Возраст 5-6 лет (42 человека: 19 Д и 23 М)

В этом возрасте 95,23% детей видят "медведей", 4,76% (2 человека) говорят, что нарисованы "волк и собаки" (свидетельство, с одной сторо­ны, эмоциональных сложностей у ребенка в связи с темой внутрисе­мейного конфликта, с другой стороны — показатель выбора более диф­ференцированных средств для его выражения).

При этом спонтанно детьми проецируются следующие оппозиции: "медведи — медвежонок", которая в дальнейшем рассказе раскрывает­ся как социальная с появлением элементов семейной структуры (16,66% , 4 М и 3 Д); "папа — мама и ребенок (сынок)" (11,9%., из них 2 М и 3 Д); "другой медведь (старый сосед, другой папа) — папа и сынок" (9,52%, из них 3 Д и 1 М); "мама — папа и медвежонок" (7,14%, все 3 Д); "медведь — мама имишка"(7,14%, 1 М и 2 Д); единичный вариант — "медведь - медведь с ребенком". Таким образом 54,54% детей спон­танно проецировали в речевом выражении социальные оппозиции, ото­бражающие семейную структуру либо выход за ее пределы. Единичны­ми вариантами были: случай синкретического восприятия — "медведи", и вариант "волк — собаки".

При специальном вопросе, заданном в случае неявного обозначения семейных позиций самим ребенком ("кто эти мишки?") 14,3% (4 М и 2 Д) сказали "папа — мама и сынок"; 4,76% (2 М) — "мама — папа и медвежонок"; далее, 4,76% (1 М и 1 Д) "Михайло Потапыч — Настасья Петровна и Мишка" (т.е. и здесь сохраняется тенденция к восприятию доминирующей структуры "папа — мама и медвежонок"); далее следу­ют единичные варианты: "злой, злой волк — папа и медвежонок" (1 М) (вариант защитной идентификации с отцом и проецирование агрессив-ной оппозиции внесемейного окружения); "дедушка — папа и медвежо­нок — сын" (1 М) (вариант ребенка, воспитывающегося отцом; в семье, помимо мальчика и отца еще двое мужчин (два взрослых старших брата от другого брака), мамы и других женщин в семье нет); "мед­ведь — два медвежонка, побольше и поменьше" (1 М) (нивелирована роль матери, отношения рационализированы); "папа — медвежата" (1 М) (у данного ребенка папа — центральная фигура в семье, к нему приковано основное внимание всех ее членов); "папа Потапыч — вто­рой папа и мишутка" (1 М); "брат — мама и медвежонок" (1 Д) (вари­ант конкурентных отношений между детьми за право находиться бли­же к матери); "Дима Ботов — Миша и медвежонок" (1 М) (выход за пределы семьи для овладения ситуацией приближения ради установле­ния фамильярных отношений). Таким образом при суммировании по­казателей спонтанных и полученных при задании вопроса ответов, ока­залось, что наиболее выраженной является оппозиция "папа — мама и сын" (35,7%, из них 34,8% от общего числа М и 36,8% от общего числа Д, характерно, что разницы по полу детей не выявляется), далее следует оппозиция "другой медведь (сосед, другой папа, волк злой) — папа и сын" (16,6%, 3 Д 4 М), и оппозиция "мама — папа и сын" (11,9%, 3 Д и 2 М).

Итак,-возможно выделить в вышеназванном перечне оппозиции, выражающие внутрисемейный конфликт ("медведи и медвежонок", "папа — мама и ребенок" и т.д.), и социальные оппозиции, которые выражают конфликт, выходящий за пределы семьи ("другой медведь, другой папа, старый сосед и т.д. — папа и сынок"). В последнем случае конфликт в контекст внесемейной обстановки переносит введение взрос­лого персонажа. Этот вариант может быть вариантом нормы как опре­деленной идентификации с образом одного из родителей, благодаря ко­торой ребенок выходит за пределы семьи. Но одновременно это может свидетельствовать и о негативном развитии, к примеру, об ощущении окружения чуждой средой и как следствие ярко выраженной иденти­фикации со взрослым. При этом вариант "другой папа — папа и сы­нок" является промежуточным звеном между внутрисемейным распо­ложением и внесемейным. Как показано в психоанализе, именно отец выводит ребенка во внешний мир и через идентификацию с ним этот выход становится возможным, на фоне определенной фрустрирующей функции, которую фигура несет в себе отцовская фигура. (Если быть более точным, то необходимо говорить не о конкретной фигуре отца, но об определенной функции, выполняемой кем-либо из взрослых, если отец отсутствует, либо по разным причинам неспособен к ее реализа­ции (Kohut Н. (1971); Д.В. Винникотт (1994)). В том же случае, если отец — слабый, не соответствующий своей функции (напр., злоупот­ребляющий алкоголем и пр.), соответственно контакты с ним носят не систематический, но часто в этом возрасте очень глубокий эмоциональ­ный характер, приводя к следующим вариантам развития: 1) ребенок, идентифицирующийся с отцом, получает осуждение извне, таким обра­зом возникает случай противостояния с опасностью и враждебностью, идущими извне, и вариант идеалистического восприятия родителя ("Яничего не вижу, он хороший, а другие плохие"); 2) идентификация со слабой отцовской функцией и желание защитить его, возникает жа­лость к отцу; 3) иногда данные варианты связываются для ребенка с "дополнительным" выраженным желанием уйти от опеки матери.

Отметим, что тенденция к выходу конфликта за пределы семьи бу­дет сохраняться и усиливаться в следующей возрастной группе. Сохра­няет свою важность оппозиция "папа — мама и медвежонок", другая оппозиция "мама — папа и медвежонок", как мы покажем далее, ста­новится диагностическим критерием для выявления крайне неблагопо­лучных в эмоциональном плане детей.

Так, последние 5 детей, выбравшие оппозицию "мама — папа и сын", являются наиболее неблагополучными в эмоциональном плане, так для 3 Д подобная "расстановка сил" является крайне неуютной, вызываю­щей сильнейшую тревогу, (неслучайно поэтому в дальнейшем рассказе появляется называние персонажа "мамы" — волком), в отличие от де­тей, спокойно проецирующих и говорящих о "папе — маме и сыне". Оставшиеся два мальчика, проецирующие вышеуказанную оппозицию при специальном вопросе, имеют явно "недееспособных" отцов, так, один мальчик имеет отца-инвалида, который обездвижен и не может самостоятельно передвигаться и ухаживать за собой, у другого мальчи­ка отец пожилой (55лет), а мама — властно доминантная, гораздо мо­ложе своего мужа, при этом ребенок в конце рассказа добавляет следу­ющую фразу "мне это даже больше напоминает двух пап (хотя раньше повествование шло именно о маме, папе и сынке) и сынке".

Предмет, который держат персонажи, называется "веревкой" 73,22% детьми, возрастает процент называния этого предмета "канатом" (14,6%), единичный вариант — "шнурок". Двое детей отмечают нали­чие у "веревки" узла ".

Среди фона чаще всего говорится о "лесе" (12,2%), "горке" (7,3%), упоминается "лед" (4,8%), "земля (4,8%), а также "лужа" и "река" (еди­ничные варианты).

Возраст 6-7 лет (43 человека: 25 Д и 18 М)

Подавляющее большинство детей видят на картине "медведей" (95,5%), 4,5% упоминают "медведя" и еще какое-нибудь животное. В этой связи можно говорить о возрастании объективности, рдзвитии ло­гического мышления, формировании количественных отношений. Так, 22,7% детей обязательно уточняют "три медведя", 13,6% осуществля­ют указание на медведей пальцем и таким образом пересчитывают их.

Начиная с 3-летнего возраста, продолжается тенденция спонтанного проецирования семейной ситуации на проективный стимул, и очень важно, что структура "папа — мама и медвежонок" носит характерный и устойчивый оттенок, независимо от пола детей.

Анализ восприятия в этом возрасте показывает, что 18,17% детей (4 М и 4 Д) спонтанно проецируют семейную структуру "папа — мама и медвежонок". Сохраняется оппозиция "чужой — папа и сынок" ("дру­гой медведь (грубый; злой-презлой другой медведь) — папа и сынок"), выражающей выход за пределы семьи, при этом важно, что медвежо-нок всегда с папой, что говорит об особых тенденциях идентификации с отцовской фигурой в противоположность привязанности к матери, такая тенденция характерна преимущественно для девочек: в виде этой оппозиции структурируют видимый материал 9,1% детей (3 Д и 1 М); 6,8% (3 Д) в силу выраженной тревоги не обозначают расположение членов семьи, хотя проговаривают ее состав "мама, папа и сынок"; оппозиция "мама — папа и сын" присутствует у 6, 8% детей (2 Д и 1 М). Последняя оппозиция с очевидностью указывает на крайнюю сте-. пень семейного неблагополучия, так, у двух детей, выбравших такой способ структурации стимульного материала, отцы серьезно злоупот­ребляют алкоголем, позиция матери явно противопоставляющая себя "слабому" мужу, к которому дети тем не менее испытывают амбивален­тные чувства любви — жалости. У одной девочки отец умер после дли­тельной болезни, и в силу обстоятельств жизни она рано приняла на себя "роль маленького и самостоятельного взрослого", что нередко при­водило к конфликтам с матерью.

Помимо указанных встречалась как единичная спонтанно проеци­руемая оппозиция "дедушка — мама с мальчиком, его внук" (1 М), отражающая вторичный союз с мамой, первичен — дедушка и его внук. Данный вариант в нашем случае отражает конфликты между поколе­ниями, проживающими в одной квартире.

После специального вопроса (он был задан 7 детям), 42,85% детей вновь проецировали оппозицию "папа — мама и сынок" (2 М и 1 Д), характерную для этого возраста; в качестве единичных проявились сле­дующие варианты "дядя — дядя и маленький" (1 М) (для матери ребен­ка крайне травматично даже упоминание о муже, поэтому ребенок на­чинает говорить о нейтральном "дяде"); "мама — папа и медвежонок" (1 Д) (об этом варианте уже говорилось ранее); "приятель злой — папа и медвежонок" (1 Д) (характерно для случая, когда отцу неуютно в семье, он ищет контактов вовне ее, что крайне негативно воспринима­ется матерью, девочка воспроизводит эту структуру); " мама (папа) — Мама (папа) с сыночком" (1 М) (В последней оппозиции ребенок не­сколько раз менял решение о том, кого он видит на картинке. Это ответ мальчика, который с самого раннего возраста воспитывался толь­ко пожилым папой и старшим братом, маму за свою жизнь видел лишь дважды, поэтому имеет спутанное представление о характере материн­ского и отцовского отношения).

Если попытаться суммировать полученные результаты, то можно по частоте упоминания выстроить следующую иерархию оппозиций: 1) "папа — мама и медвежонок" — 24,97% (6 М и 5 Д)'; 2) "другой мед­ведь — папа и сынок" — 11,62% (1 М и 4 Д); 3) "мама — папа и сынок" — 9,1% (1 М и 3 Д).

В качестве предмета, который находится в лапах у медведей, дети отмечают "канат" — 43,2%, что является указанием на развитие кон­курентно-соревновательных мотивов (в предыдущем возрасте этот про­цент существенно ниже и составляет 14,6%); 40,9% детей по-прежне­му видят "веревку" (ранее в предыдущем возрасте этот процент составлял

73,22%). В одном случае встречается сомнение "может это змея, а не веревка?".

Среди деталей фона 6 детей (13,6%, все Д) упоминают "водные" ре­альности ("река", "вода", "море", "прорубь"). Это приходит на смену ак­центированию водного фона у мальчиков в возрасте от 4 до, 5 лет, и сопряжено с выраженной тревогой. Трое девочек (6,8%) видят "яму", "овраг"; 2 детей отмечают наличие "леса", как единичный вариант ви­дится "гора". Упоминание деталей персонажей не встречалось, лишь один мальчик отметил "руки" у одного из медведей.

7.4. Сравнительный анализ данных по восприятию детей России и Кипра

Исследование проводилось в типичном детском саду в г. Никосия (Кипр), в нем приняли участие 35 детей в возрасте от 3 до 7 лет (16 Д и 9 М): в возрасте от 3 до 4 лет 5 человек (3 Д 2 М), от 4 до 5 лет — 10 человек (6 Д 4 М), от 5 до 6 лет — 10 человек (6 Д 4 М), от 6 до 7 лет 10 человек (5 Д 5 М). Все дети воспитывались в полных семьях, где поми­мо ребенка был еще хотя бы один брат либо сестра. Уровень развития детей, социально-экономический статус семьи, особенности физическо­го развития, состояния здоровья, а также особенности адаптации к детскому саду этой группы были сопоставимы с российской выборкой. По возможности были соблюдены условия, описанные в части по про­ведению методики. Сразу оговоримся, что в виду малочисленности вы­борки можно говорить лишь о тенденциях, вытекающих из анализа материала, и требующих дальнейшего уточнения. Мы не будем приво­дить подробно данные по возрастам, как мы это делали ранее, фокуси­руясь преимущественно на различиях при сопоставлении ответов детей России и Кипра.

В целом для кипрских детей характерно разнообразие в назывании изображенных персонажей — встречаются "волки", "лисы", "собаки", "медведи", так что ни один из вариантов не является доминирующим, что отличается от стойкого и стабильного использования обозначения "медведи" в российской выборке.

У киприотов стабильна тенденция противопоставлять животных по роду в каждой возрастной группе (3 года "волк — медведи" — 2 реб.; 4-5 лет — 3 реб.; 5-6 лет — 2 реб; 6-7 лет — 3 реб). "Медведь" в греческом языке женского рода, и в том случае если дети прибегали к оппозиции "волк — и медведи", то этим достигалось не только выражение заост­ренности отношений внутри семьи ("волк" отрицательный и устрашаю­щий персонаж для кипрских детей), но и противопоставление женской и мужской позиций.

Общая закономерность, обнаруженная нами, о возрастании с возра-' стом спонтанного проецирования семейной структуры (и шире — соци­альной) подтвердилась и в кипрской выборке. Если в возрасте от 3 до 5 лет это присутствовало скрытым образом и лишь частично явным, то в последующих возрастах спонтанное проецирование социальных струк-тур восприятия приобрело стабильный характер. Опишем социальные структуры восприятия, выделенные у киприотов.

В возрасте от 3 до 4 лет и у мальчиков и у девочек проявляется оппозиция (задавался специальный вопрос о том, "кто эти "волки, миш­ки?" и пр.) "папа — мама и ребенок" (у киприотов присутствует уточне­ние по полу ребенка), аналогичная таковой в российской выборке.

В возрасте от 4-5 лет у 6 детей (все Д) в структуре восприятия при­сутствует противостояние мужской (отцовской фигуры) и материнской с ребенком (который в 4-ех случаях уточняется по полу как "девочка" или "дочка"), у четырех детей (все М) наблюдается союз папы и ребенка (в двух случаях "мальчик"; "дочка" (единич. вариант), "ребенок" (еди-нич.)), противопоставленный "большой девочке" и "маме". Результат, касающийся девочек, более однозначен, чем в российской выборке, где в большей мере, отражается сложность процессов идентификации и представлена тенденция к разотождествлению с матерью в союзе с от­цом. Номинации "дочка", "девочка", "мальчик" в ответах российских детей упоминаются крайне редко, (чаще говорится о "сынке"), у кипри­отов уточнения по полу встречаются гораздо чаще, что может быть связано с тем, что "мишка" в греч. языке является существительным женского рода, с одной стороны, а с другой — "медвежонок" — суще­ствительное сред, рода (в отличие от мужского в русском языке), нео­пределенность рода заставляет доопределять, более прямо проециро­вать себя. Другой причиной, возможно, выступает более патриархальное устройство семьи на Кипре, где значительно жестче поляризованы жен­ские и мужские функции как возможные объекты для идентификации, соответственно жестче разница между характером воспитания мальчи­ков и девочек в семье. В кипрской семье момент половой принадлежно­сти культурно заостряется — радость при рождении мальчика, нейт­ральность при рождении девочки и вытекающие отсюда стили семейного воспитания лежат в основе обостренного чувства половой идентичнос­ти (цит. по Лэонтиу Ф., 1999). В этом смысле патриархальная структу­ра семьи подчеркивает особенность женской функции, а не ее приниже­ние. Еще одной причиной выступает наличие нескольких детей в кипрской семье (у всех обследованных детей имелись по крайней мере одна сестра или брат), в отличие от российской, где в этом возрасте, как правило, ребенок единственен. Это также задает определенную мо­дель воспитания и поведения (есть мальчик, а кто-то — девочка). Кро­ме того, наличие нескольких детей означает большее количество огра­ничений, а следовательно, более четкое осознание своих особенностей, в отличие от российской популяции, где чаще всего есть один ребенок, что, как правило, свидетельствует о меньшем количестве фрустраций. Применительно к российской выборке наличие одного ребенка в семье предполагает ограниченный набор моделей для постоянного наблюде­ния поведения, и в этой связи гораздо меньшую дифференциацию муж­ской и женской роли, характер которых иной, чем при традиционно-патриархальном укладе.

В возрасте 5-6 лет для мальчиков — киприотов характерен выход за пределы семьи и переход в однополую дружескую среду (оппозиции"они — друзья мальчики"; "друзья: волк-мальчик — волк-мальчик и маленький мальчик"; "медведи: мальчик большой — мальчик большой и маленький"), как следствие подчеркивания обособленности мужской роли. Другой причиной этому могут служить выраженные требования со стороны отца к мальчику, что подталкивает к своеобразному уходу от конкуренции с отцом и проявлению себя в среде себе подобных по полу. Кроме того, для детей важно подчеркивание возрастных разли­чий (старший, младший), при помощи которых моделируются различ­ные социальные отношения. Таким образом, именно у мальчиков (что в целом нехарактерно для России) происходит выход за пределы семей­ного окружения к более широкой половозрастной модели для иденти­фикации. Дети в России гораздо больше, чем кипрские дети замкнуты на контекст семейности, гораздо более опекаемы, поскольку, как пра­вило, семья состоит из родителей и одного ребенка и старшего поколе­ния — бабушек и дедушек, проживающих в одном доме, и преимуще­ственно занятых воспитанием. Гиперопека часто оборотной стороной несет скрытые и явные требования по отношению к ребенку, посколь­ку каждый из опекающих видит в нем единственную возможность для приложения собственных душевных сил, а также реализации нереали­зованного.

Кроме того, у российских детей если и намечается выход за пределы семьи, то конфликт начинает разворачиваться среди старших по воз­расту ("сосед", "другой взрослый" и пр.) и младших, таким образом дети рано явно начинают конкурировать со взрослыми, в некоторых случаях это принимает форму выраженной борьбы за власть (так, одна девочка в ответ на перечисление мамой названий детских фильмов в магазине видео продукции уверенно и настоятельно выбрала фильм с характерным названием "Кто в доме хозяин?"), а не с детьми, что свя­зано с особенностями российской семьи, о которых мы говорили чуть выше.

У кипрских девочек в этом возрасте "выход" за пределы семейной среды наблюдался лишь в одном случае, в котором, впрочем, все же есть и упоминание об определенных родственных отношениях ("медве­ди: два брата и их друг"). В четырех случаях у девочек происходит проецирование семейной структуры, причем, в одном случае из указан­ных, где возможности стимула не позволяют спроецировать всю се­мью, ребенок вводит дополнительного персонажа, таким образом доби­ваясь максимального соответствия реальной жизненной ситуации изображенному сюжету. Еще один вариант проявляется в актуализа­ции скрытой семейной структуры (волк — большой мальчик — мед­ведь ("она" на греч.) со своим малышом".

В возрасте 6-7 лет у девочек — киприоток проецируется в трех слу­чаях семейная структура, где папа противостоит маме и ребенку (де­вочке), и соответственно сильнее идентификация с матерью, в двух слу­чаях — появляется ситуация детской конкуренции ("волки — друзья, все мальчики" и "мальчик — мальчик и девочка самая маленькая"), чего раньше не наблюдалось. В этом смысле можно отметить тенден­цию запаздывания выхода в контекст общения с другими детьми у

девочек, становящуюся позже, чем у мальчиков, и менее однозначную в плане пола детей.

У мальчиков-киприотов в этом возрасте проецируются социальные отношения следующего характера: в двух случаях появляется абстрак­ция типа "люди — 10 лет и 9 и 10 лет (возраст может меняться)"; в двух случаях — "собака (иногда указывается возраст) — папа и медве­жонок"; и "волк, у него нет детей — мама и медвежонок" (единичный вариант). Подобный характер оппозиций свидетельствует о сложных отношениях с отцом в этот период, с которым (по характеру расска­зов), сначала борются, а затем предлагают себя связать. Например, приведем текст рассказа мальчика "собака, ей 10 лет, и папа с медве­жонком тянут веревку. Выиграют двое, и они получат подарок. Собака им отдаст маленького медвежонка как подарок, а потом собака отдаст папе — медведю игрушку — веревку, чтобы связать веревкой собаку, чтобы она не ушла".

Обратимся далее к некоторым, любопытным, на наш взгляд, дета­лям ответов детей-киприотов. В их рассказах проявляется устойчивая тенденция восприятия выигрывающим либо одного персонажа — папы, либо папы в паре с кем-то (ребенком), либо выигрывает старший по возрасту (мальчик), т. е. победитель — обязательно мужчина (около 83% ответам по всем протоколам). Победа "мужского начала" отража­ет авторитет фигуры отца, часто ассоциируемой (особенно в возрасте от 3 до 5 лет) с устрашающей фигурой ("волк"). Таким образом чаще всего подчеркивается сила и властность отцовской фигуры, что исполь­зуется женщинами ради влияния на детей, ради целей воспитания (так, самая страшная угроза для кипрских детей состоит в сообщении о ха­рактере их поведения или проступке отцу) в отличие от достаточно "сла­бого" отца в российской популяции, который чаще всего проигрывает союзу "мамы с ребенком", (около 75% ответов), и мнение которого, судя по характеру ответов детей, менее значимо, чем мнение женщины.

В ответах кипрских детей обнаруживается, что именно от отцовской фигуры начинается процесс становления идентификации со старшими детьми, появляется стремление быть большим, что выступает у маль­чиков в качестве косвенной, опосредованной идентификации с отцом.

Интересно, что кипрские дети, начиная с 3 лет и далее, в добавлении к тому, что персонажи "тянут веревку", часто ( около 48% ответов) уточняют, что "они играют". По всей видимости, это свидетельствует о выраженном чувстве защищенности у кипрских детей, в отличие от российских, где подобное упоминание встречалось редко (20% отве­тов), да и то ответы касались в основном более поздних возрастных групп, как правило от 5 лет. Данный факт говорит об уже упоминав­шемся чувстве защищенности, непосредственно связанном с сильной отцовской фигурой, а также об особом устройстве детских учреждений, в структуре которых ребенок в большей мере занят игрой, в отличие от аналогичных структур в России, где дети в обследованной нами попу­ляции самой структурой режима пребывания в детском саду сфокуси­рованы на занятиях, обучении и соответствующих достижениях, при этом воспитатели выполняют скорее функцию наблюдения за детьми и обеспечения их безопасности, в отличие от функции организатора игр и общения внутри группы на Кипре.

На возраст 5-6 лет в кипрской выборке приходится наибольшее вос­приятие выраженных конфликтных отношений между персонажами ("ссора", "драка") — всего три ребенка этого возраста (1 М и 2 Д) отме­тили, что персонажи "играют". Данный факт перекликается с. тенден­цией, наблюдающейся в России среди детей возраста 5-6 лет, где обо­стренной темой начинает звучать отстаивание себя в ситуации явного конфликта (специфика этого конфликта описана нами ранее). Таким образом, в этих данных отражается период "бурь", выраженных сты­чек и конфликтов, актуализируемых в данный возрастной период.

Интересно, что в полученных результатах тема соревнования, начи­нающая проявляться в ответах киприотов от 5 лет и обостренно в диа­пазоне от 6 до 7 лет представлена именно у мальчиков ("соревнование и получение приза за победу"), в российской выборке — эта тема в рав­ной мере близка не только мальчикам, но и девочкам. При этом тема соревнования у кипрских детей вырастает из темы игры и определен­ного созревания в рамках игровой деятельности в отношениях со сво­им полом. В России ситуация иная- тема игры незначительно отраже­на в ответах детей, и поэтому тема соревнования актуализируется в качестве продукта социальных введений и режима воспитания в детс­ком саду, построенного по принципу "кто лучше, кто быстрее".

7.5. Развитие внутреннего диалога в контексте процессов идентификации с родительскими фигурами

Подведем итоги, сфокусировавшись на задаче уточнения первона­чально обрисованной модели развития внутреннего диалога в связи с процессами зависимости/ эмансипации и процессами идентификации с родительскими фигурами, применительно к российской выборке.

Возраст от 3 до 4 лет характеризуется, по нашим данным, склонно­стью детей (вне зависимости от пола) объединять себя с матерью, и в этом союзе противопоставляться отцу. По всей видимости, это связано с выраженно-конфликтной ситуацией, изображенной на картинке, ко­торая вызывает проявление преимущественно другой стороны внут­реннего диалога — не чувства бесконечного могущества, но,, напротив, зависимости и неполноценности. Те данные, которые были зафиксиро­ваны нами, в этой связи являются отражением известного стремления ребенка в стрессовой для него ситуации обращаться к матери за помо­щью, поддержкой и защитой, процессы же эмансипации обусловлены предшествующей привязанностью и зиждутся на систематической под­держке матери (Mahler M.).

В следующем возрасте от 4 до 5 лет более активно проявляется тен­денция к отождествлению с образом Другого, что мы и видим в проек­тивных материалах. Вне зависимости от пола дети склонны распола­гать себя рядом с отцом и рассматривать как оппозиционно стоящую мать. Данный факт свидетельствует с одной стороны, о достаточно ус-тойчивой способности к разотождествлению с матерью, о появлении образа себя в противоположность матери, а с другой стороны, это так­же указывает на способность отождествления также и с отцом, что подтверждается близостью расположения с ним в рамках воспринима­емого стимула. С процессов разотождествления с матерью и идентифи­кации с отцом начинается разрешение эдипова комплекса, подробно описанного в психоаналитической литературе. В этом возрасте намеча­ется тенденция, в которой папа чаще оказывается рядом с ребенком (особенно у мальчиков, но также и у девочек), что подтверждает тот факт, что, во-первых, через процесс идентификации с отцом проходят как мальчики, так и девочки, и это необходимо, в частности, для того, чтобы появилась большая независимость от матери, и, во-вторых, ука­зывает на то, что у девочек этот процесс более сложен. Таким образам, как это подчеркивалось нами ранее, появляется структура внутреннего диалога, в котором укрепляется значимость образа Другого, с которым теперь ребенок способен идентифицироваться, чего не было в предыду­щем возрасте, где ребенок осознавал свою зависимость от матери лишь незначительно. В этом же возрасте проявляется способность противо­поставлять себя матери (равно, как и отцу), средством чего служит идентификация с противоположной родительской фигурой.

В 5-6 лет, после того как ранее произошло заимствование отцовской позиции, происходит возвращение к себе и формируется идентифика­ция "Я как Я", что помогает заново отождествиться на более глубокой основе с матерью. Поскольку в этом возрасте в норме формируется феномен обратимости во внутреннем диалоге, то ребенок в этой связи в норме не должен ригидно противостоять матери, и если это случается, то такой факт будет говорить о сложностях в отношениях с матерью, и здесь возможны два варианта. Первый вариант связан с тем, что сам феномен обратимости у ребенка не сформировался, следствием чего выступает недостаток эмпатии и понимания Другого. Второй вариант обусловлен выраженно негативными отношениями с матерью, что не позволяет ребенку идентифицироваться со столь отрицательно окра­шенным ее образом. Выход за пределы семейной структуры, актуали­зирующийся впервые в этом возрасте, также указывает на устойчи­вость идентификаций, большую эмансипацию и уменьшение зависимости от родительских фигур.

В 6-7 лет, где выраженной становится способность заместить конф­ликтную ситуацию рационально опосредованными звеньями, внутрен­ний диалог в большей мере характеризуется равновесием между полю­сами Я и Другого, что достигается за счет рациональных средств нормативности деятельности (к примеру, это выражается в появлении объяснений поступкам героев, в рациональной структуре описываемых взаимоотношений), т.е. появляется феномен со-деятельности или со­вместной деятельности. В этой связи интересным является все большее подчеркивание детьми того факта, что в ситуации противостояния "ник­то не победит", что указывает на ценность для ребенка любви как со стороны матери, так и со стороны отца, и на нежелание потерять ее. Усиление тревоги в этом возрасте у девочек по отношению с более "тре-вожным" возрастом 4-5 лет у мальчиков, в частности, может свиде­тельствовать о более позднем массивном включении процессов вытес­нения.

Итак, наши данные подтверждают представление о том, что отно­шения привязанности и независимости (эмансипации) не противопо­ложны друг другу, а напротив, связаны друг с другом, эмансипация существует на основе привязанности, на основе контекста и качества привязанности, предполагая проработанность привязанности, существу­ющую внутри ребенка. Таким образом, эти процессы дополнительны, и важно точно говорить о характере привязанности и эмансипации в зависимости от возраста. До тех пор, пока ребенок не чувствует, что он может потерять объект, привязанности к нему не возникает (Фрейд 3. (1989, 1991); Winnicott D.(1971)) и тогда, отношение привязанности формируется на основе ощущения определенной фрустрации по отно­шению к ребенку или же в его отношении к кому-то. В этом контексте развиваются и различные формы внутреннего диалога.

Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 269; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!