих», или изрекает длинные переводные «мудрые мысли», главным образом иностранных авторов. Подводя итоги этим кратким заметкам по вопросу клишированности русской речи и русского сознания, еще раз суммируем: 1. Речь клиширована во всех развитых языках. 2. В советских лозунгах были заложены определенные моральные ценности, которые несомненно полезнее для сознания и воспитания, чем коммерческая реклама. В этом плане американский английский продолжает линию советского русского, призывая граждан гордиться своей родиной, любить ее, быть бдительными (security is everybody's business [безопасность — дело каждого]) и т. п. 3. Постсоветский русский так же клиширован, как и все рассматриваемые здесь варианты языков, но массовое сознание быстро и эффективно наполняется коммерческими рекламами, без которых невозможно развитие рыночной экономики. В советском русском языке правила общественного поведения (так называемая информационно-регуляторская лексика) формулировались, в соответствии с командно-административной идеологией авторитарного государства, в самой категоричной (чтобы не сказать — грубой) форме повелительного наклонения — инфинитиве глагола: Не курить; Не сорить; По газонам не ходить; Животных не кормить; Не трогать (иногда Руками не трогать). Эта форма, как известно, употребляется в качестве команды солдатам в армии и собакам: лежать! стоять! и т. п. Формы собственно повелительного наклонения также отличались простотой резких команд с обращением на ты: Не стой под стрелой; Не влезай — убьет; Неуверен — не обгоняй. Такого рода запреты, призывы, инструкции, рекомендации отражают и одновременно формируют идеологию, менталитет общества и государства. Императивные призывы американского варианта английского языка, отражающие соответствующие идеологию и менталитет, вызывают иронические комментарии у представителей неамериканского англоязычного мира. Так, например, подруга из Лондона закончила свое письмо «американской командой»: «Let me finish my Letter with an American command „Have a nice day!" [Позволь мне закончить письмо американской командой: „Желаю тебе приятного дня!" (букв. Пусть будет твой день приятным!)]» Коллега из Австралии так отреагировал на натовские бомбардировки Югославии: «The Yugoslav business is a great worry. In spite of any excesses of the Serbs, it is typical of the Americans to think they can bomb them into having „a nice day". The poor young men and women [События в Югославии очень тревожные. Несмотря на все эксцессы поведения сербов, для американцев вполне типично думать, что благодаря их бомбардировкам и у местного населения будет „приятный день"]». Коллега из Великобритании сказал об американцах: «То sit still for Americans is impossible, they are busy having a nice day [Американцы не могут спокойно сидеть, они постоянно заняты тем, чтобы их день был приятным]». Все эти примеры свидетельствуют о том, что императивная форма — даже при самом доброжелательном содержании — раздражает людей. Кстати, это командное по форме, но вежливое и приятное по содержанию (пусть будет твой день приятным!) пожелание родилось в американских магазинах, когда продавцы хотели показать покупателю, что ему пора уходить 7. В американских ресторанах официанты, поставив блюдо с едой, из самых вежливых и благородных побуждений приказывают: «Enjoy! [Наслаждайтесь!]» Вспоминается родное: «Стоять!», «Лежать!», «По газонам не ходить». Особенно ясно различие и столкновение идеологий и менталитетов осознается при переводах наружной рекламы, лозунгов, призывов на другой язык. Например, в современной Америке получил распространение призыв (наклейки на автомобилях, в офисах учреждений и т. п.), отражающий менталитет современного американского общества, пытающегося противостоять оглушительной пропаганде и напору собственных властей: «question authority». Это призыв сомневаться в начальстве, подвергать сомнению авторитеты. Увидев этот лозунг в большом отеле для иностранных туристов в Пекине, я была поражена его идеологической смелостью, необычной для Китая 1997 года, так живо напомнившего мне наше недавнее советское прошлое. Я обратилась к администратору с вопросом, что имеется в виду под рекомендацией «question authority». Ответ поставил все на свои места: «It means, if you have questions, ask the authorities of the hotel [Это значит, что, если У Вас возникли вопросы, спрашивайте у администрации гостиницы]». Идеология победила язык, все было правильно, я успокоилась. Конфликт менталитетов часто становится более очевидным при переводе на иностранный язык. Это понятно: в каждом языке заложены «Have a nice day! — typical American English greeting often seemingly used to encourage customers to return to an outlet [„Желаю приятного дня!" (букв, Пусть будет твой день приятным!) — типично американско-английское приветствие, которое, как кажется, используется для того, чтобы посетители вновь посетили это заведение]» (А. М. Russell. Handouts of the lecture: Recent American Borrowings from American English in British English. 5 May 1993, Faculty of Foreign Languages, Moscow State University). культура и менталитет своего народа и то, что звучит нормально и естественно на родном языке, неожиданно получает совершенно другую окраску на языке иностранном. Многие книги советских времен, звучавшие для нас совершенно нейтрально, будучи переведенными на английский язык, оказывались кричащими и неприемлемыми для британского менталитета, склонного, в отличие от советского русского и американского английского, как неоднократно отмечалось выше, к недооценке и недосказанности — understatement По свидетельству известного переводчика и автора словарей Роберта Даглиша, долго работавшего в СССР, советское клише нерушимое единство, переведенное на английский язык как an unbreakable and indestructible unity, звучит для англичанина слишком громко и помпезно. По образному выражению Даглиша, английский язык предпочитает негромко свистнуть в темноте там, где русский язык громко кричит при свете дня (из устного доклада Р. Даглиша о трудностях перевода для советских переводчиков с русского на английский язык). Такой же «конфликт менталитетов» — в английском объявлении, встречающем иностранных гостей в багажном отделении Пекинского аэропорта: «We are proud and delighted to be of any service to you! [Мы гордимся и наслаждаемся возможностью служить вам!]». Контраст между реальной услугой — выдачей багажа — и стилистически завышенным словесным выражением — proud and delighted! — стал особенно ясен из-за западного — английского языка, которому не свойственна восточная пылкость выражения чувств. Этот момент особенно актуален для рекламного бизнеса в России, стремительно развивающегося в наши дни. Многие русские рекламы, переведенные на английский язык, звучат слишком громко («кричат при свете дня») и поэтому подозрительны для иностранцев. Например, рекламный призыв приезжать туристами в Москву и почувствовать русское гостеприимство кончался фразой: «Каждый, кто хоть раз побывал в Москве, подтвердит эти слова». На английском языке эта реклама звучала так: «Every one who visited Moscow at Least once would subscribe to these words». He говоря о том, что сам тон рекламы слишком прямолинеен и категоричен для западного клиента, словосочетание at least once [хоть раз] вызывает сомнения и наводит на мысль, что второй визит в Москву может изменить впечатление. Наоборот, иностранные рекламы, переведенные на русский язык, часто не имеют желаемого эффекта по той же самой причине: разница менталитетов. Идеология современной России стремительно приблизилась к идеологии Запада, так как строится по тому же образцу. Менталитет меняется медленнее, чем идеология, и часто ослабляет действие проверенных на Западе приемов коммерческой рекламы. Да и русский перевод вносит свою лепту в усложнение западного рекламного бизнеса на русской почве. Нередко случаются курьезы. Например, наружная реклама итальянской обуви около здания МГУ представляла собой огромную картину европейской гостиной, где на кушетке лежала в чувственной, не оставляющей сомнений позе полуобнаженная женщина в сапогах. Надписи шли на двух языках: «Italians do It better [Итальянцы делают это лучше]» и «Итальянцы делают их лучше». Менталитет русского переводчика, сохранивший традиционную русскую невинность в вопросах секса, несмотря на лавину западных порновольностей, обрушившихся на нас в последние годы, выглядит одновременно курьезно и трогательно в этом случае параллельного перевода. Таким образом, общий тон коммуникации имеет огромное значение для всех сфер общественной жизни, и там, где британцы негромко свистят в сумерках, американцы и русские громко кричат при ярком свете дня. Сопоставление идеологий и менталитетов России и Запада выявило некоторые черты сходства приемов и форм с главным «потенциальным противником» России — Соединенными Штатами Америки. Соответствующие варианты языков дали вполне конкретные доказательства этого сходства.
Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 617; Нарушение авторских прав Мы поможем в написании ваших работ! |