Основные линии онтогенеза

В поздней зрелости можно выделить три основных вари­анта развития:

— Доживание.

— Смена ведущей деятельности.

— Сохранение основного содержания жизни, бывшего в зрелости, т.е. фактическое продолжение периода зре­лости.

Доживаниехарактеризуется полной потерей психологи­ческого будущего, каких бы то ни было жизненных перс­пектив. Оно может иметь место при различных видах на­правленности личности.

При гедонистической направленности человек, как мы отмечали ранее, часто просто не доживает до возраста, соответствующего поздней зрелости. Поскольку сколько-нибудь значительного психологического будущего при дан­ной направленности личности не было и раньше, в этом аспекте и вся предшествующая жизнь представляла собой доживание. Здесь можно считать доживанием тот финаль­ный отрезок существования, на протяжении которого вслед­ствие резкого ухудшения состояния здоровья становится недоступным прежний образ жизни, когда привычными удовольствиями и развлечениями приходится жертвовать ради самосохранения. Доживание, таким образом, в дан­ном случае обусловлено именно резким физическим ста­рением и всегда совпадает с ним по времени.

Примером такого доживания является показанный нами в предыдущей главе последний год жизни Ильи Ильича Обломова.

При эгоистической направленности личности доживание является хотя и не единственным, но наиболее характер­ным вариантом развития. Однако в отличие от предыдуще­го случая оно связано не с резким физическим старением, а с фактором психологическим — столь же резкой потерей психологического будущего.

Доживание при эгоистической направленности соответ­ствует той линии развития, которая, по Эриксону, противо­положна эго-интеграции и суть которой он охарактеризовал как отчаяние. Лишившись (например, вследствие вынужден­ного ухода на пенсию) тех сторон жизни, что были связаны с его доминирующими эгоистическими мотивами, не имея никакого психологического будущего, человек осознает, что все, чего он для себя добивался в жизни, вдруг обесценилось. Эта ситуация отчасти аналогична той, что возникает при доживании улиц с гедонистической направленностью, – пред­меты потребностей недоступны и потому теряют смысл; со­ответственно, теряет смысл, становится пустой и сама жизнь. Но при эгоистической направленности одновременно обес­ценивается и вся предшествующая жизнь, поскольку обесце­нились все достигнутые ею результаты.

Моделью такой ситуации могут служить случаи, когда человек, активно добивающийся своих эгоистических целей, вдруг заболевает неизлечимой болезнью. Приведем вы­держки из повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича»

«Иван Ильич видел, что он умирает и был в постоянном отча­янии».

«...Он стал перебирать в воображении лучшие минуты своей приятной жизни. Но — странное дело — все эти лучшие минуты приятной жизни казались теперь совсем не тем, чем казались они тогда. Все — кроме первых воспоминаний детства. Там, в детстве, было что-то такое действительно приятное, с чем можно было жить, если бы оно вернулось. Но того человека, который испы­тывал это приятное, уже не было: это было как бы воспомина­ние о каком-то другом.

Как только начиналось то, чего результатом был теперешний он, Иван Ильич, так все казавшиеся тогда радости теперь на гла­зах его таяли и превращались во что-то ничтожное и часто гадкое.

И чем дальше от детства, чем ближе к настоящему, тем нич­тожнее и сомнительнее были радости...

Женитьба... так нечаянно и разочарование... и чувственность, притворство! И эта мертвая служба, и эти заботы о деньгах, и так год, и два, и десять, и двадцать — и все то же. И что дальше, то мертвее. Точно равномерно я шел под гору, воображая, что иду на гору. Так и было. В общественном мнении я шел на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь...

Так что ж это? Зачем? Не может быть. Не может быть, чтоб так бессмысленна, гадка была жизнь...»

«Доктор говорит, что страдания его физические ужасны, и это была правда; но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было главное его мучение.

Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь... ему вдруг пришло в голову: а что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была «не то».

Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, что это могло быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть заметные поползновения борьбы... по­ползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял от себя, — что они-то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть не то. И его служба, и его устройства жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы — все это могло быть не то. И вдруг почувствовал всю слабость того, что он защищает. И защищать нечего было.

«А если это так, – сказал он себе, — и я ухожу из жизни с сознанием того, что погубил все, что мне дано было, и попра­вить нельзя, тогда что ж?»... Он... ясно видел, что все это было не то, все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь, и смерть...»

В отдельных случаях — крайне неблагоприятных для лич­ностного развития обстоятельствах — доживание может иметь место и при духовно-нравственной направленнос­ти личности. В последние годы жизни Л.Н. Толстого у него слишком много сил уходило на решение неразрешимых семейных проблем, продуктивная творческая работа ста­новилась все более недоступной и значимых планов на будущее не создавалось; поэтому психологическое буду­щее сокращалось. Одновременно сокращалось и психоло­гическое прошлое: «Я потерял память всего, почти всего прошедшего, всех моих писаний, всего того, что привело меня к тому сознанию, в каком живу теперь». Временная перспектива сжалась, и началось интенсивное психоло­гическое старение. Проницательный А.П. Чехов писал: «Я был у Льва Николаевича, виделся с ним... Постарел очень, и главная болезнь его — это старость, которая уже овла­дела им».

Интересно, что сам Л.Н. Толстой в 82-летнем возрасте записал в дневнике: «Думаю, что это радостная перемена у всех стариков: жизнь сосредотачивается в настоящем. Как хорошо!»

По всей вероятности, «потеря памяти», «всего, почти всего прошедшего...» явилась психологической защитой, избавившей писателя от мучительных переживаний в свя­зи с очень сложными семейными отношениями, не позво­лявшими ему жить в соответствии с убеждениями. Но од­новременно произошла и «потеря памяти», «всех... писа­ний» — того психологического прошлого, без которого не­возможно психологическое будущее.

В принципе же феномен доживания несовместим с ду­ховно-нравственной и тем более сущностной направлен­ностью личности. При гедонистической направленности психологическое прошлое, как и будущее, всегда отсут­ствует, при эгоистической — обесценивается, пропадает при исчезновении психологического будущего. При сущ­ностных же связях с миром мотивация направлена не только на себя, но и «на что-то или на кого-то» (В. Франкл), на нечто большее, чем ты сам, поэтому собственная судьба не может обесценить ее. Сущностные связи с миром оста­ются с человеком навсегда. Это то психологическое про­шлое, которое присутствует в настоящем и в психологи­ческом будущем. Вспомним еще раз слова М.М. Пришвина: «...Все старое, лучшее, оказалось, живет со мной, и я ду­маю, именно в этом и есть смысл жизни...»

Любая сущностная сторона жизни человека, как часть его сущности, остается с ним до конца его дней, даже если соответствующий ей мотив перестал быть реально действующим. При сущностной же форме жизни все пси­хологическое прошлое представлено в настоящем и в пси­хологическом будущем. Бабушка одного из авторов, Елена Петровна Грязнова, прожившая 94 года, много рассказы­вала ему о своей жизни, в том числе о своих юных годах. Во всех ее рассказах всегда поражала большая значимость для нее всего, о чем она говорила, это ощущалось в каждом ее слове. Вся ее прошедшая жизнь всегда была с нею.

Дата добавления: 2014-03-11; просмотров: 533; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!