ПРОЕКТИВНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЦВЕТА 5 страница

Именно в эту ситуацию обычно вводят субъекта, когда предлагают ему проективный тест. С позиции своей формулировки я считаю, что несложно понять, почему индивид так часто окружает проективные ма­териалы собственными желаниями, импульсами, фантазиями, ценнос­тями и т.п. В принципе чтобы вызвать проективное поведение, человеку можно предъявлять почти любые стимульные материалы. Значимыми яв­ляются объем структурированности стимулвного поля и способ интер­претации выполнения теста испытуемым. Стимульное поле может быть сильно структурированнным, но предпочтительно сводить это к мини­муму, чтобы внутренние или субъективные факторы перцепции могли свободно функционировать, позволяя индивиду в максимальной степе­ни окружать стимульные ситуации собственными потребностями, цен­ностями, фантазиями и т.д.

ТАТ, к примеру, предъявляет субъекту серии незнакомых задач и достаточно неструктурированные стимульные поля, заставляя его про­ецировать собственный эмоииональный мир, выдавать личные концеп­ции о физическом и социальном мирах и проявлять усилия по организа­ции своего поведения и установлению связи с этими мирами. В результа­те нескольких попыток проекции индивида и его работы по установле­нию связи с физической и социальной средами, с которыми он взаимо­действует, появляется нечто вроде рентгеновского снимка индивида, как описывал этот процесс Франк. Проективные данные предполагают, ка­ким образом человек представляет себя в отношениях с физической и социальной средами, когда стремится превратить их в собственные лич­ные потребности и ценности. Исследование карточек ТАТ убеждает, что они внимательно отобраны и предназначены для предоставления ряда необычайно богатых и разносторонних стимульных полей. Использова­ние данных ТАТ часто предоставляет нам возможность построить надеж­ную схему заключений о том, каким образом данная личность старается установить связь с другими людьми. Из-за характера стимульных полей, предоставляемых ТАТ, проективные данные, выявляемые в результате

-----,„„ Л1-ГЛ1-ТПЯКУГ немалую пользу в пости-

жении межличностных ориентации субъекта и позволяют клиницисту вывести приемлемые умозаключения, относящиеся к межличностным установкам и чувствам, испытываемым субъектом к большинству значи­мых фигур в своей жизни.

Конечно, проективные тесты применялись главным образом в изу­чении и диагностике личности. Однако клиницисты нередко обнаружи­вают терапевтическую ценность проективного теста для самого тестиру­емого1. Если общая тенденция нашей теории перцепции обоснована для проективной психологии, то не стоит удивляться этому результату, Дей­ствительно, мы можем допустить, что предъявление субъекту серии раз­личных стимульных полей посредством проективных методов может дей­ствительно оказать ему помощь в снижении его уровня тревоги; давая возможность для катарсиса. Я полагаю, стимульные материалы требуют, чтобы субъект подводил себя к новым взаимоотношениям с его физи­ческой и социальной средами. В процессе достижения новой ориентации приводится в действие проективный механизм, и может происходить снижение тревоги.

НЕКОТОРЫЕ ПОСТУЛАТЫ О ЛИЧНОСТИ

На фоне относительной бесплодности многих попыток современ­ной теоретической психологии среди американских психологов возрас­тает тенденция к поиску выхода из создавшегося положения посредством более интенсивного и серьезного изучения личности. Важно то, что за последние два десятилетия объем литературы по психологии личности вырос до громадных размеров. Отчасти это происходит из-за растущей неудовлетворенности прогрессом лабораторной науки, а отчасти из-за практического интереса к потенциалу научной психологии в кризисном возрасте. Как предположил Розенцвейг, в последние годы наблюдалась постепенная конвергенция теоретических взглядов, касающихся сущно­сти личности. Вопреки факту, что эти теоретические формулировки воз­никали из абсолютно разных методологических и концептуальных пози­ций, большей частью их можно свести к весьма ограниченному числу постулатов о сущности личности, которые, несмотря на некоторые ого­ворки, способны принять сторонники проективной точки зрения.

Мы считаем эти пробные формулировки примерами некоторых наименее общих знаменателей, очевидно, так или иначе обслуживаю­щих гипотезы многих клиницистов, которые тесно связывают себя *с про­ективной психологией. Концепции личности, экспериментально сфор­мулированные мною, необходимо рассматривать только как гипотезы, функции которых — инспирировать и вести исследования личности в

1 Как говорилось ранее, первоначально индивид часто реагирует повышением тре­воги. Однако по мере раскрытия методики теста его поведение стабилизируется, и напр;ь женность вместе с тревогой переходят на тот уровень, какой был до теста. Главным образом в исследовательской части теста, где это используется, может происходить об­суждение чувств с последующей редукцией тревоги. В принципе подобная ситуация мо­жет развиваться с любым психологическим тестом.

проективной психологии. Единственная санкция, позволенная этим ги­потезам в настоящее время, — оказывать проективному психологу по­мощь, подстраивая данные, полученные при использовании проектив­ных тестов, под значимые модели, которые могут принести пользу в толковании проективного поведения.

Можно сформулировать несколько следующих полезных для про­ективной психологии постулатов, касающихся сущности личности.

1. Личность — это система, функционирующая в индивиде в роли ор­ганизации между стимулом и реакцией, которые она стремится связать воедино. Этот постулат акцентирует условную и относительную сущность стимула и предполагает, что любой стимул обладает эффективностью в вызывании реакции в той степени, в какой он связан с функционирую­щим организмом. Стимул приобретает способность к установлению свя­зи с функционирующим организмом посредством научения этого орга­низма.

Стимулы, на которые человек может научиться реагировать, зави­сят от специфических и индивидуальных потребностей и ценностей это­го человека. Стимулы, способные согласовываться с потребностями ин­дивида, имеют тенденцию вызывать реакции, и одна из функций лично­сти как системы, функционирующей внутри индивида между стимулом и реакцией, состоит в отборе из бесчисленных стимулов, постоянно по­сягающих на человека, тех, которые благодаря удовлетворению потреб­ностей, приводят к редукции на мотивациот-шом уровне.

На феноменологическом уровне отбор стимулов, на которые может реагировать индивид, осуществляется посредством процесса, называемо­го нами «селективным вниманием». Процесс селективного внимания явля­ется деятельностью перцептивных механизмов. Стимулы, вызывающие реакции, отбираются в качестве функции содействия выживанию и бла­госостоянию индивида, рассматриваемой в самом широком смысле. Про­цесс селективного внимания представляет собой деятельность личности, заставляющую индивида проявлять восприимчивость к стимулам, кото­рые способствуют его благополучию и целостности, а также развивать в себе бесчувственность к стимулам, не способствующим этой цели.

Так же как индивид приобретает селективное внимание к классам стимулов в ходе своего научения тому, как организовывать и интегриро­вать свои отдельные опыты, мы можем допустить, что он развивает «се­лективное невнимание» (Салливан), процесс, не являющийся в узком смысле функцией перцептивных механизмов, происходящий, по наше­му предположению, вне осознания человека1.

2. Личность как организация является динамичной и мотивационной по своей сути. Ее способности отбирать и интерпретировать стимулы, с одной стороны, и контролировать и фиксировать реакции — с другой, опре-

1 В формулировки Саллпвапа «селективное невнимание» — это прием, используе­мый системой «я» с целью управления объемом испьпываемой треноги. Салливан считает этот процесс происходящим вне осознания, однако он мог бы унести нас слишком дале­ко, показывая, каким образом его,концепция паратаксического искажения, значимая в тюм контексте, связана с процессом селективного невнимания.

деляют ее целостность и единство как функционирующей системы. Этот постулат можно рассматривать как ключевой во взгляде Оллпорта на лич­ность, и принятие его проективным психологом означает фактическое развенчание стимула и уверенное представление личности как совокуп­ности «посредничающих переменных» и соотносящихся систем по ста­рой бихевиористской формуле S—R.

Личность как динамическая организация, находящаяся между сти­мулом и реакцией, несет ответственность за психологический гомеос-таз, происходящий в поведении. Поведение, можно сказать, нарушает­ся, когда, к примеру, личность как динамическая и мотивационная система или организация неспособна соотнести стимул и реакцию. Вслед­ствие утраты психологического гомеостаза прежние перцептивные ре­активные тенденции индивида, усвоенные главным образом через на­учение, больше не функционируют. Человек теряет способность отби­рать из физической и социальной реальности те стимулы, на которые он привык реагировать. «Закономерность» прежнего поведения нару­шается, и человек вынужден использовать новые и часто неадекватные реактивные тенденции. Мы допускаем тем не менее, что использование новых реактивных паттернов закономерно и должно пониматься в тер­минах потребности индивида отстаивать свою целостность и последова­тельность на новой основе.

3. Личность — это конфигурация. Личность состоит из множества психологических функций и процессов, и мы считаем, что формирова­ние личности следует законам гештальт-психологии, применяющимся к рагвитию любой другой конфигурации.

Проективный тест нельзя рассматривать как предназначенный для «оценки» всей личности, а непроективное исследование личности нельзя воспринимать как оценку личности во всем богатстве ее организации и дифференциации как процесса. Вместо этого мы должны предположить, что сравнительно ограниченные участки личностной конфигурации оце­ниваются сочетанием всех инструментов как проективных, так и непро­ективных, которые доступны для нас в данное время. Поскольку лич­ность можно считать растянутой во времени конфигурацией, задача ис­следования личности или ее оценки подразумевает крайне сложную про­цедуру с привлечением многих оценочных методов, с тем чтобы полу­чить серии картин поперечного среза, с помощью которых выстраивает­ся ряд заключений о продольном характере личностного процесса.

Конфигурационный характер личности является оправдательным обстоятельством для многомерного подхода к анализу, представляемото некоторыми проективными процедурами. Каждый аспект конфигурации, называемой личностью, который пытаются осветить тем или иным про­ективным методом, необходимо считать лишь отдельным выражением всей личности как процесса и рассматривать его в свете других поведенческих проявлений индивида.

4. Рост и развитие личности основаны как на дифференциации, так и на интеграции. Этот постулат утверждает, что рост и развитие личности подчинены двум фундаментальным процессам: научению и созреванию.

Научение и созревание сообща отвечают за дифференциацию и интегра­цию, которые по-разному характеризуют личностный процесс на тех или иных стадиях его развития.

5. Личность в своем росте и развитии во многом находится под вли­янием факторов окружающей среды. Культурные факторы обладают пер­востепенной важностью в числе окружающих факторов. Этот постулат не отрицает роли и значимости наследственных факторов в качестве детер­минантов личности, но акцентирует утверждение, что окружающие де­терминанты личности обладают существенным влиянием на предостав­ление индивиду возможности организовывать свои отдельные опыты и направлять свое поведение к адекватному удовлетворению личных по­требностей.

Польза этих пяти постулатов о сущности личности для проектив­ной психологии заключается, я думаю, в том, что их используют как системы эталонов в суждении о личности. Они могут также помогать кли­ницисту так систематизировать проективную продукцию своих испытуе­мых, чтобы проективные данные могли получить больше смысла. Ясно, что принятие даже некоторых из гипотез о сущности личности обязывает проективного психолога использовать множество процедур, проектив­ных и непроективных, исследуя богатство личности.

Очевидно, эти сформулированные выше постулаты представляют лишь начало развития теории личности, которая должна иметь первосте­пенное значение для проективной психологии в целом, если мы хотим, чтобы проективные методы, применяемые сегодня, пользовались более широким признанием психологического содружества. Теоретические пси­хологи не только имеют право, но обязаны настаивать, чтобы клини­цист расширял и оглашал идеи и концепции, которыми он руковод­ствовался в своих исследованиях с применением проективных методик. Несмотря на другие присущие ей черты, наука является человеческой деятельностью, процедуры и операции в которой должны быть открыты­ми и повторяемыми. Сегодня, как и всегда, психолога как ученого нельзя оправдать, если он вместо публичных оперирует концепциями, извест­ными лишь посвященным. Необходимо делать направляющие концепции проективной психологии ясными и доступными, чтобы в конце концов их подвергли экспериментальной проверке и поместили в группу под­твержденных заключений.

Конечно, следует признать, что некоторые теоретические форму­лировки о личности предлагались к рассмотрению, и, возможно, наибо­лее исчерпывающая из них принадлежит Меррею. Общая особенность всех этих теорий личности, однако, состоит в том, что они не пользова­лись широким одобрением среди тех, кто работает в рамках проективной схемы. В теории личности крайне нуждаются клиницисты, работающие с проективными тестами, и их повседневные опыты предоставляют воз­можность проверить ценность такой теории, когда под нее подводят про­ективные данные. Такая теория оправдана не только из-за системы, не­обходимой нам, но скорее потому, что она может стимулировать и вести ряд решающих экспериментов, которые могут иметь в качестве своей

конечной функции развитие совершенно новых перспектив и концеп­ций, касающихся личности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой статье я стремился описать теоретическую атмосферу, в ко­торой развивается неоперившаяся еще проективная психология, и рас­сказать о некоторых из наиболее важных концепций, придававших ей своим действием форму пригодного и респектабельного подхода к изу­чению и диагностике личности. Не все факторы, моделировавшие про­ективное направление в психологии, имеют равную значимость, и я выделил в качестве существенных те из них, которые легче всего согла­суются с моими личными убеждениями. Другие, весьма вероятно, выде­лили бы другие и совершенно несхожие тенденции. Однако какой бы ни была формулировка новой сферы проективной психологии, я не считаю преждевременным предположение о том, что проективное направление представляет отличный и уникальный подход к сфере прикладной пси­хологии личности, который может привлекать психологов как экспери­ментального, так и клинического убеждения.

Я представил набросок перцептивной теории, которая может быть полезной для понимания проективной психологии. Несомненно, другие формулировки сущности и роли перцептивных процессов и возможны, и пригодны, но я считаю, что предложенный мною подход к восприя­тию может помочь понять, почему оно является чем-то вроде via regia для исследования потребностей, ценностей, желаний, фантазий, импульсов и всего остального в индивиде, что может стать доступным для нас по­средством нескольких проективных методик. Я изложил условия, при которых, по моему мнению, функционируют перцептивные процессы, поддерживая уровень тревоги у индивида, и предложил теорию о том, как приводится в действие проективный механизм.

Пять постулатов о личности, которые используются в качестве ги­потез, проверяемых клиническими и проективными данными, представ­ляют лишь каркас, вокруг которого должна быть возведена полностью пригодная и исчерпывающая теория личности. Они были предложены только вследствие моей убежденности в том, что проективная психоло­гия отвечает за то, чтобы делать как можно более ясными используемые концепции личности. Очевидно, что клиницисты используют в работе с проективными тестами много имплицитных концепций, однако они обя­заны их излагать. Концепции эти, вероятно, представляют скорее их соб­ственные теоретические пристрастия, чем взгляды, в связи с которыми можно легко прийти к некоторому взаимному соглашению1.

1 Пока клиницисты на самом леле не сделают свои концепции ясными и доступ­ными широкой общественности, мы не будем иметь никакого представления, насколько их можно объединить в теорию проективной психологии в том виде, к каком она сфор­мулирована сегодня. Подозреваю все же, что многие из имплицитных концепций клини­цистов, работающих с проективными тестами, неодинаково способны к легкой интегра­ции в современные концепции проективной психологии.

Я показал важность усилий, приложенных мной к развитию тео­рии личности, которая может сослужить особую службу проективным психологам. Нет сомнений, что в ее отсутствие проективным тестам, по всей вероятности, трудно достичь такой зрелости, которая вполне по­зволила бы им состязаться наравне с более давними подходами к изуче­нию личности. Проективные психологи все еше ошущают собственную незащищенность, вызванную не столько начальным этапом развития их направления, сколько некой слепой и упорной нерасположенностью, оказываемой теоретическими психологами, которые настаивают на том, что прежде чем принять проективные тесты в главное течение американ­ской психологии, необходимо доказать валидность и надежность точно так же, как доказывалась ценность непроективных тестов.

Я придерживаюсь мнения, что проективные тесты развивались из атмосферы мнения, столь радикально отличного от того, которое сдела­ло возможным существование других методик оценки личности, что их валидность и надежность никогда не смогут быть установлены теми же способами. Это требование, относящееся к проективным методам, про­сто нельзя удовлетворить.

Проективные тесты совершенно ясно показали, что мы должны быть готовы отказаться от ошибочного разграничения количественных и качественных данных. При изучении личности возникают оба вида дан­ных, и мы должны разработать такие способы их трактовки, которые позволят нам обсуждать и тот и другой. К счастью для проективной пси­хологии, признание существующей ситуации постепенно возрастает; и мы можем надеяться, что следующие несколько лет работы дадут необ­ходимые навыки более адекватного обращения с любыми показателями личности.

Гордон У. Олпорт

ТЕНДЕНЦИИ В ТЕОРИИ МОТИВАЦИИ

Теория мотивации сегодня благополучно выходит на широкую до­рогу научного прогресса. В попытке описать смену направления особое внимание я бы хотел уделить проблеме психодиагностических методов, так как именно успехи и неудачи в их развитии могут многое рассказать нам в плане психодинамических теорий.

Начнем с вопроса, почему проективные методы так популярны сегодня как в диагностической, так и в исследовательской практике? Ответ, на мой взгляд, нужно искать в истории развития мотивационной теории в прошлом веке. Шопенгауэр со своей доктриной примата слепой воли не испытывал особого уважения к рациональным объяснениям, которые находит человеческий разум для оправдания собственного по­ведения. Он был уверен, что мотивы нельзя оценивать по их внешним проявлениям. За ним следовал Дарвин со своим законом выживания силь­нейшего. Мак-Даугалл (McDougall) усилил дарвиновский акцент на ин­стинкт, сохранив в своей целенаправленной работе привкус шопенгауэ­ровской воли. Итак, Дарвин со своей борьбой за'выживание, Бергсон (Bergson) с жизненным порывом, Фрейд с либидо — все эти авторы были иррационалистами. Они были убеждены, что в мотивации самым важным является внутренний генотип, а не лежащий на поверхности фенотип. Все они реагировали на наивное рационализаторство своих пред­шественников и на попытки смертных оправдать свое существование и

' В своем изящном анализе Оллпорт бросает вызов тем, кто утверждает, что толь­ко «глубинные» методы могут предоставить средства обойти защитные механизмы испы­туемого. Он говорит, что обычный человек с готовностью пойдет на общение и с боль­шой экономией времени сам расскажет то, что с помощью батареи проективных методик пришлось бы выведывать часами. И наоборот, если субъект совсем не хочет раскрывать чего-то, он просто не обратит внимания на соответствующий материал, если только тестирующий не будет изобретательнее. То есть проективные методы следует использо­вать только вместе с прямыми методами, чтобы можно было сравнивать разные виды данных.

Несомненно, эта статья заставляет серьезно задуматься и ставит ряд вопросов для размышления. Действительно ли не существует связи между невротиками и нормальны­ми субъектами, как подразумевает Оллпорт? Если большинству индивидов присущи не­вротические тенденции, в состоянии ли они верно оиенпть свои проблемы, когда их об этом спрашивают? Осознают ли здоровые свои трудности настолько, чтобы суметь доне­сти эту информацию до других? Утверждение сомнительное. Многие считают, что такое осознание самого себя не слишком распространено.

Что касается мнения Оллпорта насчет неспособности проективных методик про­биться через защиту относительно нормального субъекта, то большая часть данных из литературы подтверждает это. Однако использование более тонких критериев предостав­ляет возможность дифференцировать относительно нормальных субъектов на основании их реакций на проективные тесты, несмотря на защитные механизмы личности.

объяснить поведение. Среди этих иррационалистов, доминировавших в психологии прошлого века, Фрейд, конечно, был ведущей фигурой. Он, как и другие, отдавал себе отчет в том, что истоки поведения могут быть недоступны для понимания.

В добавление к иррационализму современная динамическая психо­логия отличается еще одним характерным признаком. Решающая роль в процессе онтогенеза приписывается врожденным инстинктам либо опы­ту, приобретенному в раннем детстве. В этом взгляды ведущих нединами­ческих школ и психологии в рамках двучленной системы «стимул—реак­ция» совпадают со взглядами динамической теории. Все они соглашают­ся с тем, что наблюдаемые нами мотивы у взрослых людей обусловлены, подкреплены, сублимированы или, иначе, развились на основе инстинк­тов, влечений, или ид, структура которого, как говорил Фрейд, «никог­да не меняется».

Ни одна из ведущих теорий не считает, что мотивы могут претер­петь существенные изменения в течение жизни. Мак-Даугалл полностью исключает эту возможность, утверждая, что мотивационная структура закладывается на основании имеющегося набора инстинктов раз и на­всегда. Новые объекты могут добавляться через научение, но мотиваци­онная сила все время остается одной и той же. По существу, позиция Фрейда идентична этой. Концепции сублимации и смешения объект-ка-тексиса ответственны главным образом за всяческие видимые изменения. Психология «стимула—реакции» также настаивает на «дистанционном» контроле, базирующемся на прошлом. Мы реагируем только на те объек­ты, которые связаны с первичными влечениями прошлого, и только в той степени, в какой наши реакции были тогда вознаграждены или дос­тавили нам удовольствие. С точки зрения теории «стимула—реакции», трудно сказать, что индивид вообще что-то пытается делать. Он просто «реагирует» сложной системой навыков, выработанных ранее. Господ­ствующий взгляд на мотивацию как на стремление к «редукции напря­жения» или «поиску равновесия» перекликается с этой точкой зрения, но едва ли соответствует действительности.

Широкое распространение подобных взглядов порождает нечто вроде презрения к внешним проявлениям психической жизни. Осознан­ные рассказы клиентов отвергаются как не стоящие доверия, а разбору текущих проявлений мотивов предпочитают прослеживание поведения субъекта на более ранних стадиях развития. Индивид потерял право на доверие. И в то время когда он занят обустройством своей жизни в насто­ящем и будущем, большинство психологов заняты раскопками его прош­лого.

Теперь становится понятно, почему методы, изобретенные Юн-гом, Роршахом, Мерреем пользуются такой популярностью у психоди­агностиков. Эти методы не требуют от субъекта рассказа о его интересах, о том, что он хочет и что пытается сделать. Они также и не спрашивают напрямую о его отношениях с родителями и другими значимыми людь­ми. Они делают выводы об э.тих отношениях полностью на основании вымышленных идентификаций. Этот непрямой, скрытый подход к моти-

вации настолько популярен, что многие клиницисты и университетские центры уделяют подобным методам диагностики гораздо больше време­ни, чем любым другим.

Однако иногда клиент может шокировать своего «проективного» психолога вторжением своего неожиданного сознательного отчета. Мне рассказали об истории пациента, который отметил, что карточки теста Роршаха наводят его на мысли о половых сношениях. Клиницист, рассчи­тывая зацепить скрытый комплекс, спросил почему. «О, —- ответил паци­ент, — да потому, что я думаю о сексе всегда и везде». Едва ли для выяс­нения этой мотивации клиницисту на самом деле требовался Роршах.

Большинство психологов предпочитают подступать к потребнос­тям и конфликтам личности окольными путями. И объясняется это, ко­нечно, тем, что каждый человек, даже невротик, достаточно хорошо приспосабливается к требованиям реальности и только в бесструктурной проективной ситуации проявляет свои истинные потребности и тревоги. «Проективные тесты, — пишет Стегнер (Stagner, 1951), — более диагно-стичны, чем реальные события». На мой взгляд, это бескомпромиссное заявление представляет собой кульминацию столетней эры иррациона­лизма и недоверия. Неужели субъект не имеет права на доверие?

Для начала рассмотрим исследование, проведенное во время вой­ны, с привлечением 36 добровольцев, которые провели шесть месяцев на полуголодной диете (Brozek, Gnetzkow, Baldwin and Cranston, 1951). Их диета была настолько скудна, что каждый из них за полгода потерял в среднем четверть собственного веса. Потребность в пище была невыно­симо велика, беспрестанный голод мучителен. В то время, когда они не были заняты какими-либо лабораторными заданиями, они обнаружива­ли себя почти всегда думающими о еде. Вот типичная фантазия, расска­занная одним из испытуемых: «Сегодня у нас меню № I. Но это же, кажется, самое маленькое меню! Что мне сделать с картошкой? Если я словчу, то смогу добавить больше воды... Если я буду есть чуть-чуть быс­трее, пища дольше будет оставаться теплой, а я люблю теплое. Но все равно она так быстро заканчивается». Любопытнейший факт: в то время как все устремления испытуемых были очевидно сосредоточены только на еде, а вся энергия направлена на реализацию этой потребности, это никак не отразилось в проективных методиках. Исследователи сообща­ют, что из использованных тестов (свободные словесные ассоциации, тест начальных букв, анализ сновидений, тесты Роршаха и Розенцвей-га) только один тест свободных ассоциаций дал ограниченные*свиде-тельства об озабоченности едой.

Это открытие чрезвычайной важности. Наиболее сильный, захва­тывающий мотив совершенно не обнаружил себя в проективных методи­ках. Однако он был легко доступен в сознательных отчетах. Возможно, частично это объясняется тем, что в лабораторных занятиях испытуемые пытались найти временное отвлечение от навязчивого мотива. Они реа­гировали на проективные тесты бог знает на что пригодным, привыч­ным ассоциативным материалом. Еще больше сбивает с толку то, что анализ сновидений тоже не раскрыл такого весомого внутреннего моти-

ва. Вряд ли это может быть приписано сознательному сдерживанию. Од­нако оба результата предполагают, что возможен следующий закон: до тех пор пока мотив остается неподавленным, он не особенно влияет на восприятие и реагирование при прохождении проективных тестов. Еще рано говорить об обоснованности этого обобщения, но в любом случае эту гипотезу стоит проверить.

Другие исследования в ситуации голода подтверждают эти данные (Levine, Chein and Murphy, 1942; Sanford, 1936). Авторы этих исследова­ний наблюдали такую тенденцию, что количество явных ассоциаций с пищей в проективных тестах явно уменьшалось тем более, чем дольше продолжалось голодание. Очевидно, это происходило потому,-что мотив постепенно становился полностью осознанным и не подавлялся. Правда, инструментальные ассоциации (способы получения пищи) продолжали проявляться в словесных реакциях чаще с возрастанием чувства голода. Это, однако, вполне согласуется с гипотезой, что, когда голод полнос­тью осознан, субъект в экспериментальной ситуации удерживается от поиска его удовлетворения и, следовательно, подавляет свои инстру­ментальные тенденции.

Данные другого характера мы находим в работе И. У. Гетцеля (I. W. Getzel, 1951). Используя в своих исследованиях две формы теста «За­вершение предложений» (одну с формулировкой от первого лица, а вто­рую — от третьего), он составил пары следующего типа:

г

Когда Фрэнка попросили быть за старшего, он.,. Когда меня попросили быть за старшего, я...

Когда Джо знакомится с новым человеком, он обычно... Когда я знакомлюсь с новым человеком, я обычно...

Конечно, в эксперименте утверждения были перемешаны. Всего было 20 диагностических утверждений каждого типа. В исследовании при­нимали участие 65 демобилизованных военнослужащих, 25 из них диаг­ностировались как адекватно адаптирующиеся, а 40 психоневротиков были уволены со службы по причине нетрудоспособности, связанной с лич­ностными нарушениями.

Оказалось, что адекватно адаптированные испытуемые в большин­стве случаев давали идентичные окончания как для первого, так и для третьего лица. Если мы принимаем, что окончание предложения от тре­тьего лица — это «проективный метод», то полученные результаты по­чти идеально соответствуют прямому, от первого лица, вопросу. С другой стороны, психоневротики в большинстве случаев изменяли варианты окончаний. Они давали один ответ, когда вопрос задавался напрямую («Когда меня попросили быть за старшего, я согласился»), и другой на проективный вопрос («Когда Джона попросили быть за старшего, он испугался»). Прямое окончание фразы от первого лица заставляет психо­невротика использовать защитные механизмы и извлекает просто шаб­лонно-правильные реакции.

Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 134; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!