МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Национальные отношения актуализируются как в сознании, так и в поведении прежде всего тогда, когда они приобретают негативный конфликтный характер, а сама этничность выступает в качестве знака, символа положительной или отрицательной установки.

В частности, в трактовке оппозиционалистов, этничность «развивается в результате конфронтации с другими народами» [1,2], а этнические проявления оказываются зримыми «только в ходе межэтнической борьбы за власть». Иными словами, этническая идентичность и порождается, собственно говоря, конфликтом, неблагополучием в сфере межнациональных отношений, причем показателем этой напряженности выступает этническая неприязнь в виде негативных гетеростереотипов, крайним выражением которых становится национализм.

Все, занимающиеся проблемой национализма, сходятся на том, что это явление сложное и противоречивое и толкуется оно совершенно по-разному. Так, в западной литературе [3] под национализмом обычно понимают любое выражение национальных интересов.

Этот феномен определяют: а) как присущую данному народу групповую лояльность; б) как квинтэссенцию национальной культуры; в) как приверженность к общей земле, расе, языку и исторической культуре; г) как суверенную духовную силу, которая заключается в мистической преданности сверхъестественному социальному организму - нации; д) как эманацию этноса - осознание культурно-языковой общности; е) как 144

мелкобуржуазную идеологию, политику и психологию в национальном вопросе; ж) как ксенофобию, т.е. враждебность ко всему чужому.

В работах зарубежных ученых, как мы видим, недооценивается социальный аспект этого явления, зато акцентируются духовные параметры. Другая крайность - игнорирование духовной компоненты - свойственная отечественной традиции в равной мере как марксистской, так и антимарксистской (не случайно, многие видные российские политологи приравнивают национализм к фашизму, т.е. к конкретной политической доктрине).

В любом случае, национализм - производное национального самосознания и национального чувства, которое на определенной стадии развития народа концептуализируется и идеологизируется.

Уже говорилось, что чувство принадлежности к нации, к этносу, чувство национальной гордости нормально и неискоренимо. Другое дело - гипертрофия и деформация национального чувства, составляющие ядро национализма. Национальное отделимо от националистического тонкими, подвижными, но всегда уловимыми гранями, между которыми масса взаимопереходов. Однако, если национальное - открыто и дружелюбно, националистическое - агрессивно и злобно. Хоть национализм и любит выступать под маской патриотизма, речь идет о существенной смене акцентов: патриотизм - прежде всего в любви к собственному народу, национализм - в ненависти к другому народу или всем «чужакам», в то время как привязанность к «своему» нередко отходит на второй план, выступает исключительно как «жертва» козней других народов. [4]

Согласно этнофрейдистской концепции, национализм нередко связан со стремлением человека сублимировать вину на невинные объекты, найти «козла отпущения» за собственные неудачи и прегрешения. В определенных случаях объектом сублимации могут стать целые народы. По словам З.Фрейда, «всегда можно соединить связями любви огромное множество; единственное, что требуется - это наличие того, кто станет объектом агрессии». [5]

В истоке национализма лежит социально-психологическая структура различения между «мы» и «они», та же, что и в основе этнической самоидентификации. Однако, если во втором

случае это различение носит характер всего лишь констатирующий (мы - «такие», а они - «другие»), то в первом - оценочный («мы» лучше «их», «они» хуже «нас»).

Понятно, что обыденное сознание оценивают чужие обычаи, нравы и формы поведения с точки зрения традиций и нравов собственной этнической общности. Но из этой предпосылки вовсе необязательно вытекает негативная установка. Межнациональные контакты иногда приводят к тому, что «чужое» оценивается даже выше «своего» (в частности, подобная установка обнаружена нами при исследовании восприятия учащейся молодежью Петербурга образа американца и США). Проблема возникает лишь тогда, по мнению И. Кона, когда действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку, которая поначалу разобщает народы, а затем теоретически обосновывает и подкрепляет политику дискриминации. Впрочем, возможна и обратная связь: национализм концептуализируется на уровне государственной политики и лишь затем по каналам средств массовой информации привносится в массовое сознание (именно такая последовательность «от концепции - к формированию предрассудка» типична для развития национальных отношений в ряде постсоветских государств).

Именно политизация этничности чаще всего приводит к явлениям национализма. По мнению Дж. Ротшильда, для этого достаточно: 1) предоставить людям возможность осознать роль политики для сохранения их этнокультурных ценностей и наоборот; 2) стимулировать их внимание к этой взаимосвязи; 3) мобилизовать их на формирование этнических групп, обладающих единым самосознанием; 4) направить их поведение в сферу политической деятельности, опираясь на это осознание и групповое самосознание. [6]

Враждебная установка порождает чувство страха, ненависти, нетерпимости, ведет к приписыванию «чужакам» агрессивности, недоброжелательства, тайных и явных умыслов и т.п., что явственно обнаружилось и в стереотипах многих петербуржцев, как мы увидим далее.

Компенсаторно неприязнь приводит к зеркальному наделению собственной этнической общности всеми возможными достоинствами и добродетелями, что служит психологическим оправданием высокомерного, презрительного отношения к представителям других народов. Важно понять, что национа-

лизм как порождение эмоционально-чувственного восприятия действительности всегда иррационален, и носитель негативных стереотипов редко может объяснить за что он, собственно, ненавидит того или иного «чужака» или же его мотивация носит абсурдный характер.

Национализм делает образ жизни собственного народа единственной точкой отсчета, эталоном, неизбежно провоцируя преследование инакомыслия, агрессию.

Когда проявления националистических установок вероятнее всего?

Во-первых, при угрозе утраты национальной самобытности, т.е. когда уровень этнической денационализации достигает опасного предела и возникает опасность «растворения» этноса; во-вторых, при необходимости национальной консолидации, когда сама нация находится в состоянии формирования (так называемый национализм постколониальных государств третьего мира) и наконец, в-третьих, в случае системного социального кризиса, который приводит к утрате чувства психологической устойчивости, разрушает систему привычных ценностей и опосредованно формирует чувство национальной «униженности» и «оскорбленности». Именно эта, последняя мотивация характерна для формирования русского национализма с его весьма специфическим образом «врага», порожденным не столько традиционными этническими предрассудками, сколько социально-экономической неустроенностью и психологическим дискомфортом.

Насколько актуальна эта проблема для Петербурга? На первый взгляд, это вполне многонациональный город, где, как мы уже говорили, число русских приближается к 90% и, следовательно, проблема национальных отношений не должна волновать его жителей, ибо этноконтактная среда как будто весьма ограничена.

Однако каждый пятый петербуржец (19,6%) считает эту проблему одной из главных в городе, а две трети участников опроса (65,3%), констатируя ее наличие, отводят ей второстепенную роль. Только 14,1% респондентов полагает, что в Петербурге проблем в этой сфере нет.

Как объяснить относительно высокий уровень озабоченности населения преимущественно русского города национальными проблемами, когда очаги повышенной конфликтности расположены далеко за его пределами?

Общее неблагополучие национальных отношений в Российской Федерации, наличие зон межнациональных конфликтов в пределах «своего» государства и по периметру его границ, наконец, сама многонациональность формирующегося российского народа закономерно актуализируют эту проблему в сознании любого россиянина независимо от местожительства и национальной принадлежности.

Однако существует и чисто петербургская мотивация: город, сформировавшийся как столица мононациональной империи, по-прежнему остается притягательным для инонациональной временной миграции, и поэтому число представителей национальных меньшинств, зафиксированных последней по времени переписью 1989 года, явно не совпадает с реальной численностью инонационального населения города, которое постоянно пополняется и за счет беженцев, и вынужденных переселенцев из «горячих точек» не только России, но и нового зарубежья. Именно они, по вполне объективным причинам (отсутствие постоянной прописки, более высокий уровень безработицы, низкий «порог» аккультурации и т.п.) и формируют во многом ряды маргинальных слоев населения. Кроме того, повышенная экономическая активность отдельных этнических групп города не всегда адекватно интерпретируется населением и приводит к повышению уровня этнической неприязни.

Поэтому не вызывает особого удивления тот факт, что треть опрошенных (35,0%) обычно обращает внимание на национальность окружающих, а практически половина (48,7%) фиксирует ее, если эти окружающие «чем-то несимпатичны».

Эти данные убедительно свидетельствуют о том, что внешность, хоть и не служит этнодифференцирующим признаком, как уже говорилось выше, тем не менее может стать знаком «несимпатичной» национальности, причем чаще она даже носит региональный, а не сугубо этнический характер (не азербайджанец или узбек, а «лицо кавказской национальности» или «среднеазиат», т.к. дифференцировать отдельные народы Кавказа и Средней Азии по антропологическим признакам подавляющее большинство петербуржцев просто не в состоянии).

Между тем, ответы на вопросы, выявляющие степень бытового национализма (отношение к браку члена семьи с представителем другой национальности или отношение к работе в многонациональном коллективе) обнаруживают относительно высокий уровень этнотерпимости населения города. 148

Так, только каждый пятый респондент (20,8%) предпочел бы работать или учиться в коллективе, состоящем исключительно из представителей «своей» национальности (большинству это попросту безразлично (58,2%), а 21% опрошенных вообще отдает предпочтение многонациональной общности).

58,3% жителей нашего города спокойно относится к браку члена семьи с «не-русским» (положительно - 15,4%, не возражают - 42,0%). Откровенных националистов (категорическое «нет») - всего лишь 7,8%. Однако каждый третий (34,3%) соглашается на такой брак с оговоркой («в зависимбсти от национальности»), что косвенно указывает на возможность неприятия подобного брака, если национальность будет «несимпатична» респонденту.

Более низкий уровень этнотерпимости в семейно-брачных отношениях по сравнению с трудовым вполне понятен и обусловлен прежде всего этнокультурными мотивами: действительно, чужие обычаи, манера самовыражения, черты национального характера и традиции в обстановке совместной профессиональной деятельности мешают (и добавим, раздражают) значительно меньше, чем в семейном кругу, ибо частная жизнь человека, ее благоприятный социально-психологический фон впрямую зависят от общности стиля жизни и форм поведения отдельных членов семьи, и «притирка» друг к другу здесь проходит болезненнее, чем в работе или в учебе.

Этнонеприязнь нередко формируется как проекция на недоброжелательное отношение, испытанное со стороны представителей других национальностей, так как та или иная интерпретация «чужака» всегда сопровождает межэтническую коммуникацию и вне ее просто не существует. Больше половины петербуржцев (53,6%) никогда не сталкивались с антипатией к себе по национальным мотивам, что не удивительно, так как они - русские и живут в русском по национальному составу городе. - Однако подавляющее большинство «нерусских» нашего города (71,6%, среди опрошенных примерно каждый десятый) отметил, что сталкивался с подобной ситуацией в Петербурге, хотя является его постоянным жителем. В то же время треть русских нашего города (30%) почувствовали неприязненное отношение к себе при поездках в бывшие республики СССР. Таким образом, очевидно, что негативные установки носят взаимный характер и как бы «подогреваются» друг другом.

Тем не менее, что впрочем достаточно естественно для автостереотипа, русские уверены в том, что «мы» к «ним» относимся лучше, чем «они» к «нам». Стереотип «вражеского окружения», проявившийся в связи с распадом СССР и формированием чувства национальной «обиды» к бывшим «братьям» по Союзу, уединившимся в собственных государствах, обнаружен и в данных нашего исследования.

Таблица 15

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 200; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!