ИСТОКИ ТОТАЛИТАРИЗМА

Для россиян вопрос об истоках тоталитаризма имеет особое значение, потому что тоталитарный режим — это наша недавняя история. От тоталитарного менталитета россияне еще не избавились полностью. Наконец, тоталитарная система противостоит близким к универсальным, общецивилизационным ценностям, правам и свободам человека Но было бы только повторением худшего в практике большевизма 20 — 30-х годов, если бы отрицание тоталитарности вело бы к ликвидации всего, что так или иначе делало возможным тоталитарный режим. Дело в том, что гиталитаризм возник на конкретной почве, был реакцией на существовавшие проблема И в нем не могли не проявиться тенденции, выражающие общециви-лизациональные начала.

При объяснении истоков тоталитарных режимов в основном используется социоэкономический и социокультурный подходы. При социоэкономической интерпретации выделяются обострение некоторых экономических проблем, недовольство низов. В основе социоэкономической трактовки лежит теория модернизации, перехода от традиционного к технологическому обществу

Тоталитаризм — это форма перехода в рациональное общество при существенном отставании от развитых стран, форма разрыва с традиционным обществом, попытка через скачки сделать то, чего другие народы добивались долго и постепенно. Тоталитаризм основан не столько на эволюции традиций, сколько на мобилизации ресурсов для ускоренного развития. Однако на практике они сопровождаются внутри- и внешнеполитическими авантюрами. Если отдельные скачки удаются, то только в каком-нибудь одном, узком направлении. Достаются они огромными потерями, отбрасыванием масс далеко назад от демократии, гуманизма, свобод.

Немецкий историк М. Бубер выделяет в истории духа человека . два типа эпох: домашнюю и бездомную. В первой человек живет в мире как в доме, во второй — как в открытом поле. При первой мироощущение человека сопровождается чувством защищенности. Это времена античности, христианства. Эпоха бездомности начинается с конца XIX в. Возникает атомизированность, потерянность социальная неопределенность. Сущность атомизации в обособлении

людей друг от друга, в распаде традиционных, по преимуществу непосредственно личностных связей, основанных на родстве и землячестве. Новые связи опосредуются товарно-денежными отношениями. Старая социальная природа человека разрушается, наступает эпоха войн «всех против всех» (Т. Гоббс). В этой войне большинству людей, особенно в периоды переломов, модернизации, становится неуютно. Перманентность маргинальных состояний широких слоев создает социальную атмосферу, в которой рождается жажда быстрых решений своих проблем через объединение против общего врага, сознание невозможности для большинства решить свои социальные проблемы индивидуально, развивается потребность в массовом движении.

В царской России маргиналами были пролетаризированные слои города, которые выдавались ленинцами за рабочий класс. Это обездоленные, выброшенные из деревни в город, вкусившие сладость революционных ожиданий, способные только на малое в труде, но полные взрывной социальной силой. Непосредственной предпосылкой тоталитаризма в СССР, считает известный социолог Ю. Давыдов, явилась полная деструкция всех общественных отношений, аморфное состояние общества, достигаемое при политике, в основе которой формула «до основанья, а затем. Деструкция началась г последней мировой войны. Взяв власть, большевики главную цель видели в том, чтобы власть удержать, это и привело ко всеобщей деструкции. В ходе мировой, и особенно гражданской войны, выросло поколение, оторванное от нормальной повседневности созидания. В конце 20-х годов маргинальные слои росли вследствие планов индустриализации. Социальная напряженность нарастала с обострением оценки справедливости в обществе. Чем злободневнее эта проблема и слабее традиции демократии, соблюдения прав гражданина, тем легче проблема выбора в пользу сильной власти, порядка за счет личных прав. Непосредственные выводы и причины социального напряжения могут быть разными. В Германии — это глубокий экономический кризис, слабость власти и ее неспособность уберечь страну от инфляции и преступности, массовое сознание несправедливости Версальского договора. В России — традиционное видение истоков проблем в живучести эксплуататоров. После исчезновения капиталистов, старой интеллигенции виновниками плохой жизни стали нэпманы, кулаки, бюрократы, уклонисты.

Атомизация и маргинализация, переход и урбанизированному и индустриальному обществу далеко не во всех странах сопровождается наступлением на гражданские права. Опыт показывает, что сам по себе переход к новому образу жизни содержит две возможности: формирование гражданского общества и срыв в сторону тоталитаризма. И в Германии, и в России были сильные тенденции в сторону гражданского общества и правового государства. В Германии уже в XIX в. была сформирована и функционировала конституционная монархия. В России с начала XX в. также установилась конституционная монархия. Но в России еще не было необходимых условий для надежного перехода к новой цивилизации.

М. Дюверже выделяет три типа авторитарных режимов, с помощью которых осуществлялась модернизация. Первый тип, или волна единовластия, соответствует переходу от патриархально-аграрных обществ к городским ремесленническим обществам. Вторая волна возникла во времена противостояния новых городских слоев, включая многочисленный плебс с традиционным классом крестьян и их господами. К классическим диктаторам этой волны можно отнести Кромвеля, Робеспьера, Бонапарта, возможно, Бисмарка. Третья волна родилась в результате конфликта масс и буржуазной демократии. Обнаруживается двойственная роль единовластия. Оно либо тормозит модернизацию масс, тогда оно консервативно, либо ускоряет движение, тогда революционно. Если принять за исходную типологию Дюверже, то царское самодержавие было по преимуществу консервативным единовластием. Правление большевистских лидеров — революционна.

Возникает вопрос— почему в процессе модернизации России не повезло. С точки зрения социоэкономической существенны следующие обстоятельства. Как евразийская страна, Россия противоречие, частично могла идти по дорогам, по которым шла Европа испытывая давление огромны- просторов, рассредоточиваясь в них, имея дело с народами Востока и Севера Россия не могла подпитываться чьей-либо энергия. Европейские империи были в другом положении Для них характерны подпитывание одной национальной культуры другой, выкачивание ресурсов из колоний, создание сырьевых придатков в основном для метрополии. Благодаря колониальным резервам можно было содержать и аппарат управления, и рабочую аристократию и повышать жизненный уровень

Второе обстоятельство связано с тем, что геополитическое положение страны не располагало к заинтересованности в интенсивных связях с развитыми странами. Природные богатства русской земли подпитывали не только идею независимости, но и отдаленность от Европы автаркию народного хозяйства. На этом фоне переход от экстенсивных к интенсивным методам хозяйствования, модернизации в целом не воспринимался актуальным для России

Третье обстоятельство заключается в том, что России опаздывала с модернизацией, будучи империей. Переход империй в новое состояние особенно труден и рискован: высока вероятность быть втянутым в войну, международные конфликты. Это оттягивало силы, милитаризовало страну, останавливало процесс реформирования и либерализации. Поэтому в России попытки реформирования чередовались с периодами господства консервативных настроений. Уже до 1917 г. Россия показала, что собственными силами ей из авторитарно-имперского сознания не вырваться. Советское время только подтвердило эту особенность евразийства. Казалось, нэп открывал путь перехода от первого варианта тоталитарного режима 1918—1921 гг. к гражданскому обществу. Однако НЭП только частично восстановил былой коммерческий сектор России. По сравнению с дореволюционным периодом возможности экспорта и импорта были на уровне 40%. НЭП не решил проблемы массовой безработицы. Экономический разрыв между СССР и развитыми

странами не сокращался, и даже увеличивался. Если в советское время все оставалось по-старому, то в западных странах развивались современные отрасли промышленности. СССР продолжал быть аграрной страной в мире, экспансионизм оставался лейтмотивом внешней политики капиталистических государств. НЭП решил отдельные проблемы товарооборота, но не создал предпосылок для модернизации. Идея ускоренной индустриализации настойчиво стучалась в дверь. В целом получилось так, что, оставшись наедине с собой при решении проблем модернизации, не имея возможности быть втянутой в мировой рынок, Россия после опыта НЭПа не имела сильной альтернативы тоталитаризму. Другой вопрос, что политическая борьба в руководстве партии могла сложиться иначе и возможно была бы другая, менее жестокая система тоталитаризма. В мировой истории политических культур прослеживаются две тенденции отношений человека и власти. Одна из них вылилась в либеральное видение этой проблемы, отделение человека от власти, концепции конституционализма, гражданского общества и правового государства. Другая, наоборот, состоит в воспроизводстве синкретического видения общества и государства. При доминировании и последовательном развитии второго подхода — государственная пол итика зиждется на представлении, что частные интересы несуще ственны и даже аномальна. Проблемы ограничения сферы деятельности государства не существует. Наоборот, всегда злободневна проблема активной государственной политики. Более того, проблема ограничения сферы деятельности государства может рассматриваться наиболее последовательными сторонниками синкретически-органической интерпретации как чуждая для данного народа, искусственно привносимая. При такой логике русский коммунизм является возрождением давних российских традиций, синкретизма и коммунитаризма, которые стали разрушаться после отмены крепостного права, капитализации общественных отношений в конце XIX — начале XX в.

В той или иной степени синкретическое видение общества и власти характерно для всех традиционных обществ, в том числе и западных. В этом смысле зачатки тоталитаризма обнаруживаются уже в идеях античности, платоновском примате целого, полиса над индивидуальным, аристотелевском положении о первенстве государства над семьей, селениями. Платон поучал, что совместная, коллективная собственность для философов, воинов есть лучшее средство установления их единомыслия, солидарности. В «Законах» он рекомендовал регламентацию деторождения, устанавливал предел допустимого богатства, право торговли предоставлять не гражданам своей страны, а метэкам (гражданам других государств), предлагал введение общих трапез, причем отдельно для мужчин и женщин. Считал, что безбожие ведет к смутам и за отступление от религии предлагал суровые наказания, включая и смертную казнь.

Идея примата государства перед другими формами общности обосновывалась Аристотелем общественной природой человека, возможностью человека только в государстве и выразить свою природу наиболее полно. Греки у Аристотеля только нравственны, но не

моральны: они без развитых представлений об индивидуальной моральной свободе. Поэтому К. Поппер считал Аристотеля одним из античных истоков средневекового и современного тоталитаризма.

Истоки тоталитаризма обнаруживаются там, где абсолютизируется роль политической власти в функционировании экономической, социальной и духовной сфер жизни, где обнаруживается тенденция поставить государство над социоэкономическими и социокультурными процессами.

Античное общество еще не знало страшной глубины противоположности интересов членов общества, которое стало известно в Новое время. Буржуазное общество формировалось в условиях и через углубление противоположности частных интересов. Излишества и необычайная роскошь соседствовали с нищетой и нравственным вырождением. Поэтому в Новое время идея подчинения всех единому, целому стала основой критики отделения государства от общества, обоснованием широкой власти государства, использованием власти для реализации высших целей. Так в утопии Мора должностные лица берут на себя и организацию производства, и коллективное потребление, и контроль за занятостью.

Монархия виделась Гоббсом оптимальной формой абсолютной, неограниченной власти. Правда, государство может быть не только монархическим, но также аристократическим (диктат совести незначительного меньшинства) и даже демократическим (абсолютная власть общего собрания). Но во всех случаях государство не связано законами, подавляет все, что может противостоять власти; запрещает идеи, которые ставят под сомнение абсолютность власти; распускает организации, которые расценены как источник смуты. Все граждане полностью подчиняются государству.

Идея об абсолютном первенстве общего над частным развивается Руссо. Всеобщая воля отличается от совокупности воль индивидов, является чем-то большим, сущность не сводима к сумме воль граждан. Воля народа обладает великой освободительной миссией, способностью изменить мир, противостоит расколам, борьбе. Идея Руссо о суверенитете и полновластии народа, направленная против монархизма, и сыграла большую роль в обосновании демократии. Но поскольку идея суверенитета народа у Руссо абсолютизируется, исключает существование механизмов, ограничивающих власть государства, становление новой тирании, попирающей свободы человека, постольку эта идея скрытно содержит в себе тенденцию к тоталитаризму.

Кант колеблется и не столь однозначен в оценке всеобщей воли, ищет гарантии и находит их в ограничении общей воли законом. Согласно кантовской договорной теории люди отказываются от своей естественной свободы, чтобы в конечном счете обрести новое состояние свободы, основанной на праве и законе. Однако Кант не склонен идеализировать людей, считает, что в человеке заложено изначальное зло. Поэтому Кант, соглашаясь с руссоистской идеей приоритета общей воли, утверждает, что общая воля не может быть выражена демократическим путем. Демократическая форма правления разрушает государственность, если еще нет образовавшегося

народа, гражданского общества. Реализовать приоритет обшей пользы может только просвещенный монарх.

Идея первенства целого на новый уровень поднимается Гегелем. Основатель выдающейся философской системы, с одной стороны, показал ограниченность платоновско-аристотелевской традиции первенства общего, так как в ней не было места автономии человека, его правам и свободам. Однако гражданское общество, учил Гегель, хотя и является ступенью в развитии свободы, все же является только организацией «рассудка». «Разумным» же может быть только государство. Гражданское общество, если и ограничивает социальные стихии, то только случайным образом. Несовершенство гражданского общества в том, что оно рождает социальные контрасты. Гегель был убежден, что само гражданское общество не сможет решить проблему бедности, и движение разума мыслилось как переход гражданского общества в качественно новое состояние. Гражданское общество объявлялось лишь моментом государства. В конце концов оно государством же и снижается или возвышается до разумности. Тем самым гражданское общество выступает только исторической ступенью, мгновением на пути к новой интеграции в целом, к высшему синтезу.

В марксистском учении это носило свою коммунистическую интерпретацию. Гражданское общество и правовое государство ус-тупают место единой ассоциации, в которой государство постепенно отмирает, засыпает, растворяется в обществе.

Критика Гегелем и Марксом гражданского общества как исторически ограниченного и возвеличивание государства дали повод К. Попперу и Б. Расселу отнести их к теоретикам тоталитаризма.

В философской традиции примата целого, общего отражалась объективная тенденция развития общества и государства, неизбежность активной роли власти в отношении социальных процессов. Не случайно платоновская идея об обязательности религии приходит в Новое время и трансформируется в идею гражданской или светской религии у Спинозы, Руссо, Пуфендорфа, Сен-Симона. Сегодня нет акцента на огосударствление какой-либо идеологии, подчеркивается свобода выбора каждым. Тем не менее государство защищает сумму идей, которые называются национальными или общецивилизационными. В мощной традиции социальной мысли выражено существенное качество культуры Идея всеобщности нормативов, контроля свойственна любой культуре, поскольку культура всегда содержит в себе потенциал агрессивности и репрессивности. Другое дело, когда мировое сообщество осуждает авторитарные, угнетающие свободу человека формы утверждения общего. Но сама тотальность контроля не только не исчезает, но может нарастать. М. Фуко считает, что репрессивный тип абсолютной власти будет сменен всеобщей поднадзорностью, разлитой во всем обществе. Репрессивность государства не исчезает, но становится подчиненной новой власти — знанию, которое разлито в обществе.

Компьютер становится эффективным способом контроля за поведением человека. Элемент тоталитаризма живет и в современном демократическом обществе. Так «электронная» идентификация личности

получила распространение на Западе. Компьютер уже собирает данные не только о доходах, но и о характере расходов, может фиксировать не только отклоняющееся поведение, но и нормы поведения.

Краткий экскурс в историю тоталитаризма говорит о том, что решение проблемы целостности всегда домысливалось как необходимость и проблема оптимальности в организации общества. Благодаря монотеизму в мире утвердились современные мировые религии. Утверждение современных религий происходило в жесткой борьбе с политеизмом Тенденция к высокой активности государства, обеспечение с помощью власти подчинения всех общим ценностям и целям постоянно проявляются в истории общества и государства Однако только в отдельных странах, территориально близких др, к другу, в начале XX в. тенденция примата общего переросла в тоталитаризм.

Н. А. Бердяев оценивал тоталитаризм как религиозную трагедию инстинкта человека, его потребности в целостном отношении к жизни. Истоки неудовлетворенного инстинкта целостного отношения к жизни заключаются в противоречии судьбы европейского человека. Автономия разных сфер противостояла человеку как целостному существу и человек делался все более и более рабом автономных сфер. Автономия же разных сфер, утеря духовного центра приводит к тому, что на целое претендует частное.

Начало такой трагедии закладывалось просветителями в идее всесилия разума, возможности открытия законов общественного развития и в уверенности, что они познаны очередным гением. Если же законы жизни поняты, то остается всем следовать их предписаниям. По Руссо, неподчинение общей воле влечет государственные акции к тому, чтобы заставить всех быть свободными. Сен-Жюст в духе Руссо доводит робеспьеровскую идею противопоставления эгоизма добродетели до жесткого выбора: «Добродетель или террор».

Ограниченность Французской революции Гегель видит в том, что ее участники оказались творцами только своей свобода. Тем самым под видом свободы в культ разума переселилась старая традиция сословности. Подмеченная Гегелем историческая ограниченность Французской революции повторилась в русской революции 1917 г. Повторению трагедии способствовал общий фон оптимизма по поводу лавины открытий и изобретений. Интеллектуальное развитие конца XIX — начала XX в. создало определенный менталитет предрасположений к принятию идеи всевластия человека, возможности любых преобразований. Бурное развитие социалистической идеи также вселяло уверенность, что разум всесилен и в социально-политической сфере, что все поддается изменению и даже планированию. Тем самым вместо одной веры стала утверждаться другая или научный предрассудок. На смену христианству спешил атеизм, который оказался не столько знанием, сколько убеждением, был как и религия монотеистическим, односторонним, нетерпимым. У А. Шпенглера появился повод определить социализм как тоталитаризм.

Фр. Хайек считает, что социальные трагедии, постигшие человечество в XX в., пришли не по чьей-то злой воле, а в результате ошибки, допущенной просвещенным человечеством еще в конце XIX в., в результате повышенного стремления к идеалам. Жизнь же показала, что стремление к этим идеалам приводит совсем не к тем результатам, на которые люди рассчитывают Истоки ошибки Хайек видел в противоречивом восприятии результатов либеральной политики. Постепенность и медленный темп либеральной политики, отстаивание привилегий с помощью либеральных фраз, быстро растущие запросы общества — все это привело к падению доверия к принципам либерализма, вызывало недовольство ими. К либерализму стали относиться отрицательно, ибо все, что он мог предложить конкретным людям,— это иметь долю в общем прогрессе. Людям же хотелось большего. Требование немедленного удовлетворения растущих потребностей перешло в уверенность, что на пути прогресса стоят старые принципы. «Все более широкое распространение получило мнение, что на старом фундаменте дальнейшее развитие невозможно, что общество требует коренной перестройки. Речь шла при этом не о совершенстве старого механизма, а о том. чтобы полностью его разобрать и заменить другим».

Исток тоталитаризма Хайек видел в конфликте либерализма, постепенности, элитарности с радикальными движениями возникшими в конце XIX — начале XX в., массовой демократией, в которой коллективная цель была всем, а человеческая личность, ее интерес — ничто.

Идейной предтечей тоталитарного мышления, считал К. Мангайм, является абсолютизация роли непосредственного действия, вера в решающий акт, в значение инициативы руководящей элиты.

Великая русская революция подтвердила истину, скрытую применительно к политике А. Токвилем на основе обобщения опыта французской революции: поиски кратчайших и быстрых путей приводят в ад.

Развитие социалистической и коммунистической идеи само по себе было выдающимся прорывом в социальной мысли и культуре в целом. Но это был и разрыв с традицией, со сферой, в которой он возник, утверждение нового как самодостаточного, наивысшего постижения истины. С социализмом массовое сознание поражается вирусом абсолюта материального интереса.

Символом веры русского социалиста стало благо народа. Все остальное не имело значения. Другие ценности отрицались. Черта русского интеллигента, считал С. Франк,— нигилизм, непризнание абсолютных ценностей. В мировоззрении революционеров любовь к человеку переходит в отвлеченный идеал абсолютного счастья в отдаленном будущем, который «убивает конкретное, живое чувство любви к ближнему». Жертвуя ради этой идеи самим собой, «нигилист», не колеблясь, приносит ей в жертву других людей. Хуже того, в своих современниках он видит лишь, с одной стороны, жертвы мирового зла, искоренить которые он мечтает, и с другой стороны — виновников этого зла.

«Любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу,— писал Н. Бердяев, — парализовала в России интерес к истине. На этой почве угасает любовь к истине. Русскими марксистами овладела исключительная любовь к равенству и вера в близость социалистического конца и возможность достигнуть этого конца в России чуть ли не раньше, чем на Западе. Момент объективности окончательно потонул в моменте субъективном, классовой точке зрения и классовой психологии».

Нимейер, Мейер, Арендт, Бжезинский исторические корни тоталитаризма видят в идеологии и практике массовых движений, в том числе пролетариата. Масса же, по Э. Канети, любит постоянный рост; плотность (рождение урбанизации), равноправие и равенство. Возбуждение интереса к этим благам и псевдоблагам может повысить активность широких слоев, превратить из в опору демагогов. Опыт показал, что революции, открывающие путь к тоталитарному режиму, совершаются не тогда; когда совсем плохо и жить по-старому невыносимо, а когда жить можно, но очень хочется жить лучше.

Во второй половине XIX в. русским радикалам казалось ясным. что можно жить лучше, если изменить в России строй. Ответ в духе протестантской этики (жить, чтобы жить) в России, не пережившей реформации, вызванной ею нравственной революции, не принимался наиболее активной частью интеллигенции. Отрицатель но влиял и сохраняющийся дворянский менталитет. Буржуазный идеал, основанный на благополучии, защищенности, личной самодостаточности и самоценности, казался индивидуалистическим, мелким. Это противоречие между старым и новым, кризис старого и неподготовленность буржуазного стало благодатной почвой для распространения утопического мышления.

В сборнике «Из глубины» А. С. Изгоев определял социализм как христианство без Бога. Такое определение объективно верно выражало теорию и практику современного ему социализма, подменившего общечеловеческие ценности, которые за века облагородили человеческую натуру. При реализации же социализма без Бога люди не только не работают совместно и дружно, а смотрят друг другу в рот, вырывают оттуда содержимое вместе с жизнью. Освобожденный от религии человек семимильными шагами пошел не вперед, к царству разума, свободы, равенства и братства, как учили лживые социалистические пророки, а назад, к временам пещерного быта и звериных нравов.

Тоталитарные движения, с точки зрения историка Дж. Тэлмона, явление эпохи демократии, возникли из вырождения массовой демократии, из не решенных ею проблем.

Сильная тенденция к централизму в революционные эпохи была реакцией на корпоратизм, локализм, местничестве. Уже лидеры Французской революции относились крайне отрицательно к каким-либо ассоциациям. С точки зрения П. Новгородцева, в этом выражалась глубокая антипатия революции к уродливым формам средневековой корпоративной жизни, построенным на узком начале цеховой замкнутости и исключительности. В революционной России дух тоталитаризма утверждался с внедрением в социал-демократию

принципа демократического централизма и с распространением нетерпимости, неприятия плюрализма. В итоге получилось, что не социализм утвердился благодаря власти, а власть выросла благодаря идеям социализма и планирования. В подавлении духа реформизма, поэтапности, постепенности выявилась опасность, на которую давно обращали внимание выдающиеся умы древности и Нового времени. Равенство без культуры и без свободы человека рождает агрессивную власть невежества, которая может прибегнуть и к жестокому террору.

Путь к тоталитарному режиму в, России не был столь тяжел, благодаря кризису традиционной религии. В этих условиях социалистические перспективы и мифы в России воспринимались легче, чем в Европе. Подъем массового движения произошел на фоне развития атеизма и воинственной критики церкви Коммунизм, по Бердяеву, возник как справедливая кара за «грехи христиан». Падение авторитета казенной церкви, не проявлявшей самостоятельности по отношению к официальной власти, даже частично огосударствленной, малограмотность большинства — все это не затрудняло распространение идеологии, которая все сводила к простым и быстрым решениям.

Тоталитаризм в России — это реакция на неспособность православной церкви встретить массовое движение, революцию ожиданий. Трагедия заключалась в том, что духовно-нравственные традиции, замкнувшись в религиозных догмах, только оправдывали покорность, страдания. Демократическая же традиция Нового времени, детищем которой был социализм, порывала с прошлым, уходила в односторонний рационализм, прагматизм, оптимизм. Кризис христианской церкви не означал исчезновения религиозного характера восприятия мира. Марксизм распространялся на почве специфического русского религиозного мышления и усваивался с такими чертами социопсихологического восприятия идей, как жертвенность, мессианство, аргументация цитатой, превращение учения в незыблемый третий завет, неуважение к грязной и бренной жизни.

Коммунистическая идеология приняла и использовала и русское манихейство, переиначив его на светский лад. Мир в целом оказался погруженным в желания и страсти, предстал ареной борьбы прогресса и реакции. Основные постулаты религиозной догматики также проникли в социалистическую теорию. Раем стало земное будущее. Во имя его стоит жить на грешной земле. Адом — капитализм с его эксплуатацией, антихристами. От него можно только бежать, ничего не беря с собой. Появились теоретики, вожди, жрецы, которым только и ведома Истина.

Почему в России развилась наиболее агрессивная форма тоталитаризма? Потому что слаба была не только традиционная религия. Г. Федотов считал, что этатизму и тоталитаризму в состоянии противостоять две социально-политические силы. Развитая буржуазия и движение демократического социализма. Буржуазия проникнута недоверием к государству, его вмешательству во все жизненные сферы. Защищая свободу хозяйственного творчества, буржуазия, писал Федотов, психологически приходит к признанию свободы

вообще, в том числе и свободы мысли. Для буржуа — она непременное условие собственной деятельности. «Буржуазия не была созидательницей гуманизма, но судьбой своей поставлена на страже его». Ни развитой буржуазии, ни демократического социализма в России не оказалось.

В самом общем виде тоталитаризм социально-политический мутант, возникший в результате интеллектуального, идейного и социального кризисов общества, неспособности верхов ответить на вызов современности, найти способ взаимодействия с огромными массами, потерявшими свое определенное социальное положение. Рост ожиданий, массового радикализма пришел в противоречие с либерализмом. Тоталитаризм рожден идеологиями, которые отражали революцию ожиданий, радикализм. Он порождение кризиса культуры и доказательство того, что культура — хрупкое человеческое достояние, ее разрушение становится вполне возможным при кризисах.

Каковы надежные гарантии от возврата к тоталитаризму или появления какого либо его варианта в новой стране? Во- первых, существование в обществе гражданского мира, отсутствие расколов, непопулярности радикализма, агрессивности. Во-вторых, нужен международный мир, обстановка доверия. В-третьих, занятость всех работоспособных, независимость и незавлекаемость их великими мобилизационными идеями. В-четвертых, доминирование в обществе типа, ориентированного на мобилизацию и реализацию своих потенций, не рассчитывающего на государственное обеспечение.

Дополнительные вопросы

1. Западные и восточные традиции определения отношений человека и власти.

2. Формирование и эволюция принципа конституционализма. Является ли конституционализм общечеловеческой ценностью?

3. Тоталитаризм в сравнении с восточными деспотиями. Тоталитаризм как политическая форма модернизации. Возможен ли тоталитаризм без внутренней и внешней агрессии?

ЛИТЕРАТУРА

Права человека в истории человечества и в современном мире. 1989 // Право и власть. М., 1990.

Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989.

Желев Ж. Фашизм: тоталитарное государство. М., 1991.

Арендт X. Вирус тоталитаризма // Новое время. 1991. № 11.

Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. М., 1992.

Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1991.

Шапиро И. Демократия и гражданское общество // Полит, исслед. 1993 № 3.

Гаджиев К. Гражданское общество и правовое государство // МЭиМО. 1991. № 9.

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 287; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!