ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ И СОВРЕМЕННОЕ ЗВУЧАНИЕ ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ТРУДА С. Л. РУБИНШТЕЙНА

Автор этой книги — Сергей Леонидович Рубинштейн, один из крупнейших психо­логов и философов, — родился 6 (18) июня 1889 г. в Одессе, умер 11 января 1960 г. в Москве. Высшее образование получил в 1909—1913гг. в Германии — в университетах Берлина, Марбурга и Фрейбурга, где изучал философию, логику, психологию, социоло­гию, математику, естествознание. В Марбурге блестяще защитил докторскую диссерта­цию по философии «К проблеме метода»[208], посвященную главным образом критическо­му анализу философской системы Гегеля и, прежде всего, ее рационализма. Вернувшись в Одессу, Рубинштейн становится доцентом Одесского университета, а после смерти известного русского психолога Н. Н. Ланге с 1922 г. возглавляет кафедру психологии и философии.

Сразу же после революции С. Л. Рубинштейн принимает активное участие в пере­стройке системы высшей школы на Украине. Трудности преобразования высшей школы в Одессе, неприятие одесскими психологами философских идей, которые в 20-е гг. он начал разрабатывать в своих курсах, вынуждают С. Л. Рубинштейна отойти от препо­давательской деятельности и принять пост директора Одесской научной библиотеки. В целом 20-е гг. в биографии Рубинштейна — это период интенсивных научных поис­ков, становления его как философа и методолога науки, создания основ философско-психологической концепции. Освоение работ, написанных в эти годы С. Л. Рубинштей­ном, только начинается. В 1979 г., а затем в 1986 г. были переизданы его первые статьи, увидевшие свет в начале 20-х гг.[209], однако большая часть его философско-психологического наследия так и не опубликована, хотя и представляет уникальный образец творче­ского синтеза гносеологии, онтологии и методологии науки. В своих рукописях 1916— 1923 гг. Рубинштейн намечает и все более четко разрабатывает как бы «третий» путь в философии — третий по отношению и к материализму, и к идеализму. Но в 30—50-е гг. он мог называть его только диалектическим материализмом или материалистической диалектикой.

В статье «Принцип творческой самодеятельности (к философским основам совре­менной педагогики)» Рубинштейн раскрывает суть деятельностного подхода и начинает разрабатывать его философский, педагогический и психологический аспекты. Сущность этого подхода сам автор прежде всего усматривает в том, что «субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его само­го. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере педагогики в большом стиле»[210].

В этой статье Рубинштейн проанализировал такие наиболее существенные особенно­сти деятельности, как: 1) ее субъектность, т. е. то, что она всегда осуществляется лично­стью как субъектом или субъектами (например, учение как «совместное исследование» учителем и учениками познаваемого объекта); 2) ее содержательность, реальность, пред­метность; 3) ее творческий и развивающий личность характер. Эти характеристики дея­тельности, ставшие ключевыми в данном труде, были разработаны Рубинштейном в его уникальной философской концепции 20-х гг., завершенной в 50-х гг. и опубликованной после его смерти.

В 20-е гг. не только в Одессе в психологии господствовали механистические, рефлек­сологические, поведенческие представления, несовместимые с деятельностным принци­пом. На Украине в то время кафедры психологии были преобразованы в кафедры реф­лексологии. Этим отчасти объясняется, почему Рубинштейн не получил поддержки со стороны своих коллег по Одесскому университету и даже не смог опубликовать свою большую философско-психологическую рукопись, очень кратким фрагментом которой была упомянутая статья. Тем не менее он продолжает свои философские и психологи­ческие исследования. В этой статье и в других своих немногочисленных публикациях 20-х гг., когда Рубинштейн начинает разрабатывать оригинальную концепцию субъекта и его деятельности, он не ссылается на философию К. Маркса, так как не видит суще­ственной идейной близости между своими и Марксовыми философскими взглядами (та­кую близость он почувствовал лишь после опубликования в 1927—1932 гг. ранних фи­лософских рукописей Маркса).

Энциклопедическое образование, полученное в университетах Германии, в чем-то сближало этого человека с людьми эпохи Возрождения. Решавшиеся марбургской фи­лософской школой методологические задачи, — прежде всего поиски синтеза наук о духе (гуманитарных) и о природе, вывели С. Л. Рубинштейна на передовые рубежи тогдашнего научного знания, особенно по проблемам методологии, решение которых он связывал с философской антропологией и онтологией. Отец Рубинштейна — крупный адвокат — был знаком с Г. В. Плехановым и во время заграничных поездок часто бы­вал у него в гостях, что, по-видимому, явилось одной из причин, побудивших юного Рубинштейна начать изучать философию К. Маркса. Однако Рубинштейна интересует не только поставленная Марксом проблема синтеза социальных и экономических ха­рактеристик бытия, но способ связи всех качеств человека и его место в бытии. В 20-е гг. не только закладываются основы мировоззрения, но и формируется научный стиль С. Л. Рубинштейна, сочетающий смелость методологического поиска с немецкой педан­тичной строгостью и систематичностью в построении концепций.

В неопубликованной рукописи 20-х гг. С. Л. Рубинштейн дает критический анализ методологических принципов философии начала века — гуссерлианства, неокантиан­ства, неогегельянства, связывая основные методологические проблемы с задачей постро­ения онтологического учения о структуре бытия и месте в нем человека. Для раскрытия типа причинности, ключевого для гуманитарных наук, он выдвигает фундаментальную идею своей философско-психологической концепции — идею субъекта. Эта идея в на­чале 30-х гг. оформляется в виде методологического принципа психологии — единства сознания и деятельности. К этому принципу Рубинштейн приходит, применив к психо­логии Марксово понимание деятельности, труда и общественных отношений[211].

Таким образом, формальная периодизация научного творчества С. Л. Рубинштейна когда 10—20-е гг. считают собственно философским этапом, а 30—40-е гг. — психологи­ческим, при этом 50-е гг. рассматривают как период возвращения к философии, доста­точно поверхностна. При разработке в 20-е гг. принципиальных проблем методологии наук (в советской философии они начали систематически разрабатываться, пожалуй лишь начиная с 60-х гг., т. е. после смерти Рубинштейна) он, сохраняя философскую направленность этих проблем, решает их применительно к задачам конкретной нау­ки — психологии.

Эти соображения являются исходными для ответа на вопрос, почему Рубинштейну удалось столь глубоко и оригинально в своих «Основах общей психологии» 'решить эти проблемы, возникшие на рубеже XX в. Состояние глубокого методологического кризиса науки, в том числе и психологии, выдвинуло задачи методологии на первый план. Совет­ские психологи, стремившиеся в 20-е гг. перестроить психологию на основе марксизма, не были профессиональными философами такого уровня, которого требовало решение данных задач. Рубинштейн почти не участвовал в дискуссиях психологов 20-х гг., но полученное им образование, сделавшее его знатоком не только русской, но и мировой психологии и философии, преподавание, начиная с 1916 г., курса психологии, осуществ­лявшийся им в 20-е гг. философский анализ этой науки свидетельствуют о фундамен­тальном характере его исследований в данной области. Поэтому его «стремительное» появление в психологии в начале 30-х гг. с программной статьей «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса», многими воспринятой как решающей для марксистского ста­новления этой науки, на самом деле было подготовлено почти двумя десятилетиями предшествующей работы.

Рубинштейн приступил к решению задачи построения психологии на диалектико-материалистической основе, уже будучи оригинальным философом. Это позволило ему исходить из целостного марксистского учения, а не обращаться к его отдельным, более близким к психологии положениям.

Приблизительно в то же время или несколько позже на Западе Т. Кун обращается к созданию методологии, но именно как абстрагированной от конкретных наук и потому универсально всеобщей области философского знания. Рубинштейн приступает к раз­работке методологии именно как метода познания в конкретной науке, неотрывного от этой науки. На основе обобщения и критически рефлексивного переосмысления метода психологического познания Рубинштейну удается, не уходя в область частных проблем психологии, выявить такие, связанные с диалектичностью понимания ее предмета, осо­бенности, которые позднее, в начале 50-х гг., потребовали пересмотра философского обо­снования психологии, уровня диалектичности этого обоснования. Этим отчасти объяс­няется преимущественная философская ориентация работ Рубинштейна последнего пе­риода жизни. Если куновская методология отрывается от философии, превращаясь в абстрактный и формальный сциентизм, то рубинштейновская устанавливает содержа­тельную связь философии и конкретной науки. Решение задачи построения методоло­гии конкретной науки становится для Рубинштейна апробированием возможностей фи­лософского метода, операционализацией философского мышления. Вот почему, занима­ясь психологией, он продолжает свои философские исследования.

Связав кризис мировой психологии с кризисом методологии науки, Рубинштейн не ограничился проецированием на психологию найденного им в 20-х гг. философско-онтологического принципа субъекта и его деятельности, поскольку как ученый избегал всякого априоризма и относился с пиететом к внутренней логике развития любого яв­ления, в том числе и научного знания. Обращаясь к выявлению внутренних противоре­чий психологии, он категоризовал этот кризис как взаимоисключающую поляризацию прежде всего двух направлений психологии XX в. — психологии сознания и бихевио­ризма. Эта поляризация была связана с идеалистическим пониманием сознания, и хотя бихевиоризм выступил как направление, противоположное психологии сознания, как ее альтернатива, он исходил из того же понимания сознания, что и интроспекционизм, но его попросту отрицал[212].

Противоречия мирового кризиса психологической науки не обошли стороной и со­ветскую психологию 20-х гг. «Парадоксальность ситуации, — оценивает историк совет­ской психологии Е. А. Будилова основные концепции психологии того времени, — воз­никшей в рефлексологии, так же как и в реактологии, заключалась в том, что оба эти направления, объявляя предметом изучения человека как деятеля, в действительности отводили ему пассивную роль в переключении внешних стимулов на двигательную ре­акцию. Человеческая деятельность лишилась своей сущности — сознательности и сво­дилась к двигательным ответам или реакциям»[213]. Невозможность преодолеть кризис мировой психологии была связана с механистическим характером попыток его преодо­ления.

Рубинштейн, выявив ключевую проблему, без решения которой кризис не мог быть преодолен, — проблему сознания и деятельности, сумел вскрыть внутреннюю связь этих категорий благодаря раскрытию их единства через категорию субъекта. Введя субъекта в состав онтологической структуры бытия, он одновременно стремился углубить и кон­кретизировать понимание объективности в подходе к субъекту как проблему метода все­го гуманитарного знания и более конкретно — психологии. Понимание деятельности не как замкнутой в себе сущности, но как проявления субъекта (в его историчности, в его системе общественных отношений и т. д., согласно К. Марксу), позволяет Рубинштейну сформулировать тезис об объективной опосредствованности сознания, т. е. распростра­нить объективный подход на понимание субъективного. Диалектика объективирования и субъективирования — это не гегелевское саморазвертывание сущности субъекта, а объективно-деятельностное и субъективно-сознательное соотнесение данного субъекта с другими, с продуктами его деятельности и отношениями, которые эту деятельность детер­минируют.

Таким образом, связь сознания и деятельности не просто постулируется, а раскрыва­ется. Позднее Рубинштейн квалифицировал этот принцип следующим образом: «Утвер­ждение единства сознания и деятельности означало, что надо понять сознание, психику не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а как процесс, деятельность субъекта, реального индивида, и в самой человеческой деятельности, в поведении человека раскрыть его психологический состав и сделать таким образом самую деятельность человека предметом психологического исследования»[214]. Однако следует подчеркнуть, что реализация Рубинштейном деятельностного (как его позднее назвали) подхода к сознанию, который фактически совпадал в этом значении с принципом субъекта дея­тельности, не означала сведения специфики сознания и психики в целом к деятельно­сти. Напротив, принцип единства сознания и деятельности базировался на их понима­нии как различных модальностей, а деятельностный подход служил цели объективного выявления специфики активности сознания.

Одновременно с этим Рубинштейн осуществляет методологическую конкретизацию философского понятия субъекта: он выявляет именно того субъекта, который осуществ­ляет и в котором реализуется связь сознания и деятельности, изучаемая прежде всего психологией. Таким субъектом является личность. Психика и сознание не самодоста­точны, не существуют в себе, а принадлежат человеку, более конкретно — личности. Личность в рубинштейновском понимании, исходящем из категории субъекта, одновре­менно оказывается самым богатым конкретным понятием, благодаря которому преодолевается безличный, бессубъектный, а потому абстрактный характер связи сознания и деятельности. Через личность Рубинштейн раскрывает систему различных связей со­знания и деятельности: в личности и личностью эта связь замыкается и осуществляется Сама личность определяется через триединство — чего хочет человек, что для него имеет привлекательность (это так называемая направленность как мотивационно-потребностная система личности, ценности, установки, идеалы), что может человек (это его способности и дарования), наконец, что есть он сам, т. е. что из его тенденций, установок и поведения закрепилось в его характере. В этом триединстве непротиворечиво соеди­нены и динамические характеристики личности (направленность, мотивы) и ее устойчи­вые качества — характер и способности. Перефразируя это определение сегодня, мож­но сказать, что личность как субъект вырабатывает способ соединения своих желаний мотивов со способностями в соответствии со своим характером в процессе их реализа­ции в жизни, соответственно ее целям и обстоятельствам.

Для Рубинштейна личность — это и основная психологическая категория, и предмет психологического исследования, и методологический принцип. Как все методологиче­ские принципы психологии, которые были разработаны Рубинштейном, личностный принцип на разных этапах развития его концепции и всей в целом советской психологии решал различные методологические задачи и потому видоизменял свое методологиче­ское содержание. На первом этапе его разработки в начале 30-х гг. и прежде всего в указанной программной статье 1934 г. личностный принцип решал ряд критических за­дач: преодоление идеалистического понимания личности в психологии, преодоление ме­тодологии функционализма, не признававшей личность основанием различных психи­ческих процессов, и т. д. Одновременно и чуть позднее Рубинштейн определяет пози­тивные задачи, которые решались этим принципом: выявление через личность не только связи сознания и деятельности (с сохранением специфики составляющих), но и связи всех психических составляющих (процессов, качеств, свойств); определение того каче­ства и способа организации психики, которое достигается на уровне личности; наконец, выявление особого измерения и качества самой личности, которое обнаруживается толь­ко в особом измерении и процессе ее развития — жизненном пути. Сюда же относятся задачи исследования специфики саморазвития и формирования личности (соотношение развития и обучения, развития и воспитания), выявления диалектики внешнего и внут­реннего, индивидуального и типического, особенного и всеобщего, которые также явля­ются методологическими и в таком качестве возникли в психологии.

Однако среди всего этого множества конкретных задач, которые последовательно решались Рубинштейном, нельзя упускать основную, которая, пожалуй, может быть отрефлектирована только при осмыслении всей истории советской психологии и соци­альных детерминант ее развития. Лишь выявляя эту глубинную тенденцию, можно ска­зать следующее: на рубеже 20—30-х гг. начинается изучение личности и особенно лич­ности ребенка, но кризисные ситуации советской психологии, связанные с разгромом социальной психологии, психотехники, педологии, т. е. организационным вмешательст­вом во внутренние вопросы науки, приводят к постепенному обезличиванию предмета общей и педагогической психологии. Конкретная разработка теорич личности (В. Н. Мясищевым и др.) не может компенсировать того оттеснения на задний план личностной проблематики, которое начинается с середины 30-х гг. и достигает в 40-х гг. своего апо­гея. Именно поэтому, особенно в контексте эпохи, стремившейся к обезличиванию, очень существенно и принципиально то, что Рубинштейн, начиная с 30-х гг., последовательно реализует личностный подход к предмету психологии и разрабатывает свою теорию личности.

Эти соображения в целом очерчивают круг методологических задач, к решению ко­торых Рубинштейн был подготовлен первыми этапами своего творческого пути и с решения которых он начал теоретические и эмпирические исследования в 30-е гг.

1930—1942 гг. составляют ленинградский период его жизни и творчества, связанный с переездом из Одессы в Ленинград и началом собственно психологической научной дея­тельности в качестве заведующего кафедрой психологии в Ленинградском педагогиче­ском институте им. А. И. Герцена, куда он был приглашен М. Я. Басовым.

В течение необыкновенно короткого времени Рубинштейн создает новый научный коллектив, разворачивает его силами ряд экспериментальных исследований и приступа­ет к разработке диалектико-материалистических основ психологической науки. Боль­шим этапом решения данной задачи стал выход в свет его первой монографии «Основы психологии» в 1935 г. За эту книгу ему была присуждена (без защиты диссертации) ученая степень доктора педагогических наук (по психологии).

Становление психологии на основе диалектической методологии означает формиро­вание нового типа знания и познания, суть которого состоит в опережающем конкретное исследование философско-методологическом обосновании адекватности самого способа выявления, видения предмета науки. Такое опережение не является произвольной кон­струкцией или априоризмом философии (в ее прежнем понимании как науки наук) по отношению к конкретной науке, но онтологическим философским обоснованием места психического во всеобщей системе явлений материального мира, а потому объективным выделением перспективных направлений его исследования. Подобный априоризм ис­ключен, поскольку выбор философских категорий, выступающих в роли методологиче­ских принципов науки и затем служащих ориентирами при определении направлений ее исследования, осуществляется на основе обобщения всего состояния психологической науки, а не путем внешнего случайного «приложения» к психологии всех подряд поло­жений и категорий марксистской философии (как, например, в 20-е гг. пытались прямо применить к определению сущности психики положение марксизма о классовой борьбе).

Так, принцип единства сознания и деятельности, выделенный в качестве центрального для определения ее предмета, был сформулирован, как уже отмечалось, на основе крити­ческого осмысления состояния мировой психологической науки, а не просто в порядке психологического раскрытия и конкретизации марксистской философской категории деятельности. На базе выявленных на протяжении истории философской мыслью наи­более существенных закономерностей действительности психология, устанавливая соб­ственные методологические принципы, существенные для определения ее предмета, по­лучает подлинные, адекватные ее сущности ориентиры для своего исследования действи­тельности, исключающего чисто эмпирический, случайный, тупиковый характер такого исследования.

Создание основ науки, исходящих из новой философской парадигмы, а тем более их обоснование как нового типа научного знания представляло собой уникальную для пси­хологии задачу. Ее уникальность обнаруживается прежде всего при самом общем сопо­ставлении с особенностями оформления и структурирования психологического знания, которые имели место в те же годы в западноевропейской и американской психологии. Эта психология продолжала свое существование, не преодолев методологического кри­зиса начала века и лишь компенсировав его последствия широкой сферой выходов пси­хологии в практику (клиническую, инженерную и т. д.). В 30-е и последующие годы в западноевропейской и особенно американской психологии разрабатываются крупные оригинальные концепции. Однако никто ке возразит против того, что ни одна из них не претендует на роль интеграции всего психологического знания. Последнее представле­но более в информационном, чем интерпретационном, качестве, в форме многочислен­ных руководств, содержащих недостаточно связанные сводки знаний и сведений из раз­ных разделов психологии.

Между тем развитие психологической науки в СССР на основе решенной Рубин­штейном методологической задачи начинается как развитие, говоря современным язы­ком, системного знания, что составляет действительно уникальную ее особенность. Од­нако выявление многочисленных внутренних связей предмета психологии, к которому приступил Рубинштейн в первом издании своих «Основ...» (1935), возможно в принци­пе только на базе методологически адекватного определения этого предмета. Принцип единства сознания и деятельности, выявляющий личность как субъекта этого единства оказался таким предельным и емким основанием, на котором — на том этапе — уда­лось интегрировать почти все существовавшие психологические знания в единую систе­му. Эта система, повторяем, имела не классификационный характер, она выступала как категориальная логика интеграции старого и получения нового знания.

Такая категориальная систематизация знаний, которую предпринял Рубинштейн в своей первой психологической монографии, становится эвристическим средством продуцирования новых психологических проблем, т. е. служит средством порождения новых знаний, выполняя функцию их развития в целом. Раскрытие роли социальной детерми­нации в понимании связи деятельности, сознания и психики стало впоследствии во многом единой принципиальной позицией советской психологии при наличии в ней раз­личных направлений и школ, в разных аспектах рассматривающих эту зависимость и по-разному понимающих роль деятельности в определении специфики психического (Д. Н. Узнадзе, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов, А. Н. Леонтьев, Б. Г. Ананьев и др.).

Итак, в книге «Основы психологии» 1935 г. С. Л. Рубинштейн на основе принципа единства сознания и деятельности впервые представил полученные в психологии раз­личные данные, направления и проблемы как внутренне взаимосвязанные и обобщен­ные. Одновременно на базе этого принципа он занялся исследованием ряда новых пси­хологических проблем мышления, памяти, восприятия, речи и т. д., которое проводилось на кафедре психологии Ленинградского педагогического института в течение ряда лет.

Большую теоретическую и экспериментальную работу на основе деятельностного принципа вели также Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов и мно­гие другие советские психологи. Например, в ходе исследования П. И. Зинченко, А. А. Смирновым, А. Г. Комм, Д. И. Красилыциковой памяти через ее проявление и формирование в деятельности выявляется специфика и активная природа запоминания и воспоминания. Через изменение задач и условий деятельности выявлялась сущность других психических процессов. «С позиций, выдвинутых этим принципом, — писал впоследствии Рубинштейн, — были плодотворно разработаны в советской психологии проблемы сенсорики, памяти, способностей».[215]

В контексте деятельностного подхода началась категоризация видов деятельности по принципу ведущей роли для развития (ребенка), которая опиралась на общепсихоло­гическую классификацию видов деятельности (игра, учение, труд). Эти проблемы об­суждались С. Л. Рубинштейном с Б. Г. Ананьевым, А. Н. Леонтьевым, Б. М. Тепловым, Д. Н. Узнадзе и другими в дискуссиях о соотношении созревания и развития, обучения и развития ребенка. В 30-е гг. начинается психологическое исследование особенностей игры как ведущего вида деятельности для формирования психики и сознания ребенка (А. Н. Леонтьев, Д. Б. Эльконин и др.).

Интенсивное развертывание этих теорий и конкретных эмпирических исследований побуждает Рубинштейна к написанию нового, еще более глубокого и эмпирически фун­дированного в новом направлении варианта «Основ...». Вскоре после выхода в 1935 г. «Основ психологии» он приступает к созданию своего капитального труда «Основы общей психологии», в котором представил и обобщил почти все теоретические и эмпири­ческие достижения советской психологии 30-х гг.

Одним из методологических стержней этого труда становится рассмотрение психи­ки, сознания и личности в развитии. Здесь Рубинштейн существенно по-новому продол­жает наметившуюся в советской психологии в 20-е гг. тенденцию считать проблему развития психики конституирующей в определении предмета психологии, а исследование развивающейся психики ребенка — одним из ведущих по своему значению и удель­ному весу (П. П. Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский и др.). В новом труде С. Л. Ру­бинштейн раскрывает в единстве исторический, антропогенетический, онтогенетический, филогенетический, функциональный аспекты развития психики и бытийно-биографический — развития личности. Система психологии разрабатывается и представляется им через иерархию все усложняющихся в деятельности психических процессов и обра­зований.

Сама деятельность субъекта также рассматривается в процессе ее становления и совершенствования: на разных этапах усложнения жизненного пути деятельность при­нимает новые формы и перестраивается. Вот почему Рубинштейн, во-первых, возражает против сведения роли деятельности в психическом развитии только к тренировке, не создающей никаких новых структур, и показывает, что на разных уровнях развития психические процессы строятся различным образом, приобретают новые мотивы, новое качество и включаются в новый способ деятельности, используя старые психические образования лишь в преобразованном, снятом виде. Во-вторых, он противопоставляет свою концепцию всем попыткам понять психическое развитие как чистое созревание, при котором заложенные от природы задатки функционируют независимо от условий конкретной деятельности. Именно это отмечали в концепции Рубинштейна, подчеркивая ее деятельностно-генетический аспект, Б. Г. Ананьев, А. Р. Лурия и другие психологи в отзыве, данном по поводу представления «Основ общей психологии» (1940) на Государ­ственную премию[216].

Аналогичную оценку получил этот труд и в коллективе Института психологии при МГУ: «С. Л. Рубинштейн впервые всесторонне и обоснованно представил психологию как относительно законченную научную систему в свете материалистической диалекти­ки. В этом труде он по существу подвел итоги развитию советской психологии за 25 лет на общем фоне достижений мировой научной психологической мысли и наметил новые пути ее плодотворного развития на основе марксистско-ленинской методологии. Он Поставил и дал на высоком теоретическом уровне решение целого ряда психологиче­ских проблем (психика и деятельность, взаимоотношение психического и физиологиче­ского, строение сознания и т. д.). Многие из числа поднятых им впервые проблем полу­чили оригинальное решение, имевшее фундаментальное значение для дальнейшего раз­вития философско-психологической мысли. Так, например, проблема строения сознания впервые в советской психологии раскрыта им в свете диалектического единства пережи­вания и знания. Глубоко оригинальное решение им проблемы строения сознания стало реально возможно благодаря новому решению психофизической проблемы, данному Ру­бинштейном на широкой генетической основе. Это решение проблемы, исходя из взаи­мосвязи и взаимообусловленности строения и функции, дает новое объяснение генети­ческих корней развития психики. С. Л. Рубинштейн дал решение основных вопросов теории психологического познания в свете марксистско-ленинской теории отражения. Профессор Рубинштейн разработал и свою методику психологического исследова­ния — оригинальный вариант естественного эксперимента, реализующий в методике психологического исследования единство воздействия и познания»[217].

Принцип единства сознания и деятельности, сформулированный Рубинштейном в статье «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934), выступает в «Основах общей психологии» (1940) в конкретизированном и расчлененном виде. Данный принцип предполагает раскрытие этого единства в аспекте функционирования и развития сознания через деятельность. Здесь нужно подчеркнуть его совершенно особенное со­держание соотносительно с обычным генетическим пониманием развития, принятым в психологии. В традиционном понимании развитие рассматривалось как прохождение некоторых последовательных, т. е. следующих во времени одна за другой, стадий, нося­щих необратимый характер. Детерминация этих стадий связывалась иногда с действи­ем имманентных — лишь внутренних — условий; тогда развитие понималось как со­зревание. В других случаях, напротив, абсолютизировалась роль внешних условий, и тогда развитие сводилось к механистически понятой заданности извне — тренировке и т. д. Рубинштейн в своей классической формуле связи сознания и деятельности ин­терпретирует сущность развития через диалектику субъекта и объекта, а тем самым развитие сближается с функционированием: проявление сознания в деятельности есть одновременно (а не последовательно) развитие сознания через деятельность, его фор­мирование.

В «Основах общей психологии» взаимодополняют друг друга оба аспекта (или зна­чения) принципа развития: генетически последовательные стадии развития получают свою качественную определенность, выступают как новообразования в зависимости от оптимально — неоптимально происходящего функционирования структур, сложившихся на каждой стадии, в зависимости от способа взаимодействия с действительностью. Ины­ми словами, качественное изменение строения психики, сознания, личности и т. д. на каждой последовательной стадии их развития, т. е. появление новообразований и, более того, возникновение нового способа функционирования, в свою очередь зависят не от имманентно складывающегося соотношения стадий, а от характера функционирования. Это и есть применительно к человеку проявление и формирование сознания в деятель­ности в зависимости от активности субъекта последней. То, что является лишь функци­онированием структур на уровне биологического мира, выступает как особое качество деятельности, активности на уровне человека. Однако чисто категориально в «Основах общей психологии» представлено единство структуры и функции, функционирования, которое позволяет проследить этот аспект развития в его специфике на уровне живот­ных и человека. Резюмируя, можно сказать, что рубинштейновская концепция развития является не структурно-генетической, как большинство концепций развития в психоло­гии, включая концепцию Ж. Пиаже, концепцию развития личности Ш. Бюлер и многие другие, а структурно-функционально-генетической, где генетическая последователь­ность определенных стадий и структур не имманентна, а зависит в свою очередь от типа взаимодействия или функционирования, а у человека — от характера деятельности.

Развивая вслед за А. Н. Северцовым и И. И. Шмальгаузеном принцип единства стро­ения и функционирования, Рубинштейн раскрывает важное положение о том, что на раз­ных генетических ступенях складывается соответственно различное соотношение между сторонами этого единства, так же как соотношение между сторонами этого единства су­щественно для смены генетически-последовательных стадий или структур (с. 93—97 наст. издания). При рассмотрении филогенетической и онтогенетической эволюции Ру­бинштейн высказывает и разрабатывает две существенные и взаимосвязанные идеи. Пер­вая указывает на взаимообусловливающий характер строения и функции: «не только функция зависит от строения, но и строение от функции» (с, 94 наст. издания). Вто­рая — на значение образа жизни для целостного процесса развития: «Прямо или кос­венно образ жизни играет определяющую роль в развитии и строения, и функции в их единстве, причем влияние образа жизни на строение опосредовано функцией» (с. 95 наст. издания). Из этих идей в свою очередь вытекает методологическая критика страте­гии сравнительного исследования, исходящего из примата строения, морфологии и т. д. и потому видящего свою задачу в сравнении разных этапов, стадий, срезов этого строения. Критика Рубинштейна была направлена против подмены генетического принципа сравнительным[218], но она значима и для обоснования тех же принципов в психологии, отказа от структурно-сравнительного и утверждения функционально-(структурно)-генетического принципа. Эта критика связана прежде всего с качественно новым пониманием онтоге­нетического развития личности, а потому только на ее основе можно понять сущность лонгитюдного исследования, важность его стратегии. Изучение срезов, сравнение разных возрастов в их сложившихся фиксированных структурах не позволяют вскрыть их гене­зис, диалектику внешнего и внутреннего, функциональных возможностей структуры того или иного типа и этапа. Рубинштейн указывает на статичность подобных срезовых ис­следований, не вскрывающих закономерностей развития.

Что дает применение функционально-генетического принципа к решению задач по­строения системы психологии? Во-первых, он интегрирует оба этапа развития психи­ки—у животных и человека. При этом функциональный аспект психики человека конкретизируется через деятельность. Не поведение (в бихевиористском смысле), а именно функционирование оказывается для Рубинштейна категорией, позволяющей раскрыть непрерывность двух качественно различных этапов развития психики (жи­вотных и человека). И это крайне важно для критики бихевиористской традиции в психологии, которая сумела даже павловское учение об условных рефлексах как несом­ненно функциональную концепцию подвести под поведенческую, сведя условные реф­лексы к внешним проявлениям (в поведении). Во-вторых, функционально-генетический принцип позволяет через понимание развития как развития функции и структуры опи­сать в единых категориях психофизиологическую характеристику психики, с одной сто­роны, и отражательно-деятельностную — с другой. Надо сказать, что вторая задача применения функционально-генетического принципа встала перед Рубинштейном позд­нее, в 50-е гг., когда так называемая Павловская сессия Академии наук СССР и Акаде­мии медицинских наук СССР (1950) потребовала от психологии отказа от специфики своего предмета, когда возникла опасность полной физиологизации психологии.

Психофизиологическая проблема анализируется в «Основах общей психологии» в категориях мозговых структур и их функций, что позволяет дать психофизиологиче­скую конкретизацию принципа развития (как единого и для уровня отражательно-деятельностного функционирования психики). Вместе с тем, критикуя концепцию фун­кциональной локализации (как одну из теорий соотношения структуры и функции), Рубинштейн развивает важнейшую идею о том, что в эволюционном ряду соотношение структуры и функции изменяется в пользу последней. «Чем филогенетически древнее какой-либо "механизм", тем строже его локализация» (с. 140 наст. издания), а чем дальше по филогенетической лестнице, тем более статическая локализация сменяется динамической и системной, т. е. в осуществлении одной и той же функции участвуют практически все крупные зоны коры. «Вопрос о функциональной локализации должен разрешаться по-разному для разных генетических ступеней — по одному для птиц, по-другому для кошек и собак и опять-таки по-иному для человека» (там же).

Непреходящая методологическая значимость данных положений может быть рас­крыта в контексте последующих событий в истории психологии и физиологии, связан­ных с уже упоминавшейся Павловской сессией, которая привела к физиологизации пси­хологии. Эта физиологизация проявилась в прямом переносе на человека положений И. П. Павлова об условных рефлексах животных, что в свою очередь вело к стиранию качественных граней между биологией человека и животных, а затем — как к своему следствию — к зачеркиванию специфики биологии человека. Этот пример подтверж­дает значимость положений Рубинштейна о методологическом учете специфичности со­отношений структуры и функции на разных этапах развития, о качественной специфике этого соотношения у животных и человека.

Генетический принцип в вышеуказанном его понимании пронизывает все теоретиче­ские построения книги С. Л. Рубинштейна. Как уже отмечалось, сознание рассмотрено здесь во множестве генетических (в широком смысле слова) аспектов, тщательнейшим образом проанализирована предыстория его возникновения — круг проблем класси­ческой зоопсихологии, связанный со стадиальностью психики животных, принципами и критериями дифференциации стадий, которые были в центре дискуссий между западно­европейскими и отечественными психологами (В. Келер, В. А. Вагнер и др.). В каждой из глав, посвященных раскрытию сущности психических процессов (познавательных, эмоциональных, речевых, наконец, собственно личностных — волевых и т. д.), представ­лен раздел, посвященный генезису этого процесса или функции у ребенка. (Эти разделы были сокращены в третьем издании «Основ», но именно поэтому необходимо отметить их стратегически-методологическую роль в первом и втором и данном изданиях книги как реализацию принципа развития во всех аспектах, во всей конкретике психологиче­ских этапов развития.) Наиболее общее содержание методологического принципа раз­вития и его наиболее глубокий смысл раскрывает тезис о потенциальности как о бе­зусловной возможности развития человека «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу», как это формулирует К. Маркс[219]. Именно этим тезисом преодолевается всякое представление о конечности развития, свойственное тео­риям локализации и жесткости структур, в которых развитие реализуется². Развитие — это линия на дифференциацию как усложнение структур, с одной стороны, и на генера­лизацию — с другой. Генерализация и дает возможность неограниченных гибких обоб­щенных связей между ними.

Каждый новый уровень развития, согласно Рубинштейну, открывает все более широ­кие возможности, а реализация этих возможностей в свою очередь формирует новые структуры — таков философско-методологический смысл соотношения структуры и функционирования. Рубинштейновская концепция развития раскрывает не только его стадиальность, но и иерархичность. Структуры высшего уровня видоизменяют способы функционирования низшего, совмещаются с ними, что создает сложнейшую феномено­логическую картину, которую не мог объяснить, например, К. Бюлер, «вытягивая», по выражению Рубинштейна, реально надстраивающиеся друг над другом стадии развития в «одну прямую линию, разделенную на три строго ограниченных отрезка» (с. 118 наст. издания).

Разрабатывая идею иерархичности развития, Рубинштейн сумел раскрыть не только роль высших более сложных стадий развития по отношению к низшим, но и их каче­ственное отличие. Развитие человека для Рубинштейна есть становление, включающее принцип саморазвития и самосовершенствования.

Единство функционального и генетического аспектов, как его понимал Рубинштейн, весьма актуально, поскольку и в современной психологии до сих пор распространены методологические принципы психологии, жестко разграничивающей функционирование и развитие. В этом случае деятельность человека начинает рассматриваться как норма­тивное (отвечающее заданным техническим условиям) функционирование. При всей правомерности подобного рассмотрения при определении конкретных профессиональ­ных задач оно не может быть перенесено на понимание психологического аспекта дея­тельности, всегда предполагающего возможность и необходимость развития человека как субъекта.

Идея развития как становления совпадает с категорией субъекта, его саморазвития в результате активного изменения мира. Реализуя принцип развития в психологии позна­ния и деятельности человека, Рубинштейн рассматривает стадиальность развития через понятия познания и поведения, вполне отвечающие общему генетическому подходу.

Формы поведения и познания, складывающиеся последовательно на разных стадиях как фиксированные и типичные для них, имеют разное внутреннее строение и определяют совокупность возможностей во взаимоотношении субъекта с миром. Именно несовпаде­ние внутреннего строения этих форм с процессом реального взаимодействия с миром ведет к активизации функциональных возможностей субъекта, к поиску новых способов их соотношения (но не так, что внутреннее строение определяет функциональные воз­можности каждой из форм в отдельности). Рубинштейн раскрывает внутреннее строе­ние и психики, и сознания, и личности, и ее деятельности, которым свойственны опреде­ленность, качественное отличие, устойчивость и одновременно способность к расшире­нию способа функционирования и на этой основе к их перестройке. Единство форм или строений основано именно на их различии, а не тождестве, в чем и скрыт постоянный источник, бесконечная возможность их развития.

Такие стабильные формы, как характер и способности, Рубинштейн исследует на уровне личности. И характер, и способности, и воля рассматриваются не только в своих статических формах, но и в динамике, которая является конкретным выражением процессуальности развития. И для этих форм единство устойчивого и динамического рас­крывается в генезисе. Устойчивость, определенность форм не есть их фиксированность. Устойчивость и стабильность проявляются в функционировании, которое содержит бес­конечные возможности к изменчивости. Характер проявляется в деятельности, в пове­дении, но в нем же и формируется. Динамика формирования связана с возможностью возникновения в каждой новой ситуации нового способа поведения, который из отдель­ного поступка может затем превратиться в черту характера.

Таким образом, принцип развития во всей многогранности его понимания пронизы­вает весь труд Рубинштейна.

Принцип единства сознания и деятельности тоже выступает во множестве аспектов, выполняя как позитивные (методологические, теоретические, эмпирические), так и кри­тические функции. Этот принцип задает систему расчленения и интеграции психологи­ческих проблем. Через него дается новое понимание предмета психологии и методоло­гическое определение природы психического: психика как единство отражения и отно­шения, познания и переживания, гносеологического и онтологического. Через тот же принцип раскрывается принадлежность сознания действующему субъекту, который от­носится к миру благодаря наличию у него сознания. Определение отражательной при­роды психического стало общепризнанным. Однако квалификация психики как пере­живания, как определенного онтологического состояния не давалась ни до, ни после Рубинштейна. Существенность этого аспекта становится особенно очевидной в контек­сте последующего развития психологии: у некоторых авторов деятельность постепенно свелась к ее идеальным формам. Особенно ярко эта тенденция проявляется в филосо­фии и психологии, когда говорят о тождестве сознания и деятельности или, что то же, об общности их строения.

Рубинштейновское определение психики как единства отражения и отношения, зна­ния и переживания, раскрывает соотношение в ней идеального и реального, объективно­го и субъективного, т. е. представляет психику в системе различных философско-методологических квалификаций. Определение сознания как предметного и как субъектно­го, т. е. как выражающего отношение личности к миру, трактовка сознания как высшего уровня организации психики, которому в отличие от других уровней присущи идеаль­ность, «предметное значение, смысловое, семантическое содержание» (с. 17 наст. изда­ния), понимание сознания как детерминированного одновременно общественным быти­ем индивида и общественным сознанием выявляют продуктивные противоречия его движения. Генезис и диалектика трех отношений субъекта — к миру, к другим и само­му себе (эти отношения были выделены Рубинштейном как конституирующие еще в 1935 г. в «Основах психологии») — вскрывают основу самосознания и рефлексии со­знания индивида. Наконец, соотнесение сознания с нижележащими уровнями психики

позволяет понять его роль как их регулятора, а также как регулятора целостной дея­тельности субъекта в его соотношении с миром.

Это положение о регуляторной функции сознания также является отличительным признаком концепции Рубинштейна. Сознание может выступать как регулятор дея­тельности только в силу его нетождественности последней, в силу своей особой модаль­ности: в сознании представлена вся объективная действительность (во всяком случае свойственная сознанию идеальность позволяет индивиду руководствоваться всем, что отдалено во времени и пространстве, что составляет не лежащую на поверхности сущ­ность бытия). Именно потому, что в сознании дано все существующее в мире, все отда­ленное во времени и пространстве, все, с чем человек никогда не вступал и не сможет вступить в непосредственный контакт, личность не замкнута в узком мире своего «я» и оказывается способной выходить бесконечно далеко за пределы этого «я». Она может задавать свою систему координат относительно значимого для нее в этом мире и тем самым регулировать свои действия и реализовать переживания. Идея о регуляторной роли сознания восходит к марксистскому философскому пониманию его активности, с одной стороны, а с другой — к естественно-научным представлениям о регуляторной роли психики. Однако последнюю зависимость как принципиальную непрерывную ли­нию отечественной психологии Рубинштейн начал детально обосновывать уже после выхода в свет второго издания «Основ общей психологии», т. е. с середины 40-х гг.

Вначале — через принцип единства сознания и деятельности — Рубинштейн ищет подход к объективному изучению личности, к тому, через что и как она проявляется в деятельности. Этот подход был реализован в цикле исследований проблем воспитания ребенка С. Л. Рубинштейном и его сотрудниками еще в 30-е гг. в Ленинграде. Почти одновременно им намечается другое направление исследований — путь активного фор­мирования личности и ее сознания через деятельность. Прослеживая связь сознания и деятельности, Рубинштейн показывает, что сознание есть такой высший психический процесс, который связан с регуляцией личностью складывающихся в деятельности отно­шений. Сознание не просто высшее личностное образование, оно осуществляет три вза­имосвязанные функции: регуляцию психических процессов, регуляцию отношений и ре­гуляцию деятельности субъекта. Сознание, таким образом, высшая способность действу­ющего субъекта. Сознание выводит его в мир, а не замыкает в себе, поскольку его цели детерминированы не только им самим, но и обществом. Детерминация субъектом своей деятельности складывается и в особом процессе — жизненном пути личности.

Принципиальным для Рубинштейна является вопрос о соотношении сознания и са­мосознания: не сознание развивается из самосознания, личностного «я», а самосознание возникает в ходе развития сознания личности, по мере того как она становится самосто­ятельно действующим субъектом. Этапы самосознания Рубинштейн рассматривает как этапы обособления, выделения субъекта из непосредственных связей и отношений с окружающим миром и овладения этими связями. Согласно Рубинштейну, сознание и самосознание — это построение личностью через свои действия отношений с миром и одновременно выражение своего отношения к миру посредством тех же действий. Из такого понимания соотношения сознания и самосознания С. Л. Рубинштейном развива­ется его концепция поступка: «При этом человек осознает свою самостоятельность, свое выделение в качестве самостоятельного субъекта из окружения лишь через свои отно­шения с окружающими людьми, и он приходит к самосознанию, к познанию собственно­го "я" через познание других людей» (с. 636 наст. издания). Самосознание в таком смысле есть не столько рефлексия своего «я» сколько осознание своего способа жизни, своих отношений с миром и людьми.

На пересечении всех приведенных определений сознания — гносеологического, со­циально-исторического, антропогенетического, собственно психологического, социально-психологического (соотношение индивидуального и коллективного сознания), наконец, ценностно-нравственного — и возникает его объемная интегральная характеристика,

Она образуется именно при генетическом рассмотрении. Только рассмотрение сознания в развитии позволяет соотнести, различив исторический (антропогенетический) и онто­генетический процессы развития сознания, показать единство и специфику индивиду­ального и общественного сознаний, определить сознание как этап развития личности ребенка, затем — как этап жизненного пути и нового качества в становлении личности, как способ и новое качество жизни и соотнесения себя с действительностью. Этап созна­тельного отношения к жизни есть новое качество самого сознания, возникающее в связи с новым способом жизни личности. Личность становится субъектом жизни не потому, что она обладает сознанием, характером, способностями, а потому и в той мере, в какой она использует свой интеллект, свои способности для решения жизненных задач, подчи­няет свои низшие потребности высшим, строит свою стратегию жизни.

Глубоко раскрыт С. Л. Рубинштейном генезис коммуникативных функций сознания, проявляющихся в речи и осуществляющихся в ней: «Благодаря речи сознание одного человека становится данностью для другого» (с. 382 наст. издания). Речь является формой существования мысли и выражением отношения, т. е. в функциях речи также прослеживается единство знания и отношения. Чрезвычайно важным является, по Ру­бинштейну, генезис тех функций речи, которые связаны с потребностью ребенка пони­мать и со стремлением быть понятым другим. Его анализ этой потребности, сопровожда­ющийся убедительной критикой Ж. Пиаже, отчасти близок бахтинской идее диалога. Однако принципиальная особенность позиции Рубинштейна состоит в том, что в отли­чие от М. М. Бахтина, настаивавшего вслед за родоначальником герменевтики Ф. Шлейермахером на значимости интерсубъективности, «сократической беседы», Рубинштейн исследует интрасубъективный аспект этой потребности.

Генетически-динамический аспект сознания получает наиболее конкретное воплоще­ние при рассмотрении С. Л. Рубинштейном эмоций и воли. Именно в них сознание предстает как переживание и отношение. Когда потребность из слепого влечения стано­вится осознанным и предметным желанием, направленным на определенный объект, че­ловек знает, чего он хочет, и может на этой основе организовать свое действие (с. 588 наст. издания). В генезисе обращения потребностей, переключении их детерминации с внутренних на внешние факторы концепция Рубинштейна сближается с концепцией объективации Д. Н. Узнадзе.

Таким образом, раскрытие генезиса и структуры сознания как единства познания и переживания, как регулятора деятельности человека дало возможность представить раз­ные качества психического — познавательные процессы в их единстве с переживанием (эмоции) и осуществлением отношений к миру (воля), а отношения к миру понять как регуляторы деятельности в ее психологической и собственно объективной общественной структуре и все эти многокачественные особенности психического рассмотреть как про­цессы и свойства личности в ее сознательном и деятельном отношении к миру.

Рубинштейновское понимание сознания тем самым дало и новое понимание предме­та психологии, и новую структуру психологического знания. Принципы единства созна­ния, деятельности и личности легли в основу построения психологии как системы.

Первопроходческая роль С. Л. Рубинштейна в систематической и глубокой разра­ботке (начиная с 1922 г.) деятельностного принципа в психологической науке должна быть специально подчеркнута, поскольку на протяжении последних 20—25 лет этот его вклад в психологию или умаляется, или замалчивается; в ряде энциклопедических спра­вочников об этом не говорится ни слова[220]. Между тем в нашей стране и за рубежом получают все более широкое распространение многие достижения в разработке деятель­ностного подхода, хотя нередко и без упоминания авторства или соавторства С. Л. Ру­бинштейна. Как ни странно, но именно так получилось, например, с хорошо известной философско-психологической схемой анализа деятельности по ее главным компонентам (цели, мотивы, действия, операции и т. д.). В своей основе эта схема была разработана С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым в 30—40-е гг. Сейчас она очень широко при­меняется и совершенствуется (иногда критикуется) отечественными и зарубежными психологами, философами, социологами.

Вышеуказанную схему анализа деятельности Рубинштейн начал разрабатывать в своей программной статье «Проблемы психологии в трудах К. Маркса» (1934) и в после­дующих монографиях. Так, в монографии «Основы психологии» (1935) Рубинштейном были систематизированы первые достижения в реализации деятельностного принципа. Прежде всего в самой деятельности субъекта им были выявлены ее психологически су­щественные компоненты и конкретные взаимосвязи между ними. Таковы, в частности, действие (в отличие от реакции и движения), операция и поступок в их соотношении с целью, мотивом и условиями деятельности субъекта. (В 1935 г. действие и операция ча­сто отождествлялись Рубинштейном.)

В отличие от реакции действие — это акт деятельности, который направлен не на раздражитель, а на объект. Отношение к объекту выступает для субъекта именно как отношение, хотя бы отчасти осознанное и потому специфическим образом регулирующее всю деятельность. «Сознательное действие отличается от несознательного в самом сво­ем объективном обнаружении: его структура иная и иное его отношение к ситуации, в которой оно совершается; оно иначе протекает»[221].

Действие отлично не только от реакции, но и от поступка, что определяется прежде Всего иным выражением отношений субъекта. Действие становится поступком в той мере, в какой оно регулируется более или менее осознаваемыми жизненными отношени­ями, что, в частности, определяется степенью сформированности самосознания.

Таким образом, единство сознания и деятельности конкретно проявляется в том, что различные уровни и типы сознания, вообще психики раскрываются через соответственно различные виды деятельности и поведения: движение — действие — поступок. Сам факт хотя бы частичного осознания человеком своей деятельности — ее условий и це­лей — изменяет ее характер и течение.

Систему своих идей Рубинштейн более детально разработал в первом (1940) изда­нии «Основ общей психологии». Здесь уже более конкретно раскрывается диалектика деятельности, действий и операций в их отношениях прежде всего к целям и мотивам. Цели и мотивы характеризуют и деятельность в целом и систему входящих в нее дей­ствий, но характеризуют по-разному.

Единство деятельности выступает в первую очередь как единство целей ее субъекта и тех его мотивов, которые к ней побуждают. Мотивы и цели деятельности в отличие от таковых для отдельных действий обычно носят интегрированный характер, выражая общую направленность личности. Это исходные мотивы и конечные цели. На различ­ных этапах они порождают разные частные мотивы и цели, характеризующие те или иные действия.

Мотив человеческих действий может быть связан с их целью, поскольку мотивом является побуждение или стремление ее достигнуть. Но мотив может отделиться от цели и переместиться 1)на саму деятельность (как бывает в игре) и 2) на один из результатов деятельности. Во втором случае побочный результат действий становится их целью.

Итак, в 1935—1940 гг. Рубинштейн уже выделяет внутри деятельности разноплановые компоненты: движение — действие — операция — поступок в их взаимосвязях с целями, мотивами и условиями деятельности. В центре этих разноуровневых компонен­тов находится действие. Именно оно и является, по мнению Рубинштейна, исходной «клеточкой, единицей» психологии.

Продолжая во втором (1946) издании «Основ общей психологии» психологический анализ деятельности и ее компонентов, С. Л. Рубинштейн, в частности, пишет: «Посколь­ку в различных условиях цель должна и может быть достигнута различными способами (операциями) или путями (методами), действие превращается в разрешение задачи» (с. 172 наст. издания) и здесь же делает сноску: «Вопросы строения действия специаль­но изучаются А. Н. Леонтьевым» (там же).

В 40-е гг. и позднее А. Н. Леонтьев опубликовал ряд статей[222] и книг, в которых была представлена его точка зрения на соотношение деятельности — действия — опе­рации в связи с мотивом — целью — условиями. Это прежде всего его «Очерк разви­тия психики» (1947), «Проблемы развития психики» (1959), «Деятельность, сознание, личность» (1975). По его мнению, «в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредованных психическим отражением проявле­ниях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности — по крите­рию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия — процессы, подчиняю­щиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели»[223].

В данной схеме понятие деятельности жестко соотносится с понятием мотива, а поня­тие действия — с понятием цели. На наш взгляд, более перспективной выглядит не столь жесткая схема, согласно которой и с деятельностью, и с действиями связаны и мотивы, и цели, но в первом случае они более общие, а во втором — более частные. Впрочем, иногда и сам Леонтьев расчленяет цели на общие и частные и только вторые непосредственно соотносит с действиями[224]. Тем самым в этом пункте намечается опреде­ленное сближение позиций Рубинштейна и Леонтьева. Вместе с тем между ними сохра­няются и существенные различия, прежде всего в трактовке субъекта и его мотивов[225]. Кроме того, как мы уже видели, Рубинштейн все время подчеркивает принципиально важную роль поступка, когда, с его точки зрения, деятельность «становится поведением» (с. 437 наст. издания) в нравственном (но, конечно, не бихевиористском) смысле этого слова.

В целом описанная общая схема соотнесения деятельности, действий, операций в их связях с мотивами, целями и условиями является важным этапом в развитии советской психологии. Не случайно она до сих пор широко используется. Вместе с тем разрабо­танная С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым схема нередко рассматривается как чуть ли не самое главное достижение советской психологии в решении проблематики деятельности. На наш взгляд, это, конечно, не так. В указанной проблематике наиболее существенным для психологии является вовсе не эта общая схема (которую вообще не следует канонизировать), а раскрытие через Марксову категорию деятельности нераз­рывной связи человека с миром и понимание психического как изначально включенного в эту фундаментальную взаимосвязь.

В отличие от деятельности и вне связи с ней действия, операции, мотивы, цели и т. д. давно стали предметом исследования психологов многих стран. Например, К. Левин и его школа многое сделали для изучения действий и мотивов, а Ж. Пиажеи его учени­ки — для изучения операций и действий. Но только в советской психологии, развивав­шейся на основе диалектико-материалистической философии, была особенно глубоко проанализирована связь человека и его психики с миром. Наиболее важными критери­ями такого анализа стали взятые у К. Маркса категории объекта, деятельности, общения и т. д. И именно в данном отношении (прежде всего в разработке проблематики дея­тельности) советская психология имеет определенные методологические преимущества например, перед тем же Ж. Пиаже, который не смог избежать некоторого крена в сторо­ну операционализма[226].

Во всех разработках проблемы деятельности и других проблем С. Л. Рубинштейн выступает не только как автор, соавтор и руководитель, но и как один из организаторов психологической науки в СССР. Он прежде всего стремился и умел налаживать твор­ческие деловые контакты и тесное сотрудничество с психологами страны даже в тех случаях, когда они придерживались существенно иных точек зрения. Вот, например, как писал об этом М. Г. Ярошевский применительно к ленинградскому периоду научного творчества Рубинштейна: «Имелись широкие возможности для неформального обще­ния. К Рубинштейну в его двухкомнатную квартиру на Садовой приходили делиться своими замыслами Выготский и Леонтьев, Ананьев и Рогинский. Приезжали на его ка­федру Лурия, Занков, Кравков и другие. Превосходно информированный о положении в психологии — отечественной и мировой, Рубинштейн поддерживал тесные контакты с теми, кто работал на переднем крае науки»[227].

Во многом не разделяя позиций Л. С. Выготского (см. об этом дальше), Рубинштейн тем не менее пригласил его читать лекции по психологии студентам Ленинградского пединститута им. М. И. Герцена. Он согласился также в ответ на просьбу Выготского выступить в 1933г. официальным оппонентом на защите диссертации Ж. И. Шиф — ученицы Выготского, изучавшей развитие научных понятий у школьников. (Со слов Ж. И. Шиф известно, что после защиты она довольно долго переписывалась с Рубин­штейном, желая подробнее узнать, в чем суть его критического отношения к теории Выготского. Она предполагала, что письма Рубинштейна к ней могли сохраниться в той части ее архива, которая находится в Институте дефектологии АПН СССР.)

Особенно плодотворными были творческие связи и контакты Рубинштейна с его Союзниками и отчасти единомышленниками по дальнейшей разработке деятельностного подхода — с Б. Г. Ананьевым, А. Н. Леонтьевым, А. А. Смирновым, Б. М. Тепловым и др. Несмотря на существенные различия между ними в трактовке деятельности, эти психологи во многом сообща развивали и пропагандировали деятельностный подход, в оппозиции к которому тогда находились многие другие, в том числе ведущие советские психологи (например, К. Н. Корнилов, Н. Ф. Добрынин, П. А. Шеварев и другие быв­шие ученики Г. И. Челпанова — основателя первого в России института психологии).

Рубинштейн пригласил к себе на кафедру психологии пединститута им. А. И. Герце­на А. Н. Леонтьева для чтения лекций студентам. На той же кафедре он организовал защиту докторских диссертаций Б. М. Теплова и А. Н. Леонтьева и выступил в каче­стве одного из официальных оппонентов. Такую линию на сотрудничество между раз­ными научными школами и направлениями Рубинштейн продолжал и после своего пе­реезда из Ленинграда в Москву осенью 1942 г.

Когда началась Великая Отечественная война против гитлеровской Германии, Ру­бинштейн остался в осажденном Ленинграде, потому что считал своим гражданским долгом в качестве проректора организовать работу педагогического института в суро­вых условиях блокады. В первую, самую тяжелую блокадную зиму (1941/42 гг.) он

работал над вторым изданием своих «Основ общей психологии», существенно дополняя, развивая и улучшая их первый вариант 1940 г.

Весной 1942 г. первое издание его «Основ общей психологии» было удостоено Госу­дарственной премии по представлению ряда психологов, а также выдающихся ученых В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского, издавна и глубоко интересовавшихся проблема­ми психологии, философии и методологии, внесших свой оригинальный вклад в развитие этих наук и высоко оценивших философско-психологический труд С. Л. Рубинштейна.

Осенью 1942 г. Рубинштейн был переведен в Москву, где возглавил Институт психо­логии и создал кафедру и отделение психологии в Московском государственном уни­верситете. (В 1966г. на базе этого отделения А. Н. Леонтьев организовал факультет психологии МГУ.) Сюда в 1943—1944гг. Рубинштейн пригласил на работу не только своих ленинградских учеников — М. Г. Ярошевского, А. Г. Комм и др., но и сотрудни­ков А. Н. Леонтьева — П. Я. Гальперина и А. В. Запорожца, по-прежнему успешно ко­ординируя коллективную творческую работу многих психологов из разных учреждений и научных школ.

В 1943 г. Рубинштейн избирается членом-корреспондентом АН СССР и становится в ней первым представителем психологической науки. По его инициативе и под его руководством создается в 1945 г. в Институте философии АН СССР сектор психоло­гии — первая психологическая лаборатория в Академии наук СССР. В том же 1945 г. он избирается академиком Академии педагогических наук РСФСР. Все это результат большого и заслуженного признания его «Основ общей психологии» (1940).

Особенно широкие перспективы для его новых творческих достижений открылись весной 1945 г., после п

Дата добавления: 2014-09-10; просмотров: 417; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!