ОДИССЕЯ

При чтении «Одиссеи» или «Илиады» мы оказываемся в несколько затруднительном положении из-за того, что это тексты, вырванные из традиции. Сравнение с другими устными традициями ясно показывает, что песня не существует в изоляции и что рассматривать ее следует лишь в контексте других песен, бытующих в данное время. Если бы у нас было достаточно представительное собрание древнегреческого Эпоса, мы могли бы найти более верный подход и к гомеровским поэмам. Именно этой нехваткой и были, в значительной мере, обусловлены затруднения, которые возникали при их интерпретации. И все же положение было бы еще хуже, если бы до нас дошла только одна, Причем короткая поэма; так их по крайней мере две, общей сложностью 27 тысяч стихов, и они различаются содержанием. Кое-какие косвенные свидетельства о тематическом материале времен Гомера можно извлечь из Гесиода и особенно из киклических фрагментов^l. На некоторые Другие темы можно найти указания и в самих поэмах. При известной Осторожности даже в греческой драматургии можно обнаружить Варианты эпических песен. Не следует полностью пренебрегать также Даресом и Диктисом². Наша задача, таким образом, не вовсе безнадежна. Существенную помощь нам могут оказать другие традиции, Особенно в вопросе о том, что именно нам следует искать.

(178) В высшей степени интересны и ценны для гомероведения тексты на глиняных табличках, найденных при раскопках в Месопотамии и Передней Азии^З• Их дешифровка и перевод - это подлинное чудо науки, вершина научного творчества. Гомер перестал быть древнейшим из эпических певцов, чьи песни дошли до нас. В известном нам теперь материале он располагается хронологически чуть ранее середины, ибо сегодня мы знаем эпические произведения, восходящие к III тысячелетию до н. э. и принадлежащие культурам, смежным с греческой, народам, с которыми у греков были контакты. Иными словами, нам теперь доступен тематический материал, которым соседи Гомера пользовались в догомеровское время; нам известна сюжетная атмосфера Передней Азии, которая так много дала Греции. Если нам удастся обнаружить у этих народов сюжетные параллели, они помогут нам в толковании Гомера, помогут верифицировать или даже выявить в гомеровских песнях сюжетные схемы.

Не нужно также бояться использовать более поздние эпические повествования, строящиеся по аналогичным или похожим схемам, при том, конечно, условии, что эти сюжеты являются традиционными и устными⁴. Если наша теория устного сложения и передачи эпоса верна, то средневековые и современные песни должны быть чрезвычайно консервативны в отношении основных сюжетных схем; мы видели это на примере южнославянских песен из собрания Пэрри. Важнейший для нас материал содержится в самих гомеровских песнях, в том, что нам известно о киклических поэмах, и в греческой драматургии. Следующим по значению является корпус переднеазиатских текстов. И, наконец, последнее, но ничуть не менее важное - это средневековые и современные параллели. Использовать их можно, поскольку нас интересует основная схема и значимые детали, а не случайные или второстепенные элементы.

«Одиссея» была одной из многочисленных песен о возвращении на родину, певшихся во времена Гомера. Некоторые из них, несомненно, Входили и в его собственный репертуар. Ясно, что, слагая «Одиссею», Гомер ориентировался на сюжет возвращения Агамемнона, а также и Менелая. В этом сюжете сын не играл существенной роли⁵. Но в нем были странствия и необыкновенные приключения, кораблекрушение и буря, а также путешествие в «иной» мир, представленный, подобно Протею, многими обличьями. История плавания аргонавтов также была известна Гомеру⁶. Все эти и многие другие песни входили в репертуар современных ему эпических певцов. Они составляли окружение «Одиссею». Вместе с ней они образовали корпус взаимосвязанного тематического материала.

Тем не менее, нельзя считать, что «Одиссея» вышла из традиции, «Одиссея» - это часть ее. Я не имею в виду, что Гомер использовал эти песни в качестве источников, заимствуя из них какие-то элементы или выстраивая тот или иной эпизод по образцу соответствующего эпизода (179) в другой песне. Мы не должны забывать того, чему научила нас южнославянская традиция: содержание песен текуче. Вопрос о принадлежности данного эпоса данной песне, вопрос, так сказать, права собственности, в устной традиции весьма относителен. Для нас важнее всего понять место «Одиссеи» В репертуаре Гомера и других сказителей, т.е. место, которое занимает в устной эпической традиции одна песня относительно других, тематически близких песен.

* * *

После инвокации, в которой упор делается на странствиях Одиссея и гибели его спутников (но нет никакого упоминания о Телемахе), «Одиссея» открывается собранием богов, на котором Зевс размышляет о возвращении Агамемнона. Такая ссылка на другое повествование прием чрезвычайно изощренный и нетипичный для устного эпоса. В южнославянской традиции разные сюжеты всегда четко разграничены, и, насколько мне известно, сказитель никогда не упоминает в песне событий из других песен.

Подобный прием отсылок никоим образом не идет вразрез с аналогическим или ассоциативным мышлением сказителя в какой угодно традиции. Но я не думаю, что этим можно объяснить его использование в «Одиссее». Такие отсылки имеют, однако, смысл, если рассматривать их как часть песни, повествующей о возвращении троянских героев, иными словами, песни, которая включает как события, о которых говорится в киклической поэме «Возвращения», так и события «Одиссеи» и, возможно, также «Телегонию». В таком контексте эти упоминания не являются аномалией, напротив, они как раз предполагают его. Более крупная песнь, о которой здесь идет речь, - это песнь о возвращении с Троянской войны греческих героев, в том числе Агамемнона, Менелая, Нестора, Одиссея и, в какой-то степени, других героев. Вполне возможно, что о возвращении Атридов и о возвращении Одиссея иногда рассказывали в одной песни, и без той обильной орнаментации, которая характерна для Гомера, эта песнь вовсе не должна быть чрезмерно длинной. Мы знаем, что все - и Одиссей, и Телемах, и Телегон - тем или иным образом фигурировали в греческих сказаниях о возвращении. Можно поэтому постулировать Существование а) песни, включающей всех героев и не выделяющей Никого из них; б) песни, включающей всех героев, но делающей упор на возвращении Атридов; в) песни, включающей всех героев, но делающей упор на Одиссее. Все это полностью согласуется с устной техникой. Возможно, что, наряду с «Одиссеей», Гомер пел отдельную песнь о возвращении Атридов. Вполне вероятно, что он исполнял их вместе. Именно об этом, как мне кажется, свидетельствует начало «Одиссеи».

Упоминание о возвращении Агамемнона указывает, таким образом, на целый ряд сюжетов, существовавших в древнегреческой (180) традиции. Оно также указывает последующим поколениям читателей, которые уже не являются слушателями древних песен, на существование иной, нежели в «Одиссее», схемы построения песни о возвращении. Более того, мы узнаем не только о существовании этой схемы, но и о том, что Гомер помнил о ней, когда приступал к пению «Одиссеи» Расхождения между двумя сюжетами очевидны: Агамемнон возвращается домой открыто и гибнет от руки любовника своей жены. Одиссей же возвращается в чужом облике и убивает женихов. Клитемнестра изменяет мужу, тогда как Пенелопа - образец супружеской верности. Далее в «Одиссее» Гомер подчеркивает эти различия. В начале же его больше интересуют параллели: Эгисф и Орест, убийца и мститель, жених и сын. И едва лишь боги договариваются о том, как освободить Одиссея с Огигии, певец тотчас же переходит к женихам жены Одиссея и к действиям ее сына. Схема освобождения и возвращения едва успевает начаться, как Гомер уже смещает акценты, чтобы включить в нее одну из разновидностей связанной с ней темы жениха и сына.

В южнославянской традиции роль сына может быть весьма различной. Чаще всего он вообще не участвует в сюжете. Из двенадцати песен о возвращении в Приложении 111 сын играет какую-то роль только в трех⁷. Из этих трех песен две (Пэрри 1920 и 6229) нетипичны в том отношении, что жена в них не собирается снова выходить замуж и обязательная в данном сюжете тема женитьбы обеспечивается за счет женитьбы сына: возвращаясь, отец узнает, что сын женится. Можно поэтому сказать, что сын в этих песнях выполняет сюжетные функции, обычно свойственные жене. Это не Орест, стремящийся отомстить за смерть отца, и не Телемах, пытающийся узнать о его судьбе. В этих двух песнях по крайней мере сын как таковой не играет существенной роли; он нужен здесь только для того, чтобы ввести в сюжет тему женитьбы - роль, которую в основном сюжете исполняет жена. Сами по себе эти две песни, в сущности, стоят особняком, так как в них нет жены, вновь собирающейся замуж. В одной из этих песен (Пэрри 6229) сын, помимо того что он обеспечивает тему женитьбы, играет еще и дополнительную роль: он служит выкупом, которого требует враг, захвативший в плен его отца. После свадьбы сын вместе с отцом возвращается к врагу: отца освобождают, а сыну удается бежать. Эта песня интересна скорее тем, что в ней сын выступает как избавитель отца из плена - но эта роль в некоторых других песнях отводится жениху жены (ер., например: Пэрри, Лорд 1, М 4, где жених Халил помогает Джуличу Ибрахиму вернуться в Задар). В конечном счете сын выполняет здесь чужую роль, когда служит выкупом; если отвлечься от эмоциональной стороны дела, можно сказать, что он выполняет ту же функцию, что и голова мертвого жениха, которую в некоторых песнях обещают в качестве выкупа за освобождение. Здесь сын не выступает ни мстителем Орестом, ни даже разыскивающим отца Телемахом.

(181) Только в песне Авдо Меджедовича (Пэрри 12465), относящейся к категории песен о неверной жене, сын играет почти ту же роль, что в греческой традиции. Для нашего исследования существенно, что сын этой песне через много лет вызволяет отца из тюрьмы, куда тот ринулся, выполняя клятву. Подобно Оресту, сын мстит за зло, причиненное отцу, правда в данном случае не матерью, а врагом. Как и в случае с Орестом, мать здесь пренебрегает сыном, желая вновь выйти замуж.

В этой южнославянской песне сын выступает не в роли мстителя отца, а в роли его избавителя. Любопытно, что в других песнях о спасении из плена и возвращении домой эту функцию часто выполняет жена героя (см. Приложение IV, Пэрри 1921 (1940), 923 (сестра) и 285А). Снова оказывается, что роль сына сводится в конечном счете к замещению роли жены. Иными словами, на основании анализа южнославянских песен можно предположить, что в драме возвращения сын является главным или необходимым действующим лицом. Он становится обязательным элементом только в сюжете агамемноновского типа.Таким образом, традиционные сюжетные схемы указывают на то, существовал сюжет о возвращении Одиссея, в котором Телемах, как сын героя, не играл существенной роли, хотя мог даже и присутствовать в нем.

Возможно, что Телемах попал в «Одиссею» благодаря сходству между историями Агамемнона и Одиссея, двумя сюжетами о возвращении - прежде всего о возвращении к жене и семье. Намерение Афины услать Телемаха с Итаки, чтобы его не было там, когда Одиссей вернется на остров, находит некоторое соответствие в изгнании Ореста, результате которого он отсутствует в момент возвращения и гибели Агамемнона. Немаловажно также, что, когда Телемах возвращается, он, подобно Оресту, приводит с собой друга. Теоклимена рассматривали как рудимент разных персонажей⁸, но никто, по-моему, не отводил ему роли Пилада. При таком понимании Теоклимен - это как бы продолжение Писистрата, сына Нестора, который больше подходит для роли Пилада при Телемахе - Оресте. Более того, отношение к Телемаху женихов Пенелопы, которые замышляют убить его, сходно с поведением Эгисфа. Поскольку Гомер начинает свою песнь с отсылки к Агамемноновскому сюжету, мы, видимо, будем недалеки от истины, предположив, что этот сюжет некогда сыграл свою роль в том, что Телемах был введен в песнь как сын, которого сначала замышляют бить и изгоняют женихи, а затем, в позднейшей интерпретации, направляет на поиски отца Афина.

Однако, как только Телемах становится «изгнанником», он подпадает под схему сюжета о юном герое, который одалживает доспехи и отправляется искать себе славы. Как и Беовульфа, Телемаха считают слабым; подобно Сиротану Алии в мусульманской традиции в Югославии⁹, он вынужден одалживать средства передвижения. Слово (182) сиротан по-сербски значит «сирота» и родственно слову, значащему «бедняк»[xx]. В эпосе молодой человек, отправляющийся на поиски приключений, никогда не имеет отца; ему помогает мать, дядя или друг. Обычно сюжетная схема такова, что одна группа участников отказывает герою в оружии и помощи, а другая - часто при чьем-то посредничестве - дает ему и то и другое.

Над Телемахом насмехаются в собрании знати Итаки, точно так же как насмехается Мустай-бей над Бечирагичем Мехо. И тому и другому могущественные земляки отказывают в помощи. Телемах в своем бессилии напоминает также юного богатыря Смаилагича Мехо, который, прежде чем отправиться на свой первый подвиг, жалуется, что он рос слишком защищенным от треволнений:

Но послушай, Цифрич Хасан-ага. чем хвалятся турки в корчме. Один говорит, что возглавил отряд, другой - что ходил с отрядом. Один говорит, что войско возглавил, другой - что с войском ходил. Один говорит, что расширил наши владения, другой - что одержал победу в поединке, третий - что захватил пленных в рабство. А мне, о ходжа Цифрич Хасан-ага, клянусь здоровьем отца моего Смаил-аги и дяди моего Цифрича Хасан-аги, мне неведомы набеги, мне неведомы походы, а уж о поединках и говорить нечего. Что такое расширять владения, я не знаю, не знаю даже, где наша граница, не знаю, где старое место поединков. Куда уж мне было пойти в набег на чужбину, захватить рабов и женить друга? Хотя я и мужчина, от этого я еще не воин. Меня и не назовешь мужчиной, больше нечем мне похвастаться, кроме как [тем, что могу я] снять мужскую одежду, нарядиться в девичье платье - ведь нет у меня ни бороды, ни усов, и косица моя, как у женщины, - и сесть вышивать и прясть пряжу. И пусть все называют меня женщиной (Пэрри 6480 [т.IV. с. 68. СТ. 429-457]).

Афина говорит, что отправится на Итаку, дабы подвигнуть Телемаха на более решительные действия, и что она отправит его в путешествие, «чтоб в людях о нем утвердилась добрая слава»[yy]. Тем самым она подчеркивает, что для молодого человека путешествие - это поступок, необходимый для возмужания или, мы бы сказали, носящий характер инициации. В сюжетной схеме повести о молодом человеке, который отправляется на свой первый подвиг, герой иногда вызволяет кого-то из рук врага (человека или чудовища), которого ему нередко приходится убить. Иногда путь героя ведет в потусторонний мир, где он, естественно, сталкивается с его входами, выходами и стражами. Иногда, кроме того, целью такого путешествия может быть приобретение знаний или сведений, наделяющих героя особой силой, которыми он должен воспользоваться по возвращении, или же они, если не используются им в какой-либо конкретной ситуации, превращают героя в могущественного волшебника или просто в «мужчину». Последнее, собственно, и является целью, с которой Афина, по ее собственным словам, отправляет Телемаха на материк:

Сходная с Ментором видом и речью, предстала Афина.

Голос возвысив, богиня крылатое бросила слово:

«Смел, Телемах, и разумен ты будь, когда обладаешь

Той великою силой, какою и словом и делом

Все твой отец, что хотел, совершал; и достигнешь желанной

Цели, свой путь беспрепятственно кончив; когда ж не прямой ты

Сын Одиссеев, не сын Пенелопин прямой, то надежды

Нет, чтоб ты мог совершить предпринятое дело.

Редко бывают подобны отцам сыновья; все большею

Чаcтию хуже отцов и немногие лучше. Но будешь

Ты, Телемах, и разумен и смел, поскольку не вовсе

Ты Одиссеевой силы великой лишен; и надежда

Есть для тебя, что успешно свершишь предпринятое дело» ¹²

(II, 267-280)

Весьма разумно, в этом контексте, чтобы сын хитроумного Одиссея искал ответов именно в путешествии, впервые оставив родной дом. Посещение им Нестора и Менелая, таким образом, не напрасно с точки зрения более глубокого смысла подобных путешествий.

Что касается прямого, поверхностного смысла эпизода, то в нем Телемах узнает от Менелая местонахождение своего отца, а именно что он находится на острове у Калипсо. Это и хотел узнать Телемах; теперь ему известно, что его отец жив. Кроме того, Нестор и Менелай подробно рассказывают ему о возвращении на родину всех остальных греков, в первую очередь Агамемнона. Не без горечи напоминают они Телемаху о сходстве между ним и Орестом, подчеркивают, как похожи положения дел на Итаке и в Аргосе накануне возвращения Агамемнона. Орест показал свою доблесть, и слушатели Гомера могут оптимистически смотреть на будущее Телемаха, после того как Нестор, поняв, что юноше покровительствует Афина, оставляет всякие сомнения в успехе его начинаний.

С действительно серьезной проблемой мы сталкиваемся, как мне представляется, в стихе 624 песни IV«Одиссеи». Пока мы следим за осуществлением той части плана Афины, которая касается Телемаха, мы забываем не о самом, конечно, Одиссее - о нем мы помним постоянно, - но о том, что Афина собирается освободить его с острова Калипсо и доставить домой. Хотя нигде не было сказано, что Телемах отыщет Одиссея и вернется вместе с ним, - напротив, мы отлично знаем, что этого не про изойдет и что путешествие Телемаха, как этом прямо говорилось, совершалось лишь для того, чтобы узнать об отце, - тем не менее сознание, что перед нами повесть о первом путешествии юноши, о подвиге, который сделает его мужчиной, невольно наталкивало нас на мысль, что Телемах вызволит Одиссея. Были, видимо, версии, в которых Телемах действительно встречался с отцом вместе с ним возвращался на Итаку. В изложении Диктиса Критянина Телемах узнает, что его отец гостит у Антенора, и отправляется туда на встречу с Одиссеем¹³. В этом рассказе Телемах женится на Навсикае, дочери Антенора, после того как они с Одиссеем убивают женихов.

(184) Зная, что Телемах пирует в Спарте и собирается возвращаться домой, мы уже готовы к тому, что Одиссея отпустят с острова, а за этим вполне может последовать встреча отца с сыном. В действительности именно это и происходит, но тем временем вклинивается множество событий, из-за которых нам легко не заметить, что встреча Одиссея и Телемаха в хижине Эвмея (песнь XVI) - это, в сущности, встреча отца и сына, предшествующая возвращению каждого из них во дворец Одиссея на Итаке. Встреча происходит, но она откладывается, как только возможно. И тем не менее традиционный сказитель слишком остро чувствует смысл и взаимосвязи сюжетных схем, чтобы позволить себе полностью пренебречь ими.

Когда ниже мы будем анализировать сцены узнавания, мы увидим, как Гомер затягивает развитие действия, вводя побочный материал, главным образом относящийся к Телемаху. Такая же вставка есть и во второй части песни IV, и она надолго задерживает освобождение Одиссея с Огигии. Действие перемещается из Спарты обратно на Итаку, где женихи и Пенелопа обнаруживают отсутствие Телемаха. Теперь Антиной замышляет подстеречь и убить Телемаха при его возвращении из Пилоса, а страхи Пенелопы успокаиваются благодаря сну, в котором сестра говорит ей, что боги защитят ее сына. Мотив заговора против Телемаха восходит, вероятно, к сюжету типа Агамемнона и Ореста, который все время подспудно присутствует у Гомера в этих начальных книгах «Одиссею» именно эта сюжетная схема прерывает действие в данном случае.

Здесь возникает вопрос, рассмотрение которого может далее углубить наше понимание первых четырех песней «Одиссеи». Телемах является аналогом Ореста, но он также отчасти представляет собой аналог своего собственного отца, Одиссея, особенно в той мере, в какой сюжеты Одиссея и Агамемнона совпадают. Не случайно в трагедии Орест возвращается в Аргос переодетым и рассказывает выдуманную историю о себе^l4. В данном случае и Орест и Одиссей принадлежат к одному тематическому комплексу - возвращение героя в чужом облике. Это - тематический комплекс, предельно насыщенный скрытым мифологическим смыслом (сама одежда героя представляет собой загробное облачение, которое он не может сбросить), а не просто повествовательная схема. Возвращение Ореста сходно с возвращением Одиссея. И того и другого поджидает несчастье. Когда Телемах тайком возвращается на Итаку, он, подобно Оресту или своему отцу Одиссею, подвергается опасности встретиться у себя дома с силами зла. Перед началом своего путешествия Телемах получает наставления, касающиеся Пенелопы, и сам повторяет ей эти наставления, напоминающие наказ, который оставляет жене муж, уходя на войну: «Если я не вернусь, возвращайся к своему отцу или снова выходи замуж». По пути Телемаху оказываются такие же почести, как его отцу, и сначала Нестор, затем Елена и, наконец, (185) Менелай, отмечает его необычайное сходство с отцом. Сюжетные схемы Одиссея, телемаха, Агамемнона и Ореста совпадают, расходятся и совпадают вновь.

В песни V Гомер снова начинает «Одиссею». Линия Телемаха и Ореста начала выходить из-под контроля. Он чересчур увлёкся самой тканью повествования и стиха, но теперь понимает, что дело зашло слишком далеко. Можно заметить в шутку, что Гомер сам попался на начальную речь Зевса, вводившую сравнение с Агамемноном. Итак, Гомер вновь начинает рассказ об освобождении Одиссея и возвращается к совету богов. Афина начинает свою речь так, как будто она прежде уже не говорила с Зевсом об Одиссее. Ответ Зевса – это выговор Гомера Гомеру:

Ей возражая, ответствовал туч собиратель Кронион;

«Странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело.

Ты не сама ли рассудком решила своим, что погубит

Некогда всех их, домой возвратясь, Одиссей? Телемаха ж

Ты проводи осторожно сама - то, конечно, ты можешь;

Пусть невредимо он в милую землю отцов возвратится;

Пусть и они [женихи], не свершив злодеянья, прибудут в Итаку»

(V, 21-27)

Во всяком случае, далее мы не встречаемся с Агамемноном, Орестом Телемахом до самой песни XI, где Одиссей в ином мире встречает Агамемнона и у своей матери Антиклеи справляется о сыне.

Если возвращение Агамемнона существенно повлияло на ту часть «Одиссеи», которая касается Телемаха, то на сцены у Кирки и в ином мире воздействовала история о возвращении Менелая в «Возвращениях»¹⁵, а также в четвертой песни самой «Одиссеи». Напомним, что Менелай задерживается на острове у берегов Египта в ожидании попутного ветра. Он встречает дочь Протея Эйдотею, которая советует ему выспросить у ее отца, что задерживает корабли и мешает плыть своим путем. Она учит Менелая, как захватить в плен морского старца, и Протей, в конце концов покорившись, сначала сообщает Менелаю, кто из богов держит его в Египте, и указывает ему дорогу домой. Затем Менелай расспрашивает о возвращении из Трои остальных героев, и Протей предсказывает будущее самого Менелая.

Бросаются в глаза совпадения в сюжетной схеме этого рассказа истории Одиссея: 1) и Менелай и Одиссей не могут отплыть с острова; 2) и тому и другому богиня советует обратиться за помощью к ясновидящему старцу; 3) существует специальный ритуал для того, чтобы заставить провидца заговорить; 4) провидец рассказывает обоим, почему боги препятствуют им и как они могут преодолеть эти препятствия,

Также предсказывает, какой смертью им предстоит умереть. Сначала Менелай спрашивает Эйдотею:

(186)

Ты же скажи мне (все ведать должны вы, могучие боги),

Кто из бессмертных, меня оковав, запретил мне возвратный

Путь по хребту многоводного, рыбообильного моря?[zz].

(IV, 379-381)

Советуя обратиться к ее отцу, она говорит:

Все б он открыл: и дорогу, и долог ли путь, и успешно ль

Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься?[aaa]

Если ж захочешь, божественный, скажет тебе и о том он,

Что у тебя и худого и доброго дома случилось

С тех пор, как странствуешь ты по морям бесприютно-пустынным

(IV, 389-393)

Нужно заметить, что последнее имеет более непосредственное отношение к Одиссею, нежели к Менелаю. Заканчивая свои наставления Менелаю, как ему захватить в плен Протея, Эйдотея говорит:

И тогда, благородному старцу свободу

Давши, спроси ты: какой из богов раздражен и успешно ль

Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься?

(IV,422-424)

Обращаясь к пленному Протею, Менелай слово в слово повторяет уже процитированный вопрос, который он в самом начале задал Эйдотее.

Одиссей, со своей стороны, обращаясь в песни Х к Кирке за позволением возвратиться домой, получает ответ, что он

…должен, с пути уклоняся, проникнуть

В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.

Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,

Душу Тирезия[bbb] фивского должно тебе вопросить там.

Разум ему сохранен Персефоной и мертвому...

(Х, 490-494)

Одиссей отказывается и спрашивает, кто же поведет туда его корабль. Кирка дает ему подробные наставления, заканчивающиеся словами:

Скоро и сам он [Тиресий], представ пред тобой, повелитель народов,

Скажет тебе, где дорога, и долог ли путь, и успешно ль

Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься.

(Х, 538-540)

(187) а Одиссей приказывает своим людям собираться в путь, говоря:

нас богиня сама побуждает к отъезду[ccc].

(Х, 549)

И далее, когда они собирались:

Путь нам иной указала Цирцея:

В царстве Аида, где властвует страшная с ним Персефона.

Душу Тирезия фивского должен сперва вопросить я.

(Х, 563-565)

В стране мертвых после совершения ритуала, после разговора с Элпенором появляется Тиресий и, не дожидаясь вопросов, сам заговаривает с Одиссеем (XI, 99).

Нужно отметить, что цель путешествия в царство мертвых и расспросов Тиресия упоминается лишь единожды, в конце наставлений Кирки относительно ритуала, который нужно совершить. Сам Одиссей, кстати, не спрашивает, почему он должен туда отправиться. Это путешествие навязано Одиссею Киркой, в отличие от ситуации с Менеем, которому Эйдотея просто посоветовала искать совета у Протея. Путешествие, таким образом, уподобляется задаче сродни подвигам Геракла. В случае же Менелая задается множество вопросов и указываются многочисленные причины для путешествия. В эпизоде с Менелаем (песнь IV) наиболее близкое соответствие словам Кирки в песни Х, касающимся выяснения пути домой, встречается в конце первого совета Эйдотеи (не в ее наставлениях о ритуале), когда она говорит в тех же словах:

Все б он открыл: и дорогу, и долог ли путь, и успешно ль

Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься?[ddd]

(IV, 389-390)

Именно в этом месте она добавляет:

Если ж захочешь, божественный, скажет тебе и о том он.

Что у тебя и худого и доброго дома случилось

С тех пор, как странствуешь ты по морям бесприютно-пустынным.

(IV,391-393)

Это имело бы смысл применительно к Одиссею. Из тех вопросов, ради которых Одиссей, возможно, и был послан к Тиресию, т.е. вопросов, на которые отвечает, не будучи спрошенным, прорицатель, а именно: 1) кто из богов разгневан? 2) как мне добраться домой? 3) что делается (188) у меня дома? - только один прямо назван в наставлениях Кирки. Про остальные мы узнаем частично из ответов Тиресия и частично из сопоставления с разновидностью данной темы, представленной вопросами, которые задает Протею Менелай. На самом деле, было бы лучше, если бы сказитель дал нам возможность из ответов заключить, какие вопросы должны были задаваться. Первый вопрос в данных обстоятельствах особого смысла не имел бы, поскольку из бессмертных Одиссея и его спутников удерживает в этот момент лишь сама Кирка; она отпустит их (при условии, что они отправятся в Аид). Второй вопрос имел бы смысл, если бы Тиресий на него ответил; но он на вопрос не отвечает, и Одиссей получает ответ лишь по возвращении из Аида, от самой Кирки. Иными словами, тот вопрос, который фактически произнесен, остается без ответа. Что же касается третьего вопроса, даже если бы он и был задан, удивительно, как мало волнует он Одиссея, если судить по тому, как он реагирует на рассказ Тиресия о том, что происходит у него дома. Одиссей говорит, имея в виду пророчество о его собственной смерти:

Старец, пускай совершится, что мне предначертали боги.

Тыже теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:

Матери милой я вижу отшедшую душу...

(Хl, 139-141)

Он не обращает никакого внимания на все, что было ему сообщено, в противоположность тому, как разразился рыданиями Менелай в соответствующем эпизоде.

Параллель с эпизодом, в котором участвуют Менелай и Протей, объясняет, почему Тиресий дает те «ответы»», которые мы находим в поэме, на вопросы, которые ему не задавали. Тем не менее у нас самих остается несколько вопросов, на которые ответить нелегко: 1) зачем Кирка посылает Одиссея к Тиресию, если не для того, чтобы узнать дорогу домой? 2) какова роль Элпенора? З) почему Одиссей не обращает внимания на известия о том, что происходит у него дома? 4) почему рассказ его матери о происходящем дома отличается от рассказа Тиресия?

Аналогия с Менелаем и Протеем может подсказать нам ответ на вопрос, почему Одиссея не интересует рассказ Тиресия об Итаке. В речь провидца этот рассказ был включен под влиянием более раннего эпизода, и он не соответствует ситуации, так как дублирует вопросы Одиссея к его матери и ее ответы. (И при этом, разумеется, противоречит им.) Иными словами, Тиресий в этом отношении дублирует мать Одиссея (или она его?). Весьма существенно при этом, что рассказ о положении дел на Итаке, описывая беды, постигшие дом Одиссея, образует параллель к истории Агамемнона. Здесь вновь агамемноновская схема с ее соответствием Телемах - Орест вклинивается в историю Одиссея. Если же основываться на рассказе Антиклеи о делах на Итаке, можно заключить, что Одиссей не должен был узнать о женихах (189) от обитателей Аида. Из этой части эпизода следует либо что в доме Одиссея не происходит никакой беды, либо что он узнает об этом в каком-то другом месте. Небезынтересно, что в версии Диктиса Одиссей узнает обо всем от Телемаха, с которым встречается в доме Антенора¹⁶. Перед нами несколько сюжетных схем, которые здесь вступают в противоречие друг с другом, и каждая из них вносит свой вклад в сюжет поэмы. Были разновидности сюжета, в которых Одиссей от кого в Аиде не узнавал о женихах, точно так же могли быть такие версии возвращения, в которых у него дома все было в порядке и его жену не осаждали женихи, как, видимо, можно заключить из рассказа Антиклеи. Напомним, что такие версии встречаются в южнославянской традиции (см. Приложение III, Пэрри 1920 и 6229).

История Менелая может помочь и в разрешении других наших вопросов. Элпенор находит по крайней мере частичное соответствие в рассказе Нестора о путешествиях Менелая, поведанном Телемаху песни III:

Мыже, покинувши землю троянскую, поплыли вместе,

Я и Атрид Менелай, сопряженные дружбою тесной,

Были уж мы пред священным Сунионом, мысом Аттийским;

Вдруг Менелаева кормщика Феб Аполлон невидимо

Тихой своею стрелой умертвил: управляя бегущим

Судном, кормило держал многоопытной твердой рукою

Фронтис, Онеторов сын, наиболе из всех земнородных

Тайну проникший владеть кораблем в наступившую бурю.

Путь свой замедлил, хотя и спешил, Менелай, чтоб на бреге

Честь погребения другу воздать с торжеством надлежащим.

(111, 276-285)

Этот эпизод напоминает смерть другого кормчего, а именно Тифиса из «Аргонавтики» ¹⁷, и все они являются предками Палинура в «Энеиде»» целой вереницы других кормчих. Элпенор, правда, не кормчий, хоронят его лишь спустя некоторое время. Однако, когда смерть человека, над которым необходимо совершить погребальный обряд, появляется в рассказе, где имеются другие, более явные параллели, это, видимо, можно считать подтверждением всего сказанного выше о тематических соответствиях.

Еще одним подтверждением этому служит другая деталь странствия Менелая, рассказанная на сей раз самим героем в песни четвертой после пророчества Протея:

Снова направил к бегущему с неба потоку Египту

Я корабли и успешно на бреге его совершнл гекатомбу;

После ж, когда примирил я богов, совершив гекатомбу,

Холм гробовой Агамемнону брату на вечную память

Там я насыпал.

(lV, 481-485)

Точно так же и Одиссей со своими спутниками вернулся на остров Кирки и там же с должными церемониями похоронил Элпенора, насыпав (190) над ним погребальный холм и поставив на вершине холма весло, которым Элпенор греб при жизни.

Исследование «приключений» Одиссея, проведенное С.Г. Уитменом¹⁸, выявило своего рода геометрическую схему, которая обнаруживается у Гомера и за пределами данного эпизода, в частности и в «Илиаде». Согласно этой схеме, Элпенор обрамляет важнейший центральный эпизод - путешествие в преисподнюю. Схема получается весьма стройная, но, когда мы начинаем рассматривать связи между отдельными частями, возникают некоторые сомнения. Из построения Уитмена следует, что Гомер основывался на схеме: КИРКА - Элпенор - ПУТЕШЕСГВИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ – Элпенор – КИРКА и под нее подгонял события поэмы. Должны ли мы заключить, что Элпенор остается непогребенным для того, чтобы Гомер мог выполнить свою программу возвращения на остров Эя, к теме Элпенора и, таким образом, к Кирке, и все это - из чисто эстетических соображений геометрической правильности? Маловероятно, чтобы значение художественного построения как такового могло быть столь велико в устной традиционной песне, чтобы вызвать расстановку или перестановку тех или иных эпизодов. Сомневаюсь, может ли художественная структура воздействовать в такой степени и таким образом. Все это вовсе не означает, что певец не чувствует симметрии структуры - мы видели, как она действует на уровне межстиховых взаимосвязей, играя существенную роль в определении места слова в строке, а тем самым, возможно, и в выборе слов. Предполагать, однако, что такие структуры могут быть причиной изменения основного смысла и значения, было бы, видимо, неоправданным преувеличением.

Роль Элпенора и в самом деле, как мне кажется, трудно понять, если не попытаться объяснить ее на основе действующих здесь мифологических структур. Только они обладают необходимой объяснительной силой. Трудности начинаются с того, что Элпенор остается непогребенным. Сюжетная схема Менелая, на которую мы ссылались выше, показывает, что в ней есть место для мотива гибели спутника, но в ней находится и время для его погребения. Вполне возможно, что смерть спутника в этой конструкции носит характер жертвоприношения и необходима для успешного путешествия в царство мертвых. Вероятно, при жертвоприношении естественно ожидать и подобающих похорон, как это и происходит в схеме Менелая.

В ней, однако, нет возвращения героя к женщине, которая посылает его в иной мир для встречи с провидцем. До сих пор мы не получили ответа на вопрос: почему Кирка послала Одиссея в иной мир? Этот вопрос состоит из двух частей: почему Кирка? и почему в иной мир.

Параллель с Менелаем наводит на мысль, что путешествие в таинственный мир принадлежит такой сюжетной схеме, где оно совершается по замыслу или повелению дочери мудреца или чародея, которая и сама является волшебницей. Любой герой, который возвращается домой (191) после долгого отсутствия, - это подходящий кандидат для путешествия / потусторонний мир, поскольку его длительное отсутствие, т.е. пребывание в ином мире и возвращение в наш, уже следует структуре этого мифа. Путешествие в иной мир - это лишь микрокосм в макрокосме. Насколько мы знаем, «Возвращения» ¹⁹ также включали посещения Аида (неизвестно только, в каком именно месте поэмы), причем Аида, в котором, видимо, находился Тантал, т.е. весьма традиционного Аида, сходного с тем, что описывается под конец рассказа о подземном мире в «Одиссее». Одиссей посещает там провидца, того самого, смерть и похороны которого описываются в «Возвращениях» ²⁰. У Диктиса нет путешествия в подземный мир, но там рассказывается, что Одиссей отправился на остров, где был некий оракул, и что этот оракул ответил все его вопросы, кроме вопроса о том, что происходит с душами людей после смерти. Там не говорится ни о том, каковы были эти росы и ответы, ни где жил оракул. Но произошло это после посещения Одиссеем Кирки и Калипсо - сестер, живущих в Авлиде, где сначала посетил владения Кирки, а потом - Калипсо. О том, что Калипсо направила Одиссея к оракулу, ничего не сказано; напротив, говорится: «А затем я прибыл на ocтpoв... » ²¹.

В этих двух разделах мы попытались показать, как знакомство с разными традиционными версиями, бытующими в насыщенной атмосфере устной литературы, помогает понять структуру и даже «противоречия», имеющие место в каждой данной версии. Подобно тому как любая повесть о возвращении, представленная в Приложении VIII, должна трактоваться через посредство других сюжетов, составляющих окружение, так и «Одиссею» следует читать, помня, что в ее структуру одновременно функционируют разные версии.

* * *

С того момента, как Одиссей покидает хутор Эвмея и отправляется домой, до того, как жена узнает в страннике своего мужа, сказитель «Одиссеи» разрабатывает центральную и основную часть сюжета вращения. Далее мы рассмотрим сцены узнавания перед тем, как герой входит в город Итаку, и после того, как: он выходит из него, отправляясь на хутор своего отца. Сейчас же мы займемся центральной линей - узнаванием Одиссея женой. Дома Одиссея узнают - сами или после того, как он им открылся, - собака, кормилица, два работника и жена, помимо, конечно, женихов. Инстинкт подсказывает собаке, что сред ней хозяин, кормилица узнает Одиссея по шраму, женихи - после испытания луком, а работникам он раскрывает себя сам. В узнавании Одиссея женой присутствуют три элемента: а) испытание луком; б) его облик после омовения²² и в) «тайный знак» - Одиссей знает секрет кровати. Любого из этих признаков было бы достаточно, но Гомером или предшествующей традицией они были сплетены воедино, и лишь последний делает узнавание окончательным. Сказитель растягивает (192) повествование, отодвигая этот момент. Одиссей покидает хижину свинопаса и приходит в свой дом в середине семнадцатой песни, но узнавание происходит лишь в конце двадцать третьей. Возникает законный, на мой взгляд, вопрос, почему так растянуто повествование и почему узнавание откладывается несколько раз, в том числе и в самый последний момент когда Одиссей совершает омовение, а жена его ждет.

Прежде всего нужно отметить, что в поэме есть два возвращения во дворец: возвращение Одиссея и возвращение Телемаха, о которых рассказывается по отдельности. Возвращение Телемаха заслуживает особого рассмотрения. Начальная сцена песни XVII (Телемах просит Эвмея отвести странника, Одиссея, в город, где он мог бы прокормиться подаянием, а сам отправляется вперед, чтобы сообщить матери о своем возвращении) находит отчасти параллель в той сцене песни ХV, где Телемах высаживается на берег Итаки и посылает Пирея и Теоклимена в город, а сам направляется в хижину Эвмея. В обоих эпизодах Телемах отправляет в город кого-то, кого он встретил до своего возвращения на Итаку, и этотнезнакомец отправляется в сопровождении друга. Эти две сцены выглядят как разновидности одной темы, и нет ничего удивительного в том, что Теоклимена иногда считают двойником Одиссея²³. Это впечатление еще усугубляется тем, что по возвращении домой Телемах ожидает прихода сначала Теоклимена, а затем Одиссея. Действительно, начало песни XVII выстраивается по двум линиям Телемаха и Одиссея. Как и в начале «Одиссею», здесь развивается сначала первая линия (Телемах отправляется домой, и далее рассказывается, как он возвращается туда с Теоклименом), а затем вторая (возвращение Одиссея и Эвмея с хутора).

Сходство между этими двумя планами в песни XVII и соответствующими линиями в песни I еще более бросается в глаза, благодаря тому что переход от одной линии к другой в обоих случаях про изводится сходным образом. В песни IV Менелай заканчивает свой рассказ о встрече с Протеем и приглашает Телемаха погостить у него, с тем, чтобы потом Телемах с богатыми дарами отправился дальше. Телемах же просит отпустить его и дать ему не колесницу с лошадьми, а небольшой подарок. Менелай отвечает, что даст ему серебряную чашу с золотым ободом. Сказитель продолжает:

Так говорили о многом они, беседуя сладко.

В доме царя собралися тем временем званые гости,

Коз и овец приведя и вина дорогого принесши

(Хлеб же прислали их жены, ходящие в светлых повязках).

Так все готовились к пиру в высоких палатах Атрида,

Тою порой женихи в Одиссеевом доме бросаньем

Дисков и дротиков острых себя забавляли, собравшись

Все на мощеном дворе, где бывали их буйные игры.

(IV, 620---627)

Сравним этот отрывок с переходом от темы Телемаха в доме с Пенелопой и Теоклименом к теме женихов в семнадцатой песни. Телемах (193) пересказывает Пенелопе (и Теоклимену) свой разговор с Менелаем в Спарте; Теоклимен пророчествует и сообщает, что Одиссей уже наИтаке, и Пенелопа со вздохом отвечает, что она желала бы, чтобы это было правдой, и что, если пророчество Теоклимена сбудется, она его щедро одарит.

Так говорили о многом они, собеседуя сладко.

Тою порой женихи в Одиссеевом доме бросаньем

Дисков и дротиков острых себя забавляли, собравшись

Все на мощеном дворе, где бывали их шумные игры²⁵

(ХVII, 166-169)

Два отрывка, приведенные выше, представляют собой как бы водораздел между темой путешествия Телемаха на материк и темой женихов в доме. С другой стороны, последующие строки, посвященные женихам, вводят (или по крайней мере за ними следуют) события, прямо относящиеся к Одиссею. Правда, размеры отрывков, посвященных женихам в песнях IV и ХVII, весьма различны: в первом - более двухсот стихов, а во втором нет и двадцати. Тем не менее одинаковый сюжетный материал предшествует им, и материал, который за ними следует, также одинаков.

Сцена в песни ХVII, заканчивающаяся цитированными строками, начинается с прибытия Телемаха во дворец. Поскольку вся эта тема в целом имеет черты сходства с темой окончательного узнавания Одиссея Пенелопой в песни XXII, то кое-что может дать нам анализ этой же темы в песни ХVII, а также сходных мотивов в песнях, ей предшествующих. Прежде всего, однако, выделим черты сходства между соответствующими эпизодами в песнях ХVII и ХХIII; последняя и является основным объектом нашего исследования. Телемах возвращается во дворец, где его встречает сначала Эвриклея, а затем другие служанки, после чего является его мать, приветствует его и спрашивает, что он видел в своем путешествии. В конце песни ХXII Одиссей беседует с Эвриклеей, велит принести огня и окурить дом, после чего его приветствуют верные служанки; затем, в начале песни XXIII, Эвриклея идет и после долгих уговоров приводит к Одиссею Пенелопу. Хотя беседа Эвриклеи и Пенелопы довольно продолжительна и потому сама по себе не находит соответствий в песни ХVII, тем не менее структурное сходство в той последовательности, в которой разные персонажи приветствуют героев, между ними имеется. Начало двух эпизодов, относящихся к отцу и к сыну, строится здесь по одинаковой схеме.

В обоих случаях после появления Пенелопы происходит нечто странное. В начале песни ХVII она, как мы видели, просит Телемаха, рассказать о его поездке. Вместо ответа он посылает мать совершить омовение, облечься в чистые одежды и молиться Зевсу, покуда сам он не отправится на площадь, чтобы позвать на ужин чужеземца! Пенелопа повинуется, а Телемах приводит Теоклимена, они совершают омовение, ужинают, тогда как Пенелопа сидит рядом с ними и прядет. В конце (194) концов она говорит, что идет спать, и просит Телемаха рассказать о поездке, добавляя при этом, что ранее он не решился сделать этого из-за присутствия женихов. Но женихов не было в момент возвращения Телемаха. Как бы то ни было, Телемах наконец рассказывает матери, что он узнал от Нестора и Менелая. Оставим на время семнадцатую песнь. В соответствующем эпизоде песни ХXIII Пенелопа и Одиссей сидят, глядя друг на друга, до тех пор, пока Телемах не обращается к матери с упреком, что она, после стольких лет разлуки, не желает разговаривать с его отцом. Пенелопа отвечает, что у них с Одиссеем есть способ открыться друг другу, после чего Одиссей предлагает сыну уловку, чтобы защититься от мести родственников убитых женихов. Он совершает омовение и возвращается к Пенелопе, которая терпеливо его ожидает. И в том и в другом случае несомненно имеет место какая-то путаница. Пенелопа вынуждена ждать сначала, чтобы сын рассказал ей о муже, а затем - чтобы муж рассказал ей о себе. В обоих случаях этот рассказ откладывается из-за одного или нескольких омовений, а также из-за ухода и возвращения рассказчика.

Разговорам Телемаха с матерью (а они-то и представляют основную трудность в обоих эпизодах) придается особое значение на протяжении всей поэмы. Можно также сказать, что прибытие чужеземца во дворец Одиссея или, вообще говоря, куда бы то ни было, в сущности, также играет особую роль с самого начала «Одиссею». Более того, и разговор Телемаха с матерью, и приход чужестранца часто объединяются в одном эпизоде. Нас здесь интересуют два из них. Не могут ли другие подобные сочетания чем-нибудь помочь нам в разрешении непонятных загадок, возникших в этих двух случаях? Что могут сказать о двух рассматриваемых воплощениях этой схемы прочие ее реализации?

И снова начало песни ХVII заставляет нас вернуться к первой песни «Одиссеи». В первой сцене на Итаке прибытие чужеземца не следует за разговором TelleMaxa и Пенелопы, а предшествует ему; тем не менее оба эти элемента присутствуют в песни. Из слов Телемаха в ответ на жалобу Пенелопы по поводу песни аэда следует, что теперь сын становится повелителем матери, ибо его посетила Афина и время его возмужания уже близко. В песни I, как и в песни ХVII, Телемах велит Пенелопе уйти в верхние покои и она беспрекословно повинуется. С этого момента и до песни ХVII мать и сын не встречаются, но заметим, что в песни IV, когда Пенелопе сообщают об отсутствии Телемаха. ее утешает Эвриклея, после чего Пенелопа совершает омовение, облачается в чистые одежды, отправляется в свой верхний покой и молится на этот раз Афине. Хотя между песнями I и ХVII Пенелопа ни разу не говорит с сыном, но в песни ХVI она один раз появляется в большом зале, чтобы обвинить Антиноя в заговоре на жизнь Телемаха. Эвримах дает ложную клятву, что женихи не причинят Телемаху вреда, после чего Пенелопа возвращается к себе и плачет по Одиссею; здесь употреблены те же слова, что и в соответствующем месте в первой песни.

(195) Таким образом, получается схема, в которой Пенелопа появляется на сцене для того, чтобы высказать кому-то осуждение; при этом ей самой делают выговор или просто не обращают на нее внимания и отсылают верхние покои (как правило, это делает ее сын). В силу этого нас не удивляет, что Телемах в песни ХVII велит матери совершить омовение и молитву; так излагается тема Пенелопы. То же самое происходило ей в предыдущие два появления. И отчасти то же самое происходит, когда мы снова видим ее в песни ХVIII после поединка между Иром и Одиссеем, когда она входит в зал и упрекает Телемаха за то, что он позволил обидеть странника. Телемах возражает ей: поединок окончился благополучно для незнакомца. К тому времени, как Пенелопа появляется вновь, в песни XIX, Телемах уже ушел спать, но, в силу своеобразного уподобления, в сцене, следующей за появлением Пенелопы, также звучит упрек: служанка Меланто упрекает Одиссея, за что сама получает выговор и от Одиссея, и от Пенелопы. Схема сохраняется, хотя и с другими участниками. Какова бы ни была логика данной ситуации, мы уже уловили схему, и это подготавливает нас к тому, чтобы воспринять как нечто естественное упрек, который Телемах песни ХХIII бросает матери, когда она не желает говорить с Одиссеем. ков основной тон их диалогов да и вообще большинства эпизодов появления Пенелопы.

Сравнение с другими случаями использования темы может объяснить, почему мы спокойно принимаем то, что Телемах не сразу рассказывает Пенелопе о поездке; вполне возможно, что привычная схема могла породить столь нелогичную в этом повествовании ситуацию, но еще не все, ибо сам Гомер объясняет, хотя и с опозданием. почему Телемах откладывает свой рассказ, а именно из-за того, что при этом " и женихи и их присутствие помешало Телемаху. Возможно, Гомер думал, что присутствие враждебно настроенных людей в момент встречи Пенелопы и Телемаха само собой разумеется. Более вероятно. однако, история Телемаха сберегалась до появления Теоклимена. Сохранение мелких привычных схем помогло скрыть от слушателя или сделать более удобоваримым для него разрыв, во всяком случае, путаницу, в более крупных схемах. Теоклимен очень мешает повествованию, заметно нарушает его, но Гомер настаивает на его присутствии.

Когда, в начале песни ХV, Афина является Телемаху в Спарте приказывает ему возвращаться домой. она ни словом не упоминает этого попутчика. лишь советует покинуть корабль прежде. чем он подойдет к городу, переночевать в хижине Эвмея, а самого свинопаса послать вперед сказать Пенелопе, что ее сын вернулся целым и невредимым. В действительности все происходит иначе. Теперь, я думаю, ясно, что мы имеем дело с поэмой, которая представляет собой свод, устный, как я полагаю, - свод многих версий песни о возвращении. Формульный анализ какого-то отрывка важен для установления устного хapaктepa текста, для текстологии и для оценки его поэтических (196) достоинств. Исследование тематических повторов, как мы только что видели, также помогает установить устный характер текста, чтение отдельных мест помогает до некоторой степени объяснить структурные схемы и выявить смысловой ореол, который окружает тему, точно так же как соответствующий ореол окружает формулу. Формула и тема, единицы, из которых слагается песня, столь же необходимы исследователю, сколь и сказителю. Нам все же удалось, я надеюсь, показать, что существует целая группа проблем, разрешимых лишь путем сопоставления ряда текстов (как, например, сопоставление, данное в приложениях), иными словами, исходя из множественности версий как в самой песне, принадлежащей устной традиции, так и вокруг нее.

В начале песни XVII сказитель обращается к сюжетной схеме возвращения Телемаха, которая была бы применима к любому Телемаху (или другому персонажу), возвращающемуся домой с известиями, при условии, что здесь не будет Теоклимена, которого нужно либо отправить с Телемахом, либо оставить дожидаться его в чьем-либо доме. Аналогичным образом в песни XXIII сказитель основывается на схеме, во всех отношениях безупречной, если бы только в момент появления Пенелопы в зале, где находится Одиссей, там не было Телемаха. И в том и в другом случае замешаны и иные факторы, но отчасти трудность состоит в том, что эти схемы рассчитаны на простые, а не осложненные ситуации, на прямолинейные, а не смешанные версии.

Но дело, если не ошибаюсь, не просто в том, что две темы сосуществуют бок о бок или что начинается одна тема, а затем ее прерывает другая. Скорее эти темы определенным образом совмещены, как бы втиснуты на место одной. Рассказ Телемаха откладывается, вместо него стоит другой тематический комплекс, который начинается с прибытия незнакомца и оказанного ему приема. Незнакомец тоже приносит известия об Одиссее, и это является связующим звеном между двумя темами - темой рассказа Телемаха и рассказа Теоклимена. Оба эти рассказа параллельно существуют и в поэме: рассказ Телемаха, повторяющий историю, поведанную Менелаем, и рассказ Теоклимена. который представляет собой пророчество провидца. Такова одна из интерпретаций этого совмещения. Она, однако, не содержит достаточно убедительной мотивировки столь нелогичного поведения Телемаха, который ничего не отвечает на первый вопрос матери. Но попробуем допустить, что эпизод с Теоклименом - это на самом деле прибытие Одиссея в облике Теоклимена, которого Пенелопа хочет расспросить об Одиссее. Намек на нечто подобное содержится в эпизоде с Ментесом в песни I, где как бы предполагается, что, задержись Ментес на Итаке, он мог бы сообщить Телемаху вести об Одиссее. Такое предположение могло бы найти веские подтверждения в южнославянских параллелях²⁵.

Но эта версия попросту несовместима с версией, в которой некий Одиссей уже находится на пути к городу или собирается туда вместе (197) с Эвмеем. Таким образом, здесь совмещается не рассказ Телемаха и пророчество Теоклимена, а рассказ Телемаха и обманная история Одиссея. Иными словами, у нас есть свидетельства, указывающие на существование версии, в которой Телемах встречает отца в Пилосе и возвращается вместе с ним, и наряду с ней версия, в которой он встречается с отцом в хижине Эвмея. В устной традиции эти версии объединились, что мы и видим в поэме Гомера. В результате получается дублирование, причем один из дублируемых элементов носит рудиментарный характер или представлен только частично, что приводит к отсрочке и приостановке действия или к сюжетной непоследовательности.

Дублирование или повторение вообще характерны для анализируемой части поэмы. Так, например, Одиссею многократно наносятся оскорбления и обиды. Начинается это, когда они с Эвмеем идут во дворец и встречают пастуха («козовода») Меланфия, который сначала оскорбляет Одиссея, а затем толкает «пяткою в ляжку», предсказывая, что

скамеек

Много от рук женихов полетит на его там пустую

Голову; ребра, таская его, там ему обломают

Об пол[eee],

(XVII, 231-232)

Эта же схема повторяется вновь в песни XVII, когда Антиной оскорбляет Одиссея, попросившего у него подаяния, а один из женихов швыряет в Одиссея скамейкой. Та же тема вновь возвращается в конце песни XVIII: Эвримах оскорбляет Одиссея и бросает в него скамейкой, но, промахнувшись, попадает в правую руку виночерпию. И, наконец, в стихе 284 песни ХХ эта тема вводится теми же словами, что и ссора с Эвримахом:

Тою порою Афина сама женихов возбуждала

К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее

Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына[fff].

На сей раз Ктесипп издевается над Одиссеем и швыряет в него коровьей ногой, промахивается и попадает в стену. Эти поступки вызывают отповедь: поведение Меланфия - от свинопаса, Антиноя - от женихов, а Эвримаха и Ктесиппа - от Телемаха. Все эти эпизоды представляют собой разновидности одной темы, повторенной четыре раза. Значение ее коренится в недрах мифа, лежащего в основе этого сюжета, и состоит (198) в том, что воскресший бог, явившийся в чужом облике, отвергнут недостойными, которые не способны узнать его. Эпизоды эти на самом деле представляют собой испытания.

Совсем иной характер носит эпизод кулачного боя с Иром в песни XVIII. Это состязание по всем правилам между Одиссеем и представителем женихов, выставленным ими на поединок. Поединок с Иром - аналог испытания луком! В обеих сценах Одиссей выступает, по сути дела, в своем собственном облике. Перед кулачным боем Афина делает его выше ростом; женихи изумлены, а Ир дрожит и пытается улизнуть. Перед нами - несостоявшееся, рудиментарное узнавание, проявляющееся в демонстрации силы, которой может обладать только вернувшийся герой. Кулачному бою предшествует сцена, когда Пенелопа посылает за Эвмеем и просит привести к ней нищего, чтобы расспросить его об Одиссее; ей уже сказали, что Антиной ударил нищего. Разворачивая действие в обратном порядке, мы получаем для начала: а) оскорбление Одиссея Аитиноем; б) порицание Антиноя женихами; в) Пенелопа пытается говорить с Одиссеем, но ей мешают; г) рудиментарная сцена узнавания во время кулачного боя с Иром. Эту же схему можно начать снова: а) оскорбление Одиссея Эвримахом; б) осуждение Эвримаха Телемахом; в) Одиссей и Телемах выносят оружие из зала; г) сцена узнавания Эвриклеей. В третий раз мы находим: а) оскорбление Одиссея Ктесиппом; б) порицание Ктесиппа Телемахом; в) пророчество Теоклимена, предсказывающего гибель женихам, оскорбление Теоклимена и его уход; г) испытание луком и узнавание. Эта трижды повторенная схема делается еще более убедительной, если вспомнить, что и в песни ХУII за а) оскорблением Одиссея Меланфием следует б) осуждение Меланфия Эвмеем и г) узнавание Одиссея псом Аргосом! Третий элемент в этой схеме варьируется, но остальные сомнений не вызывают: оскорбление, порицание, «х», узнавание.

Испытание луком ведет к тому, что Одиссей раскрывает себя сначала работникам, а затем всем остальным. Действие развивается без помех вплоть до стиха 58 песни XXIII, когда, к изумлению нашему (и Эвриклеи), у Пенелопы все еще остаются сомнения. Таким образом, то, что могло бы быть первым узнаванием Одиссея Пенелопой - испытание луком, - узнаванием не становится, превращается лишь в одно из звеньев в цепи доказательств. Когда Пенелопа спускается в зал, чтобы взглянуть на сына, на мертвых женихов и на того, кто «один всю толпу истребил их» - как она сама говорит, - то это ее первое появление после того, как она предложила женихам испытание луком. Спускаясь по ступенькам, Пенелопа еще не может решить, следует ли ей говорить с Одиссеем, не приближаясь, или броситься к нему как к своему мужу. Не сам ли Гомер решает для себя этот вопрос? Во всяком случае, мы видим, что сцена, которая вроде бы ведет к узнаванию, сбивается на побочную линию, на обсуждение планов, как обезопасить себя от мести (199) за убийство женихов; Одиссей и Телемах обсуждают эти планы, Пенелопа как бы «ждет своего выхода».

С обсуждением этих планов соотносится, хотя и без особой внутренней связи, омовение Одиссея. Это омовение поставило в тупик многих гомероведов²⁶, так как создается впечатление, что Пенелопа просто дожидается Одиссея и сцена узнавания между ними внезапно опять отодвигается самым бесцеремонным образом. Это по меньшей мере второй случай столь плохо мотивированной отсрочки, первый был, когда Одиссей отказался идти в покои Пенелопы. Омовение присуще сюжету о возвращении - оно несомненно имеет ритуальное значение. е с самой реалистической точки зрения, после пыли и крови ища, конечно же, стоит умыться. Эвриклея предлагала Одиссею сменить одежду еще раньше, сразу после побоища, в конце песни ХХII, он отказался и, таким образом, отложил появление в своем настоящем облике до самой сцены с Пенелопой. Это ранее сделанное упоминание наводит на мысль, что Гомер мог сознательно поместить омовение именно сюда. Гомер показывает, как он делает довольно часто, что выбор у него был. Омовение больше нельзя откладывать: оно должно совершиться до того, как Одиссей и Пенелопа всерьез заговорят о знаках, понятных им одним.

Я думаю, что сказитель намеревался перейти к сцене окончательного узнавания между мужем и женой: Пенелопа должна узнать Одиссея, когда он выходит после омовения и чужая одежда не скрывает его облика, независимо от того, совершалось ли омовение до выхода Пенелопы или пока она ждала Одиссея. Но линия Телемаха вновь увлекла сказителя. Тем не менее здесь налицо все компоненты «второго узнавания» Одиссея Пенелопой (первым было испытание луком), а именно разговор о том, в каком состоянии его одежда, омовение и, наконец, появление героя в блеске славы. Это узнавание, в свою очередь, становится еще одним звеном в цепи доказательств, Окончательное узнавание происходит непосредственно за ним. Хотя Пенелопа вроде бы и не двигалась с места, можно тем не менее сказать, она вновь «появляется») перед сказителем и его слушателями. И это её последний выход в поэме.

Нагромождение переодеваний усиливает за счет повтора роль узнаваний как испытания, и точно так же тройное узнавание Одиссея Пенелопой - причем последнее узнавание происходит сразу же после ритуального омовения и уничтожения всех следов смерти - не оставляет сомнений в сюжетной значимости этого элемента. Логические увязки здесь, может быть, и есть, но с точки зрения мифа все происходящее совершенно однозначно. Сведение версий в устной традиции привело к усилению мифологического аспекта поэмы.

На языке мифологических значений возмужание Телемаха подчеркивается самим фактом его путешествия и успешным исходом этого путешествия, тем, что божество принимает его сторону, и, наконец, тем, (200) что ему по силам натянуть лук Одиссея и только отец удерживает его от этого. Мы часто забываем, что, по словам Пенелопы, Одиссей просил ее не выходить снова замуж, пока у Телемаха не вырастет борода. драматическое нагромождение свидетельств возмужания Телемаха всячески подчеркивает, что пришла пора нового замужества. Это последний срок для возвращения Одиссея. В мифе о смерти и воскресении наступает мрачное время ужасных бедствий; грядет возвращение умершего бога, который все еще носит саван отмеченного уродством потустороннего мира, но уже исполнен новой жизни.

* * *

Внутренняя логика повествования об Одиссее не позволяет закончить рассказ на стихе 296 песни ХХIII. Я верю в интерполяторов не больше и даже меньше, чем в привидения, но, если бы Гомер остановился на этом стихе, кто-то обязательно продолжил бы повествование или оно осталось бы незаконченным.

Первая часть этого «продолжения» не содержит никаких неясностей, и Пейдж²⁷, как мне кажется, был совершенно прав, говоря, что, если бы не александрийцы, это место не вызвало бы никаких сомнений. Такого рода резюме - явление вполне нормальное для устной поэзии, и примеров тому можно найти немало²⁸.

Вторая сцена продолжения (песни ХХIII от ст. 344 до конца, XXIV, ст. 205-411), узнавание вернувшегося героя одним из его родителей (в «Одиссее» - отцом), представляет собой весьма устойчивый элемент сюжета возвращения в целом. По той или иной причине, но дома героя ждет только один из родителей, а другой уже умер. В записанных в Югославии вариантах этого сюжета, содержание которых излагается в Приложении III, жива всегда мать героя, даже упоминание отца встречается только в одной версии (Пэрри 1939), в самом ее начале, и потом о нем ни разу не вспоминают. Мать обычно умирает после того, как происходит узнавание, и сын хоронит ее, как подобает. То, что в южнославянских песнях именно мать переживает отца, а не наоборот. неудивительно, поскольку мать в южнославянской поэзии играет гораздо большую роль, чем отец. Возвращение героя почему-то обязательно связано со смертью кого-то из его ближайшего окружения, смертью, которая наступает после узнавания. (В «Одиссее» это пес Аргос, который умирает, как только узнает своего хозяина; в южнославянских песнях умирает мать героя!) Узнавание героя одним из родителей является обязательным элементом этого сюжета и постоянно повторяющимся компонентом темы узнаваний.

В «Одиссее», таким образом, затруднения возникают не из-за самого узнавания, а из-за положения этого эпизода в поэме. Совершенно ясно, что помещение его после узнавания Одиссея Пенелопой не определяется никакими рациональными или эмоциональными соображениями. Эвмей сразу же рассказывает Одиссею, как живет Лаэрт. Они и так уже (201) находятся вне городских стен, и, кажется, нет ничего легче, чем немедленно пойти к отцу и успокоить его. В этом случае Эвмей узнал Одиссея несколько раньше, но совершенно непонятно, чему бы это могло повредить, поскольку Эвмей уже доказал свою преданность. Ясно, что устный поэт не руководствуется подобными соображениями. Такой подход явно ничего нам не даст.

Порядок узнавания в южнославянских песнях, анализируемых вашей таблице, служит подтверждением тому, что узнавание героя родителями должно идти после того, как его узнает жена. Из десяти песен, в которых фигурирует кто-то из родителей, только один раз мать узнает героя.раньше, чем жена, хотя имеется один неясный случай. В шести случаях из десяти мать узнает героя сразу же вслед за женой. Можно, видимо, предположить, таким образом, что сказитель «Одиссеи» основывался на об

Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 303; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!