Соотношение «традиционных» и «либеральных» стереотипов в массовом сознании

Средний индекс по «традиционному» составляет 44,9%, а по «либеральному» - 55,1%. Таким образом, сосуществуют примерно в равной пропорции две совершенно противоположные системы представлений о «правильном» и «нормативном», а это означает, что расколото надвое не только массовое сознание, но и поведенческие реакции. Последнее особенно опасно, так как превращает различные социальные группы во взаимных антагонистов, а отдельных людей - по сути во врагов.

Вглядимся в оба «ряда» стереотипов повнимательнее: по отдельным суждениям соотношение сторонников «старого» и «нового» менталитета различно.

Наиболее выравнены пропорции по различным мнениям относительно судьбы Советского Союза (см. таблицу 20). На первый взгляд, ответы россиян парадоксальны: при явном «державном» крене сознания, о котором уже говорилось ранее, лишь половина участников опроса полагает, что Россия должна постараться восстановить Союз. Однако это противоречие отчасти мнимое, и во всяком случае легко объяснимое.

По-видимому, образ «великой державы» большинством россиян постепенно переносится с канувшего в Лету Советского Союза на Российскую Федерацию в ее нынешних территориальных пределах. Характерно, что с Беловежскими соглашениями примирились даже русские нового зарубежья, оказавшиеся в роли национального меньшинства «незалежной» Украины (лишь 42% жителей Черновцов, т.е. меньшее число, чем в среднем по выборке, ратуют за восстановление былого государства). Совершенно по-иному выглядит пропорция сторонников и противников возрождения былой державы в «прокоммунистической» провинции: так, 73,3% мичуринцев выступают за реставрацию СССР.

Таким образом, «потерянное государство» воспринимается очевидно не столько в территориальном, сколько в идеологическом ключе - как возврат к ценностному миру Союза Советских Социалистических Республик, в то время как современная российская «державность» скорее деидеологизирована и в большей мере сравнима с официальным патриотизмом Российской империи, а не СССР.

Безусловно на число сторонников восстановления прежнего государства повлияло и понимание последствий этой попытки любым трезвомыслящим человеком: в нынешней ситуации, когда вновь образованные государства уже достаточно прочно утвердились на мировой арене, насильственное решение реинтеграции попросту невозможно. Не случайно «мир», как показывают результаты опроса, одна из ключевых установок современного россиянина, которая особенно актуализировалась на фоне чеченского конфликта. Уже в мае 1995 года, когда война длилась всего четыре месяца, против ведения военных действий в Чечне выступало 62,9% петербуржцев.

Одновременная ориентация и на «мир», и на «державность», конечно, выглядит алогичной, однако тем и отличается современное самосознание русских, что оно пытается совместить несовместимое, а это как раз и приводит к таким психологическим реакциям и без того фрустрированных людей как не-

мотивированное раздражение, агрессия, недовольство, направленным как против власти, так и друг против друга.

Примерно поровну (см. таблицу), как и в первом случае, «разошлись» участники опроса относительно приоритета интересов государства и личности.

То, что более половины респондентов отдает предпочтение интересам отдельного человека перед государственными - безусловное «веяние» новых времен и, пожалуй, наиболее инновационный факт кардинальных изменений, произошедших в общественном сознании постсоветских людей.

Действительно, традиционно и в Российской империи, и в Советском Союзе государство всегда подавляло интересы индивидуального человека, причем это считалось не только естественно, но и справедливо. Из гоголевской «Шинели», где «маленький человек» безуспешно противостоит государственной машине, «вышла» не только «русская литература», но и система взаимоотношений индивида и власти как государственного института (расхожая присказка: «Ты - начальник, я - дурак; я - начальник, ты - дурак», на первый взгляд, вполне бесхитростная, в лапидарной форме излагает суть подобной социальной перцепции). Ибо «начальник» в восприятии простого человека и есть персонифицированное и опосредованное «государство», с которым приходится волей-неволей сталкиваться в течение всей сознательной жизни.

Почему сегодня дилемма - «что важнее - государство или личность» - уже большей половиной россиян решается по-другому, чем прежде? Думаю, не одно лишь воздействие «западных» стереотипов привело к изменению приоритетов. В современной России статус «начальника» в глазах общественного мнения явно снижается за счет повышения социального престижа, а потому и статуса «богатого человека». Но если «начальника» назначает государство, и человек он - «государственный», то «богатым» назначить невозможно: деньги добываются (и в данном случае даже не важно, какие это деньги -«честные» или криминальные) частнымчеловеком, интерес которого зачастую идет вразрез с государственным. Таким образом, личный интерес превалирует над государственным, и «новая» норма поведения уже на равных конкурирует с традиционной.

Тем не менее, в отличие от установки относительно восстановления СССР выбор здесь менее идеологизирован, хотя казаки как наиболее «государственные люди» несколько чаще

других готовы жертвовать личным интересом ради общероссийского (соответственно 45% и 55%).

Постепенное смещение предпочтений россиян с государства на личность заметно «размывает» и укоренившийся эгалитаризм. Подавляющее число участников опроса уже не устраивает дележка общественного «пирога» на равные доли, только каждый пятый россиянин продолжает воспринимать социальную справедливость как «уравниловку».

Возникает как будто очевидное противоречие между восприятием респондентами понятий «социализм» и «капитализм» (раньше все были равны и это «хорошо», а сегодня есть «богатые» и «бедные» и это «плохо»), с одной стороны, и утверждением о справедливости индивидуальной инициативы в решении материальных проблем, - с другой.

Однако рассуждая о сути «социализма» и «капитализма», участники опроса имели в виду российскую интерпретацию обеих социальных систем и, естественно, исходили главным образом из собственного опыта, особенно оценивая свою нынешнюю жизнь, ибо прежняя - уже несколько мифологизирована в силу свойств человеческой памяти. Сегодня же, на фоне явной и скрытой безработицы, утраченных сбережений, постоянных невыплат заработной платы и пенсий, «мировых» цен при явно не «мировом» уровне доходов, - на этом безрадостном фоне социальные контрасты особенно обнажены и болезненны. Именно поэтому неравенство воспринимается в первую очередь как деление на «богатых» и «бедных».

Между тем, право на собственную инициативу в материальном обеспечении своей семьи для многих, по-видимому, означает «право на богатство», а вовсе не на «бедность». Тем более, что социальное положение различных по доходам групп населения вполне может быть «уравновешено» разумным налогообложением - таким как, к примеру, в Швеции, где малоимущих «кормит» не столько государство, сколько (за счет налогов) их более состоятельные соотечественники.

Делая выбор в пользу либерального стереотипа, россияне солидаризируются с идеей приоритета индивидуально-личностной самореализации, которая в условиях прежнего режима, если и не отсутствовала полностью (иначе «застой» бы превратился в явление перманентное), то явно «придерживалась» и конкретными «начальниками» из райкомов, и самой идеологией в духе неписаного правила «быть как все, не высовываться».

Противоречие между ответами участников опроса на эти, кстати, рядом поставленные вопросы свидетельствует прежде всего о том, что россияне отвергают вовсе не либерально-демократическое, рыночное общество, где во многих случаях узаконены не меньшие социальные гарантии, чем при советской власти, а его современную российскую модель.

В таком же ключе стоит рассматривать мнение россиян относительно совместимости «богатства» и «честности».

Две трети опрошенных (см. таблицу) уверены в том, что можно быть и честным, и богатым одновременно. Переход к либеральному стереотипу от традиционного («От трудов праведных не наживешь палат каменных») и советского в духе марксова «Капитала», - этот переход - налицо.

К сожалению, к современной России это не относится. По мнению многих респондентов, у нас «деньги делаются» не за счет интеллекта, смекалки, даже удачи, а связей, знакомств, а то и вовсе криминальных наклонностей. Далеко не случайно, что в образе «российского капитализма» преобладают такие характеристики, как «воровство», «жульничество», «спекуляция», «хапужничесгво» и т.п., но относятся они к нашей действительности, а вовсе не к социальной системе.

Кстати, в этом же контексте можно интерпретировать и результаты парламентских выборов: россияне отвергли не демократию и либерализм как определенный социальный идеал, а их отечественное исполнение.

Такое предположение подкрепляется и данными исследования: 68,4% опрошенных предпочитают свободу сытости (а в Петербурге и на Дону число свободолюбивых людей приближается к трем четвертям выборки или даже превышает ее, соответственно 75,3% и 72,5%). Правда, если петербуржцы понимают в большинстве своем свободу как неукоснительное соблюдение прав человека и гражданина, то для казаков свобода - это воля в традиционном для русских понимании, потому-то и призыв к ней иногда возникает в невероятном для «западного» человека соседстве (так, один участник опроса из Новочеркасска пошел бы на митинг с лозунгом: «Воля и атаманское правление!», а другой: «Казакам - волю и оружие».

Безусловно эти особенности национального самосознания нельзя не учитывать: далеко не все респонденты имели в виду либеральное содержание понятия, в иных ответах оно заменяется этнокультурным стереотипом восприятия свободы как необузданного «своеволия». Однако в любом смысле свободолюбие россиян невозможно трактовать как элемент советского

менталитета: ибо при коммунистах отсутствовала как либеральная «свобода», так и русская «воля».

Свободный человек толерантен и поэтому не отказывает и другим в праве на «свободу», именно поэтому подавляющее большинство участников опроса (см. таблицу) признает основополагающую ценность демократии - обязанность национального, политического или религиозного большинства в полной мере учитывать интересы меньшинств. Преодоление традиционной нетерпимости к иному образу мыслей и поведению, особенно если «нас» - больше, а «их» - меньше, постепенное искоренение «образа врага» хотя бы на уровне абстрагированной установки - существенный «сдвиг» в массовой психологии.

Пожалуй, наиболее устойчивым оказался стереотип патернализма: подавляющее большинство опрошенных (см. таблицу) твердо уверены в том, что государство как заботливый «отец» должно неусыпно заботиться обо всех своих гражданах, а не только о незащищенных слоях населения - детях, стариках, инвалидах.

Глубоко укоренившийся инфантилизм зрелых и самодостаточных людей служит серьезным препятствием в преодолении пороков советского менталитета, а к ним как раз и относится, на наш взгляд, непоколебимая «вера» в то, что «хорошее» государство должно «дать» не только бесплатное образование и медицинское обеспечение, но и квартиру, и работу по специальности, и садовый участок, и путевку, и многое другое. Привычные ожидания сковывают индивидуальную инициативу, впрочем «разрешение» каждому зарабатывать столько, сколько он сумеет, на уровне массового сознания нисколько не противоречит «отеческой» функции государства.

Характерно, что подобные позиции абсолютно в равной мере отличают всех участников опроса независимо от половой принадлежности, возраста, уровня образования и местожительства, да и в целом выбор «традиционного» или «либерального» ряда стереотипов обусловлен исключительно политическими (а точнее, мировоззренческими) позициями россиян: «за» они или «против» коммунистической реставрации. Об этом наглядно свидетельствуют данные таблицы 21, в которой представлены ментальные установки участников опроса в зависимости от их политического выбора. Существенные различия -налицо. _

Таблица 21

Соотношение стереотипов и политический выбор(сводные данные в %)

Наибольшее сходство между условными «демократами» и «коммунистами» в первом, патерналистском, стереотипе (отсутствие связи между политическими предпочтениями и установкой фиксируют и коэффициенты парной корреляции). Самое заметное расхождение - в отношении к судьбе бывшего СССР (ХИ ² = 72,25 > 11,35; К.Пирсона = 0,35) и выбором между свободой и сытостью (ХИ ² = 58,50 > 11,35; К.Пирсона = 0,32).

Таким образом, на основании данных исследования, можно предположить, что коммунистический электорат в случае прихода к власти своих избранников потребует восстановления Советского Союза и «сытости», т.е. низких цен при высоких Доходах.

Как видно, достаточно сближены позиции «демократов» и «коммунистов» по суждению, включенному в таблицу последним. Относительная толерантность приверженцев прежних порядков несколько даже изумляет. По всей вероятности, в этом стереотипе основное внимание респондента привлекло упоминание «национальных меньшинств», а именно в сфере межнациональных отношений немолодые россияне, симпатизирующие коммунистам, чаще других выказывают себя (на уровне установок) наибольшими «интернационалистами».

Достоверны ли данные, полученные посредством оценки респондентами стереотипных суждений, исходящих от исследователя? Да, если они носят достаточно распространенный и в то же время типообразующий характер, хотя ограничиться ими при изучении ментальных установок вряд ли корректно.

Именно поэтому в качестве контрольных вопросов (проверка устойчивости поведенческих реакций) в инструментарий была включена серия прожективных ситуаций.

ГЛАВА 14. ЕСЛИ БЫ ПРЕЗИДЕНТОМ БЫЛ Я...

Воображение или фантазия - сложный психический процесс, выражающийся среди прочего в создании программы поведения в том случае, когда проблемная ситуация является неопределенной, неясной, непредвиденной. Суть воображения -в преобразовании представлений и создании новых образов на основе имеющихся, и в этом смысле воображение есть отражение реальной действительности в новых, неожиданных, нетривиальных связях и отношениях.

Воображению свойственна гипербола- преувеличение или преуменьшение каких-то качеств объекта, типизация- выделение наиболее существенного и воплощение его в конкретном образе, наконец сглаживаниеразличий предметов и выявление черт сходства между ними.

Воображая, человек мысленно конструирует образ желаемого будущего, т.е. мечту, которая может остаться несбыточной, но способна превратиться в побудительную причину, мотив реальной деятельности.

Для социолога важно то, что включение механизмов воображения позволяет отвлечь, хотя бы на время, респондента от истинных, научных целей исследования, ибо догадываясь о них, человек нередко старается предугадать «правильный» ответ, чтобы потрафить исследователю или «приподнять» себя в собственных глазах. А это, конечно же, искажает информацию.

Прожективные или проективные ситуации,включающие участников опроса в воображаемые обстоятельства, носят иг-

ровой характер, что невольно ослабляет психологический контроль респондента за «правильностью» своей реакции. Именно поэтому они особенно продуктивны при выявлении таких сложных социальных феноменов, как менталитет или национальное самосознание. «Заигрываясь», взрослые превращаются в детей - более искренних и непосредственных; именно это делает прожективную ситуацию своего рода социологическим «маскарадом», в котором участники его, как бы шутя, невсерьез, на деле проявляют свою истинную «самость», индивидуальное «я».

Кто из нас в детстве не мечтал прокатиться на «машине времени» в мир динозавров или рыцарских турниров? Однако «бегство от действительности», исторический эскапизм сегодня отличает и многих взрослых людей, не желающих или не способных встроиться в существующие социальные реалии, психологически освоить их. Принято считать, что все они хотели бы «переселиться» во времена незабвенного «застоя», т.е. самое близкое по времени прошлое, известное подавляющему числу современников по собственному опыту, а не учебникам истории. Так ли это?

В ответах участников нашего опроса «золотое вчера» обрело совершенно неожиданную «плоть». Прожективная ситуация была сформулирована следующим образом: «Представьте себе, что колесо истории повернулось вспять. В каком времени Вы бы остановили его, имея в виду благо не только свое, но и большинства ваших сограждан?»

«При Брежневе» пожелали бы жить 31,8% опрошенных; «при Хрущеве» - 10,7%; «при Сталине» - 5,8%; «при Ленине» -6,0%; «в дореволюционной России» - 45,7%.

Как видно, вернуться в недавнее прошлое предпочел бы лишь каждый третий опрошенный, примерно такое же число участников исследования распределили свои симпатии между эпохами Хрущева, Сталина и Ленина, но почти половина респондентов пожелала «переместиться» в Российскую империю.

Полученные распределения любопытны во многих отношениях.

Совершенно ясно, что сегодня образ прежней России подернут розовым флером буколической пасторали в духе писателей-сентименталистов или фильма С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли». Это любезная сердцу страна, где подданные и государь живут в согласии и благоденствии. Но как

же тогда большевикам удалось «взорвать» такое стабильное и процветающее государство? Как бы к ним, к большевикам, не относиться, но социальные предпосылки революционной ситуации в России действительно существовали, и отрицать это -означает впасть в ту же непримиримую категоричность, которая отличала советское сознание. Различие - лишь в перемене знаков с «минуса» (Россия - оплот крепостничества, застенков и «кровавых воскресений») на «плюс» (Россия - великая держава, которая «семимильными» шагами двигалась в сторону экономического прогресса и всенародного благополучия).

Формирование «нового» образа «старой» России обеспечили прежде всего средства массовой информации, по русскому обыкновению впавшие в иную по сравнению с советскими временами крайность - безудержного восхваления или хотя бы оправдания всей российской действительности до 1917 года. Наиболее «блистательным» видится участникам опроса время Петра I (31,7%) и Николая II (31,5%). Период правления последнего государя - ближе всего к нашему времени и чаще всего служит поводом для сравнения того, что «мы потеряли», с тем, что «мы приобрели», - отсюда и желание очутиться в более знакомых обстоятельствах. Петровская эпоха притягивает «героикой» общенационального подъема, победоносным «собиранием» Государства Российского, что не может не вызвать ностальгии на фоне распада СССР и чувства униженности перед другими благополучными странами. Нашлись желающие пожить и во времена Александра II (10,1%), Александра III (8,5%), Екатерины II (6,3%). «Поклонники» раннего феодализма не прочь были бы очутиться в эпохе княгини Ольги, Владимира «Красное Солнышко», Ивана Калиты (в сумме 5,2%) и даже Ивана Грозного (2,1%). Как говорится, «на вкус и цвет товарища нет».

Другая половина опрошенных, вознамерившаяся вернуться в годы советской власти, явно тоскует не по жесткому авторитаризму «кремлевского горца» или ленинским принципам социалистического строительства (эти эпохи для своего «политического убежища» выбрал лишь десятый респондент), а по уютному, психологически комфортному мирку периода «застоя», когда кумачовые призывы превратились в не более чем полинявшую от времени декорацию, что прекрасно понимали (хотя и не произносили вслух) не только «низы», но и партийные «верхи». Отсюда явствует, что верный коммунистам 184

избиратель вовсе не стремится восстановить «незапятнанную чистоту» марксистско-ленинской идеи, а просто реанимировать потерянный, пусть скромный, но по советским меркам «рай» с колбасой, садовым участком, путевкой, а, главное, своевременно выплачиваемой зарплатой, где лозунги и съезды остаются пустым «сотрясением воздуха» и не имеют прямого отношения к «моей» удобно привычной жизни.

Характерно, что участники опроса не видят особого различия между Лениным и Сталиным, за которых «проголосовало» примерно равное число упрошенных. Восприятие этих двух вождей явно изменилось, ведь еще в начале перестройки «социализм с человеческим лицом» предлагался обществу как раз под видом возвращения к истинным, не искаженным ленинским принципам и идеалам. Сегодня же, судя по данным опроса, и Ленин, и Сталин в равной мере олицетворяют для россиян идеологическое государство с жесткой системой подавления инакомыслящих и отсутствием элементарных прав и свобод. К развенчанию образа Ильича немало сил приложили средства массовой информации, итог их усилий - налицо.

Пожалуй, наиболее интересно то, что вопрос хотя и не предусматривал варианта - «хочу остаться в своем времени», тем не менее давал возможность высказать подобное желание в графе - «другое мнение; какое именно?» Однако лишь 8,7% из числа ответивших на него предпочли бы остаться в современной России. Поэтому можно с большой долей уверенности утверждать, что «бегство от действительности» приобретает массовый характер.

Больше всего желающих очутиться в Российской империи среди молодежи (52,7%; ср.: возрастная группа старше 55 лет -27,7%) и наиболее образованных россиян (55,6%; ср.: лица с неполным средним образованием - 31,7%). Пожилые и малообразованные участники опроса стремятся «сбежать» прежде всего в «брежневскую эпоху», однако в их срезе заметно повышается число сторонников сталинского и ленинского стиля руководства (соответственно 14,9% и 12,8%); по другим группам опрошенных ряды «верных» сталинцев и ленинцев не превышает 4%.

«Выбор» исторической эпохи заметно обусловлен политическими симпатиями респондентов (см. таблицу 22).

Таблица 22

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 285; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!