ТЕОРИЯ БОРЬБЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ

На политическую историю России, особенно XX в., большое влияние оказала ленинская теория борьбы. Суть ее выражена в ленинском изречении: «Вне классовой борьбы социализм есть пустая фраза и наивное мечтание». Идейными истоками ленинской теории были марксистская теория капитализма с ее обоснованием революционного взрыва, диктатуры

пролетариата, экспроприации экспроприаторов, а также русские радикалистские традиции, начиная с Пестеля — Рылеева — Чернышевского.

Идея классовой борьбы была откровением не марксизма. Об исторической роли классовой борьбы говорили уже французские историки времен реставрации. Новую страницу ее теоретического прочтения открыли Маркс и Энгельс. Их, в отличие от французских историков и социалистов, классовая борьба уже не пугала, но вдохновляла, в их теории она слилась с идеей революции в единую теорию социального развития, которая является якобы единственно результативной. Согласно Энгельсу у рабочей партии два выбора: проводить исключительно пролетарскую политику или тащиться в хвосте у буржуазии. По Марксу, пролетарская революция необходима для победы рабочего класса, и для революционного очищения пролетариата, так как «свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества».

Социальными истоками ленинизма явились мучительные процессы перехода России от традиционного типа организации общества к технологической, рационализированной культуре, урбанизации и маргинализации. Обострение проблем социальной справедливости усугублялось хроническим опаздыванием с политической модернизацией. Ленинская теория борьбы была достаточно ясной, даже простой, и потому доступной для значительной части выбитых из колеи и не нашедших своего места «отщепенцев» (П. Струве), удобной для популизма. В оценке ситуаций, определении целей и принятии решений все сводилось к вопросу: «кто — кого?». С самого начала до конца своей революционной деятельности Ленин руководствовался принципом, что середины между буржуазной и социалистической идеологией нет и любое уклонение от социалистической идеологии играет на руку буржуазной.

На основе непримиримости с буржуазией Ленин доказывал необходимость ликвидации демократических институтов. По Ленину, парламентаризм приводит «к еще более резкому, чем в прежние времена, решению спора массовым насилием». Только руководствуясь такой оценкой, считал Ленин, можно готовить «рабочие массы к победоносному участию в политике», а «соглашения только притупляют сознание масс, не усиливая, а ослабляя действительное значение их борьбы».

Если в политике преобладает отношение к противнику как врагу, то естественна и ориентация в выборе типа деятельности. Оправдана, по Ленину, только борьба. «Во-первых, марксизм, отличается от всех примитивных форм социализма тем, что он не связывает движения с какой-либо одной определенной формой борьбы. Он признает различные формы борьбы, причем не «выдумывает» их, а лишь обобщает, придает сознательность тем формам

борьбы революционных классов, которые возникают сами собой в ходе движения... Во-2-х, марксизм требует безусловного исторического рассматривания вопроса о формах борьбы».

Ленину принадлежит формула, что борьба за демократию есть составная часть борьбы за социализм. Неискушенному эта формула может показаться весьма привлекательной, не противоречащей общецивилизованным ценностям. Однако это не так. По Ленину, парламентаризм — допустимое поле борьбы за власть. Но если власть захвачена, то делается все для того, чтобы любое сопротивление власти коммунистов подавить. Происходит это потому, что демократия всего-навсего часть, или способ борьбы за власть, но никак не способ властвования. Непримиримость с буржуазией дает основания отвергать все ценности, которые могут быть объявлены буржуазными или не помогающими борьбе. Слом старой государственности объявлялся обязательным предварительным условием победы. На словах допускался и мирный переход власти в руки рабочего класса, то ли благодаря двоевластию, то ли в результате мировой антиимпериалистической демократической борьбы против монополий. Но все это были или пропагандистские лозунги или придуманные схемы, которые никогда жизнью не подтверждались. На практике то, что выдавалось за революцию, было жесткой вооруженной борьбой: в форме вооруженного восстания с последующей гражданской войной, в форме победы армий восставших против захватчиков, колониализма.

Политика в области культуры, образования, даже отношение к морали — все оценивается на основе борьбы. По Ленину, диктатура пролетариата — это продолжение классовой борьбы, «особая форма классового союза между пролетариатом, авангардом трудящихся, многочисленными непролетарскими слоями трудящихся (мелкая буржуазия, мелкие хозяйчики, крестьянство, интеллигенция и т. д.) или большинством их, союза против капитализма, союза в целях полного свержения капитала, полного подавления сопротивления буржуазии и попыток реставрации с ее стороны, союза в целях окончательного создания и упрочения социализма».

Идея классовой борьбы определяла остальные политические идеалы, последовательно реализовывалась в стратегии и тактике меж-и внутрипартийных отношений. Борьба, учил Ленин, неизбежно ведет к «горным тропинкам», положениям «осажденной крепости», жертвам. Только готовность к таким вариантам борьбы формирует политиков-борцов. Соглашения же притупляют сознание. Естественно, что такие перспективы вели к жесткой формуле взаимодействия масс, политической элиты, лидера: класс — партия — вождь. Все, кто вне этой формулы,— классовые враги. И самый опасный из них тот, кто тоже выступает за реализацию социалистических идеалов, но другими, мирными средствами. Он назывался ренегатом, соглашателем, оппортунистом, постепеновщиком, ревизионистом.

Эти характеристики несогласия прочно вошли в менталитет КПСС, советского общества. Если, по Ленину, диктатура пролетариата не только результат, но и форма классовой борьбы в наиболее острых формах, то, по Сталину, даже победа социализма не снимала вопрос о классовой борьбе, но приводила к новым ее формам.

Парадигма борьбы тяжелой пятой лежала на внешней политике советского государства. Боролись, соперничали две тенденции: поиск мира, нормальных деловых отношений с другими государствами и стремление распространить идею и практику большевизма во всем мире. С одной стороны, поиск добрососедства, союзов. С другой — поддержка партизанских войн, нелегальных организаций, коммунистических партий.

Советские поколения воспитывались в ленинском духе критики борьбы за мир: «вне связи с революционной классовой борьбой пролетариата борьба за мир есть лишь пацифистская фраза сомнительных или обманывающих народ буржуа». Ленин допускал мирное сожительство или сосуществование с капиталистическими государствами, но опять же как «новую форму войны». Ленин убеждал, что «пролетарская революция не может идти на мир с капитализмом и продолжает борьбу с капитализмом в другой плоскости», что социализм и капитализм навечно ужиться не смогут. Приоритет отдавался борьбе, революции как якобы единственно верной гарантии мира. Вопрос о мире расценивался как проявление только демократии, подчиненной идее социализма.

Парадигма борьбы формировала стереотипы недоверия ко всем «не нашим». Буржуазия выдавалась не только за наиболее последовательного противника социализма, но и за наиболее реакционную часть общества, не способную на уступки, склонную только к обману, насилиям, преступлениям. Отношение к буржуазии предельно ясное, подавление ее сопротивления всеми средствами, в том числе военными. Формой борьбы объявлялась политика «нейтрализации» всех слоев, так или иначе относимых к мелкой буржуазии: мелких хозяев, интеллигенции, служащих. Недоверие к тем, кто образует средний класс, было устойчивой традицией коммунистической идеологии и традиции.

Сам рабочий класс может стать объектом бдительности, так как он не свободен от болезней капиталистического общества. На рабочий класс надо влиять до революции так, чтобы он не успокоился на реформах, так как они якобы только сбивают с пути, притупляют революционный настрой.

Абсолютизация идеи борьбы отторгала освоение культуры компромисса, соглашательства, была основой формирования стереотипов и агрессивности, и непримиримости. Свою лепту в этот процесс внесли большевики-агитаторы и писатели, поэты 20—30-х годов. Н. Крупская призывала воспитывать молодое поколение в борьбе: «Только закалившись в этой борьбе, можно быть готовым на все». М. Горький уверял, что внутри страны хитрые враги организуют

голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями. Против нас, уверял пролетарский писатель, все, что отжило свои сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны.

В пропагандистский оборот была пущена фраза, ставшая крылатой в советских средствах массовой информации 30-х годов: «Если враг не сдается, его уничтожают, истребляют». Большевистская агрессивность дополнялась тягой к революционистским отрицаниям достижений прошлого, стремлением переделывать «все вновь до пуговиц на пиджаке» (Маяковский).

Руководители партии и правительства 20—30-х годов были единодушны в жестокой оценке всего что казалось мешающим. Н. Крыленко, А. Рыков требовали полного подчинения судов политике, дружно поддерживали суровые наказания обвиняемым но придуманным уголовным делам (Промышленная партия, Шахтинское дело). Потом сами же стали жертвами примата политической целесообразности кровожадного сталинского молоха. В обстановке нагнетающего духа борьбы развивалась советская драматургия. Так, в пьесе Лавренева «Любовь Яровая» сама указывает патрулю, куда скрылся ее переодетый муж-офицер. Марютка из лавреневской повести «Сорок первый», выполняя классовый долг, убивает своего «синеглазенького», которого прежде волею житейских обстоятельств спасла от смерти и полюбила. Горький писал: «Теперь совершенный человек не нужен, нужен борец, рабочий, мститель. Совершенствоваться будем потом, когда сведем счеты». И «мстители», сводящие счеты, росли, набирали силу, обрастали массой равнодушных, теми, кто готов был примкнуть к любым сильным мира сего, льстецам и лакеям, опричникам.

Миллионный поток мигрантов из деревни в город выплескивал достаточное количество тех, кто на ненависти, подозрении строил свой успех, приспосабливаясь к новой среде. Это тем более нетрудно было делать, поскольку ВКП(б) проводило политику возвеличивания человека из низов. Чем глуше деревня, из которой вышел мигрант, чем «рабочее» родители и начало собственного трудового стажа, тем больше оснований для осознания своих преимуществ. Ограниченность стала объявляться достоинством. Сформировались стереотипы: руководить может каждый, незаменимых нет, последний советский человек выше любого буржуазного демократа. Формулы раскрепощали, обнаруживали агрессивность человека из простых. Стала развиваться агрессивность серости, антиинтеллигентности. Подсознательная враждебность «маленьких» к образованным получила обоснование.

Л. Чуковская в «Софье Петровне», написанной в предвоенный год, но опубликованной только в годы перестройки, нарисовала страшный образ лифтера издательства. Она не упускала случая уколоть интеллигента и даже прибить его. Орудием лифтера являлось свое пролетарское слово. На общем собрании коллектива,

обсуждавшем вопрос «о вредительстве на издательском фронте», она не только обличала «барыньку» — скромнейшую секретаршу арестованного директора, но и парторгу сделала «тонкий намек»: «Думаете, товарищ Тимофеев, лифтерша маленький человек, не понимает? Ошибаетесь! Нонче не старое время! При советской власти маленьких нет, все большие». Внешне непритязательная, локальная по сюжету повесть Л. Чуковской обжигает ощущением абсурдности происходящего: поношению и отторжению подвергаются самые что ни на есть рядовые, глубоко порядочные люди. Они — легкая добыча злобствующей серости, жаждущей самоутверждения.

Каковы итоги доминирования в советском обществе политической деятельности типа борьбы? На первый взгляд, есть уникальный результат. В 40—70-е годы могло казаться очевидным, что в обществе установилось морально-политическое единство, сложилась новая историческая общность — советский народ. Но единство оказалось эфимерным. Вся послевоенная история, особенно со времен оттепели, диссидентство, нарастающая эмиграция, политические анекдоты, массовая поддержка идеи перестройки — все это в разное время говорило о том, что морально-политического единства нет в России и нет давно. Морально-политическое единство оказалось мифом. Оно достигалось созданием ненормальных условий для торжества здравого смысла, изоляцией граждан СССР от мирового сообщества, насилием. Самая тяжелая цена борьбы — огромный ущерб генофонду и численности населения России. Гражданская война, организованный голод, массовые репрессии, потери во второй мировой войне из-за преступных действий Сталина и его окружения — все это прямые и опосредованные следствия парадигмы борьбы в политике.

Нарастание страной высокого индустриального потенциала шло на фоне постоянного нагнетания страха, не только и даже не столько из-за отставания от развитых стран, сколько страха нападения врагов. Статус победителя и общепризнанной сверхвеликой державы послевоенного времени не смягчил видение окружающей среды. СССР из страны, озабоченной своей безопасности, превратился в форпост социалистического мира, расширяющего свои границы. Благодаря господству в стране монистического ленинско-сталинского восприятия социальных реальностей, догматизму и инертности лидеров КПСС, страна оказалась обреченной на строительство не общества благоденствия, а милитаризованной сверхдержавы, для которой интересы освобождения человечества являются ее государственными интересами.

Воспроизводство ненависти внешнего врага стало частью идейных установок довоенного и послевоенного времени. В духе ненависти и презрения к американскому образу жизни, доллару именитые поэты и писатели воспитывали молодые поколения.

После критики культа личности Сталина в пропаганде большое место стал занимать лозунг о том, что политика КПСС служит благу народа, человека. Однако этому лозунгу не соответствовали

развитие индустрии, наращивание военной мощи, периодическое проявление агрессивности в актах использования армии для сохранения угодных режимов. Все это делало политику мира непоследовательой и ненадежной. В брежневские времена на поддержание жизненного уровня шла часть нефтедолларов, но страна продолжала наращивать военно-промышленный потенциал, развертывать стройки коммунизма, оказывать интернациональную помощь тем режимам, которые признавались революционными. Действительные национальные интересы, основа которых — безопасность и благосостояние, реализовывались частично, односторонне.

Парадигма борьбы воспитала поколения политиков и бюрократов, которые, не зная интересов народа, вовлекали страну в авантюры, лишали общество возможности вовремя принять вызов времени, заняться структурной перестройкой, влиться в мировое содружество. Парадигма борьбы оказалась тупиковой ветвью развития политических отношений. Потребовались десятилетия для освобождения российского менталитета от стереотипов недоверия и враждебности к тем, кто не принимает идей коммунизма, смена поколений в годы застоя и перестройки, чтобы стереотипы и мифы об империализме, угнетателях сменились интересом к разоружению и сближению с развитыми странами.

Борьба исторически себя изживает, так как постепенно исчезают условия ее воспроизводства. В целом борьба развивается в обществах, которые опутаны Классовыми, кастовыми, религиозными различиями и контрастами. В России в 90-е годы общие условия для борьбы существуют в остаточной и смазанной форме. Прежняя жесткая и высоко иерархизированная социальная структура развалилась, господству идеологии борьбы пришел конец. В этом смысле можно считать, что нет широкой основы для борьбы, ведущей к гражданской войне, мятежу, массовому террору в стране. Однако дает о себе знать борьба, ведущая к острым политическим кризисам, поляризации позиций.

Глубокие изменения в образе жизни миллионов, процессы маргинализации происходят при сохранении влияния социалистических стереотипов, потребности некоторых слоев верить в социоцентрические идеалы. В этих условиях структурные преобразования оказываются почвой перерастания противоречий переходного периода в борьбу вер, принципов, идеалов, символов. Такая борьба содержит в себе опасность непримиримости, обладает способностью наполняться эмоциональностью, поэтому может быстро обостряться.

Борьба начала 90-х происходила в духовно обновленной России, во многом освобожденной от пут социалистических и коммунистических догм. Для миллионов людей нерациональность борьбы как типа политического поведения стала очевидной. При быстром формировании среднего класса, распространении рационализма, прагматизма, расширении возможностей каждого, имеющего собственность или нужную профессию, поведение типа борьба не имеет перспективы. Однако поддерживаемая в нескольких

поколениях идеология борьбы, беспощадности к врагам, самопожертвования не ушла из постперестроечной России, подпитывала недоверие к бюрократам, неприязнь к предпринимателям и коммерсантам. Сегодня эти качества массового сознания живут, особенно среди тех, кто не может адаптироваться в новых условиях, остался во власти старых стереотипов.

Дата добавления: 2015-06-30; просмотров: 141; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!