Поэзия 1800—1810-х гг

В 1800—1810-е гг. поэтическое мышление продолжает кардинально перестраиваться, что зарождается ещё в последней четверти 18-го столетия в творчестве поэтов-сентименталистов И.И. Дмитриева, Н.М. Карамзина и др.

Стихотворения корифеев русского сентиментализма, по определению Белинского, «простотою своего содержания, естественностью и правильностью языка, легкостью версификации, новыми и более свободными формами расположения были... шагом вперёд для русской поэзии», шагом к её «сближению... с жизнью и действительностью». В стихотворных «безделках» (баснях, сказках, посланиях, песнях и пр. «мелочах») Дмитриева, Карамзина и др. поэтов накапливались элементы «нового» поэтического «слога» (стиля), создаваемого Жуковским, Батюшковым, Вяземским и другими молодыми поэтами, вступившими в литературу в 1800-е годы. Некоторые его тенденции проявляются в поздних стихотворениях Державина. С другой стороны, молодыми поэтами начала XIX в. активно усваиваются и творчески переосмысливаются многие гражданские традиции и жанрово-стилистические принципы русского классицизма.

В борьбе и взаимодействии различных идейно-стилистических линий вырабатываются в первые два десятилетия XIX в. новые принципы поэтического мышления, подготовившие почву для развития и расцвета русской поэзии.

Велика в этом процессе роль Державина. Его непосредственные отклики на важные политические события современности (ода «На восшествие на престол императора Александра», 1801; «Глас санктпетербургского общества», 1805; «Атаману и войску донскому», 1807), утверждали лучшие традиции русского классицизма, оставались непревзойденными для тех лет образцами поэтического выражения гражданских и патриотических чувств. Но проникновение в его поэзию идей и мотивов сентименталистского и предромантического характера обращает поэта к новым жанрам. Характерно, что на события Отечественной войны 1812 г. он отзывается уже не одой, а «Гимном лироэпическим на прогнание французов из отечества» (1812), отдавая дань новым тенденциям в развитии русской батальной лирики. Державин пробует силы и в жанре баллады, творчески соревнуясь с Жуковским и стремясь привить русской балладе волшебно-сказочный элемент («Царь-девица», 1812; «Новгородский волхв Злогор», 1811). Он улавливает потребности новой эпохи в преобразовании поэтического слога и приближает его к нормам разговорной речи. В предисловии к «Анакреонтическим песням» (1804) поэт писал о необходимости обновления стихотворного русского слога: «По любви к отечественному слову желал я показать его изобилие, гибкость, лёгкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований». Образцы такого рода поэзии он представил в анакреонтических одах. Удалившись от политической жизни, поэт воплотил в них идеал частного, независимого существования на лоне природы в кругу близких, в мирном наслаждении всеми радостями жизни. Державин придал национальные черты жанру, элементы автобиографичности, определив особый, оригинальный характер русской анакреонтики последующих лет.

Открытие новых («частных») сторон русской жизни как поэтически значимых сфер — важнейшая особенность державинской лирики 1800—1810-х гг. — по существу выводило поэта за пределы эстетической системы классицизма. Его поэтическое мироощущение последовательно обнаружило предметно-чувственную основу, выразившуюся в способности воспринимать окружающий мир в конкретных проявлениях и в новых жанровых формах идиллии, элегии, песни. Этапным явлением стала созданная в творческом соревновании с Жуковским и сложная по своей жанровой структуре поэтическая «похвала» приятностям сельской жизни «Евгению. Жизнь Званская» (1807) с признаками идиллии, послания и элегии. «Живописи» акварельных «полутонов», лирике психологических состояний и меланхолических состояний, выраженных в элегиях Жуковского «Сельское кладбище» (1802) и «Вечер» (1806), Державин противопоставил яркие образы, с преклонением перед красотой и богатством материального, вещного мира. Поэту удалось создать красочную картину русской сельской жизни в её эстетически значимых моментах.

Державин определил одно из важных направлений русской поэзии XIX в. Живописно-изобразительные направления его лирики в дальнейшем развивались в творчестве его младших современников (Д. Давыдова в особенности, раннего Пушкина и др.). Влияние Державина сказалось и на творчестве Жуковского, поэтов-декабристов, Тютчева, позднего Баратынского.

Принято считать, что новой поэтической системы Державин не создал. Его поэтические открытия распадаются на множество отдельных находок, частностей, соседствующих с риторическими фигурами. Пушкин писал «о яркой неровной живописи Державина». Стиль поэта не обладает внутренним единством. Различные элементы существуют подчас параллельно, не сливаясь в единое целое. Давая общую оценку Державину-поэту, Пушкин писал, что он «кумир — ¼ золотой, ¾ свинцовый». Белинский судил о Державине уже с большей исторической дистанции, ретроспективно: «Поэзия Державина была блестящею и интересною попыткою, для успеха которой не были готовы ни русское общество, ни русский язык, ни образование самого поэта... В поэзии Державина есть и полетистая возвышенность, и могучая крепкость, и яркость великолепных картин, и, несмотря на её подражательность, есть что-то отзывающееся стихиями северной природы; но всё это является в ней не в стройных созданиях, верных и выдержанных по концепции и отличающихся художественною полнотою и оконченностью, но отрывочно, местами, проблесками». Тезис критика: «Державин — это не вовремя явившийся Пушкин» — проясняет масштаб и историческую роль державинской поэзии. Достижений эпохи XVIII в. оказалось недостаточно для выражения усложнившихся запросов русской жизни и раскрытия духовного мира человека начала XIX в. Перестраивать структуру стихотворного языка, преобразовывать его, систематизировать образно-стилистические средства, вырабатывать новые принципы поэтического словоупотребления стали выполнять поэты нового поколения начала XIX в.

Поэзия данного периода представляла противоречивую картину. Продолжали действовать устоявшиеся поэтические формы, возникали промежуточные явления, сочетающие старые эстетические принципы с новыми творческими возможностями, заявляли о себе новаторские склонности, приведшие к возникновению иной поэтической системы. Движение от классицизма и сентиментализма к романтизму было сложным и многогранным процессом. Русская поэзия в эти годы отличается пестротой жанров и стилевых тенденций. Тем не менее, образовалось несколько центров, к которым тяготело поэтическое движение, существовал ряд имён, вокруг них группировались поэтические школы.

В 1801 г., после возвращения А.Н. Радищева из ссылки, вокруг него сложился кружок молодых единомышленников – «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств» – И.П. Пнин, В.В. Попугаев, И.М. Борн, А.Х. Востоков и др. В историю литературы они вошли под именем поэтов-радищевцев. У них был свой журнал «Северный вестник» и альманах «Свиток муз». В разное время с «Вольным обществом…» сотрудничали Н.И. Гнедич, К.Н. Батюшков и другие литераторы.

Мировоззрение и деятельность поэтов-радищевцев носили просветительский характер. Они были убеждёнными последователями и наследниками как французского, так и русского Просвещения XVIII века. Члены «Вольного общества…» ратовали за уважение к человеческой личности, за строгое соблюдение законов, за справедливый суд. Гражданин, по их убеждению, имел право свободно мыслить и безбоязненно утверждать Истину и Добродетель.

Они были сторонники традиций классицизма. Их излюбленными поэтическими жанрами стали ода, послание, эпиграмма. Поэты-радищевцы успешно работали и в публицистике. Следуя за автором «Путешествия из Петербурга в Москву», его ученики и последователи оказались более умеренными и осторожными, уповая не столько на революционные выступления народов, сколько на мирные преобразования. Одной из причин этого могла быть обстановка, сложившаяся в России в самом начале XIX века и охарактеризованная А.С. Пушкиным как «дней Александровых прекрасное начало».

Но к 1807 г. даже умеренный демократизм «Вольного общества…» стал привлекать к себе недоброжелательное внимание, и вскоре оно прекратило своё существование.

Сделанное поэтами-радищевцами должно быть оценено как интересный и значительный этап в развитии русской гражданской поэзии.

«Вольное общество…» возродилось в 1816 г. и просуществовало до 1825 г. Однако с тем обществом, что действовало в начале века, его объединяло только название.

Но система классицизма, соприкасаясь с иными эстетическими явлениями, начинает разрушаться изнутри. Младшие современники Державина, которого Пушкин называл «отцом» русских поэтов, члены «Вольного общества» воспринимают традиции классицизма, уже осложнённого сентиментальными и предромантическими влияниями. Опыт классицизма как бы пропущен сквозь призму созданных поэтических стилей (оссианизм, немецкая готика, русский волшебно-сказочный мир) в их эстетическом сознании. Один из наиболее заметных поэтов группы — Гавриил Петрович Каменев (1772-1803) (автор одной из ранних русских баллад «Громвал», написана дактило-анапестическим стихом, опубликована после его смерти, 1804) — был назван Пушкиным первым русским романтиком.

Поэты «Вольного общества» ориентируются на национальные образцы, на радищевские традиции. Поэзия для них – мощное средство воспитания гражданских чувств. Их новая трактовка гражданских тем состояла в силе гражданского чувства, глубоких общественных эмоциях, насыщении поэзии злободневностью, реалиями современных политических споров. Они откликаются на убийство Павла («Ода достойным» (1801) А.Х. Востокова), приветствуют вступление на престол Александра I, ожидая благотворных перемен, ратуя за развитие просвещения, утверждение начал законности в русской жизни, обличая пороки современного общества («Ода времени» (1804) и «Ода счастию» (1805) А. Х. Востокова, «Итак, Радищева не стало» (1802) и «Послание к В. С. С.» (1814) И. Пнина, «Надежда» (1805) и «Счастье» (1801) В. В. Попугаева и др.). В поэзии «радищевцев» «утверждался в духе социальной концепции просветительства идеал справедливого общественного устройства, основанного на власти нерушимого закона». Их произведения выражают пафос нового, активного и целеустремлённого, независимого от официальной идеологии отношения личности к действительности.

Отличительной чертой лирики поэтов-радищевцев становится открытая, подчёркнутая программность их стихотворений. В «Оде на правосудие» И. Пнин, выражая чаяния своих современников, прославляет законность, «источник всех великих дел».

Патетика гражданской темы достигается эмоциональной насыщенностью стиха, декламационно-ораторской интонацией и нарочитой архаизацией лексики. Опираясь на одическую традицию, они закладывают предпосылки для формирования нового поэтического слова в творчестве поэтов-декабристов.

Особо выделяют Александра Христофоровича Востокова (1781–1864), его творческие поиски далеки от классицизма. Теоретик русского стиха, он экспериментирует с новыми метрическими формами, как античными, так и русскими народными. Ряд стихотворений из его сборника «Опыты лирические» (1805—1806), поэма «Певислад и Зора» (1804) и в особенности переводы сербских народных песен (1825—1827) сближают литературу с фольклором и предвосхищают появление «Песен западных славян» Пушкина.

В гражданской лирике Востоков широко применяет ёмкие символические образы, восходящие к античной истории и мифологии, выражая патриотическое воодушевление, негодование, утверждая высокие общественные идеалы, стремясь пробудить у сограждан любовь к Отечеству и добродетели («История и баснь», 1804).

Деятельность поэтов «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» способствовала развитию додекабристской лирики, сближению её жанрово-стилистического и образного строя с общественно-политической мыслью времени. Принято считать, что гражданское сознание поэтов опережало их эстетический опыт. Они использовали традиционные формы высокой одической поэзии, хотя и стремились к их обновлению, к обогащению поэтики отдельных жанров за счёт расширения исторических реалий, использования современной политической фразеологии, ассоциаций, подчёркивающих вольнолюбивый и патриотический пафос их лирики. Участники «Вольного общества» определяют пути, по которым пойдёт эволюция русской гражданской лирики и в особенности поэзия декабризма.

Наряду с поэтами «Вольного общества» в становление стиля гражданской лирики 1800—1810-х гг., использование в целях политического иносказания античных и библейских мотивов внесли вклад Михаил Васильевич Милонов (1792—1821) и Николай Иванович Гнедич (1784-1833). Милонов – мастер политической сатиры предвосхитил в стилизованном под античность стихотворении «К Рубеллию» (1810) образно-стилистический строй знаменитой сатиры Рылеева «К временщику» (1820).

В раннем творчестве Гнедич выражает гражданское служение и приверженность к высоким жанрам. Переводу философской оды «Общежитие» (1804) Тома Гнедич придал современный политический смысл. Он противопоставил разумные законы природы социальной жизни людей, подчёркнул мысль об ответственности за нарушение исконных человеческих прав, обратившись к современнику:

Ты спишь, — злодей, уж цепь цветами всю увив,/ На граждан наложил, отечество терзает.

Стихотворение «Перуанец к испанцу» (1805) содержало прямой призыв к борьбе, было широко распространено в среде декабристов. Белинский отмечал, что, несмотря на «прозаичность» этого стихотворения, в нём есть места, замечательные «энергией чувства и выражения».

Общие закономерности развития гражданской лирики 1800—1810-х гг. свидетельствуют об активизации национального самосознания. Первые годы александровского царствования стимулировали прогрессивные, антикрепостнические идеи в русском обществе. В политических дискуссиях закладывались основы новой гражданской этики, новых взаимоотношений личности с обществом. Изменения в психологии человека, его духовной жизни, взглядах, мироощущении способствуют росту сознания личности, стремлению к постижению своего внутреннего мира. В связи с необходимостью осмыслить эти изменения наступает расцвет поэзии, обращённой к индивидуальной жизни личности. Высокие жанры поэзии XVIII в. сменяются малыми жанровыми формами, ввёденные ещё в 1780-е гг. поэтами-сентименталистами. «Лёгкий род» поэзии (выражение личных страстей и проявления человеческой натуры), подчинённый в классицизме, выдвигается на одно из центральных мест в поэзии 1800—1810-х гг. Размышляя о причинах изменений, К. Батюшков в «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» (1816) писал: «Так называемый эротический и вообще легкий род поэзии воспринял у нас начало со времен Ломоносова и Сумарокова. Опыты их предшественников были маловажны: язык и общество ещё не были образованы». Перечисляя представителей лёгкой поэзии (Богданович, Дмитриев, Хемницер, Крылов, Карамзин и многие другие), Батюшков подчёркивал, что они «принесли пользу языку стихотворному, образовали его, очистили, утвердили». Комментируя высказывание Батюшкова, Белинский замечает: «...сочинения всех этих поэтов принесли свою пользу в деле образования стихотворного языка; но нет и в том сомнения, что между их стихом и стихом Жуковского и Батюшкова легло море расстояния и что „Душенька“ Богдановича, сказки Дмитриева, горацианские оды Капниста, подражания древним Мерзлякова, стихотворения Востокова, Муравьева, Долгорукова, Воейкова и Пушкина (Василия) только до появления Жуковского и Батюшкова могли считаться образцами лёгкой поэзии и образцами стихотворного языка».

Главной заслугой этих поэтов Белинский считал полное преобразование ими языка поэзии. «Жуковский далёко продвинул вперед... русский язык, придав ему много гибкости и поэтического выражения». «Батюшков вместе с Жуковским был преобразователем стихотворного языка, т.е. писал чистым, гармоническим языком». Исполнить эту роль оба поэта смогли, опираясь на предшествующий опыт «лёгкой поэзии» и на карамзинскую реформу языка прозаического, принципы которой были положены в основу преобразования языка стихотворного.

В «Заметке о сочинениях Жуковского и Батюшкова» (1822) П.А. Плетнёв писал, что «у нас недоставало только решительной отделки языка поэзии», когда явились два человека, которые совершенно овладели этим языком. В высшей степени показательно мнение поэта-современника, в чём же именно состояла эта «отделка»: «Чистота, свобода и гармония составляют главнейшие совершенства нового стихотворного языка нашего... Ему вредят, его обезображивают неправильные усечения слов, неверные в них ударения и неуместная смесь славянских слов с чистым русским наречием». Плетнёв разъясняет далее: «До времён Жуковского и Батюшкова все наши стихотворцы более или менее подвержены были сему пороку: язык упрямился; мера и рифма часто смеялись над стихотворцем — и побеждали его». Под «свободою» стихотворного языка критик понимает поэтический синтаксис, как он пишет, «расстановку слов», оценивая заслугу Жуковского и Батюшкова во введении в поэзию «естественного словотечения». Понятие «гармонии» раскрывается как соразмерное выражение мыслей и чувств. «Вкус не может математически определить её, но чувствует, когда находит её в стихах или уменьшенною или преувеличенною — и говорит: здесь не полно, а здесь растянуто». Плетнёв пишет также о «мелодии», основанной на «созвучии» слов.

Реформа касалась не только «технической стороны» языка, она преобразовывала основы поэтического мышления, создавая новый образный строй. Она была осуществлена не одним поколением литераторов, в том числе и Державиным, употреблявшем слова в их предметном, вещественном значении. Но когда в стихотворении «Свобода» (1803) он пишет: «Тёплой осени дыханье», — то создаёт метафорический образ одного из изменчивых состояний природы, обогащая его восприятием человека. Жуковский уже чаще Державина прибегает к подобным метафорам. Характерные для Жуковского метафоры: «неволя золотая», «сладкая тишина», «семья играющих надежд», «страшилищем скитается молва» сродни метафорам Державина — «мечты сиянье вкруг тебя заснуло» и «грозный смех» счастия, с которым оно «хребет свой повернуло» к тому, кого оставило.

Общее между метафорическим строем поэзии Жуковского и Державина то, что предметное, понятийное слово приобретает значение иносказательной характеристики индивидуальных состояний, «не выразимых» в слове, т.е. не имеющих в языке прямого обозначения или наименования. Метафора Жуковского и в ряде случаев Державина выявляет не объективные свойства и признаки уподобляемого, а ценностный аспект их восприятия. «Возлюбленная тишина» Ломоносова «отрадна», «красна и полезна» всем «царям и царствам», в то время как «спокойный шалаш» в «Сельском кладбище» Жуковского «покоен» и привлекателен только для «усталого селянина», с возможностью отдыха от тяжких трудов. «Покой» же лирического героя «Жизни Званской» Державина предполагает «Довольство, здравие, согласие с женой» преуспевающего помещика и сибарита.

Превращение поэтического слова из рационального средства постижения общепризнанных ценностей в средство утверждения ценности внутреннего мира «частного» человека явилось основным достижением поэтического мышления 1800—1810-х гг. Новые функции обретает не только метафора, но и эпитет. Он становится субъективным, эмоционально значимым, передавая тончайшие оттенки того или иного индивидуального мировосприятия. В.М. Жирмунский писал: «Эпитет в традиционном узком значении поэтического тропа исчезает в эпоху романтизма и заменяется индивидуальным, характеризующим определением». При этом слово приобретает помимо предметного значения ещё и многозначный поэтический подтекст, с богатыми ассоциативными связями. Жуковский, Батюшков, а вслед за ними плеяда их современников придали поэзии те качества, без которых не могло бы развиться творчество не только Пушкина и Лермонтова, но также Тютчева и Блока.

Значение Жуковского и Батюшкова в том, что они создали не только новый стихотворный язык, но и новую систему образности, где разрозненные находки их предшественников стали эстетическим принципом.

Стихотворный язык 1800—1810-х гг. становится языком «чувства» и «мысли», т.е. языком тонко чувствующей и независимо мыслящей личности:

Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,/Тот изъясняется приятно и свободно.

Так сформулировал стилистическое кредо нового поэтического языка, созданного Жуковским и Батюшковым, Василий Львович Пушкин в послании к Жуковскому (1810).

Новый язык создаётся за счёт отбора слов, не исключая славянизмов, придающих поэтической речи возвышенность, метафорами, эпитетами, непривычными словосочетаниями, обогащающими «старые» слова новыми смысловыми и часто символическими оттенками.

Вырабатывая свой язык, отличный от книжного слога «высокой» поэзии классицизма, так и от «низменного» разговорно-бытового просторечия, Жуковский, Батюшков и другие поэты искали способы для выражения духовной жизни личности. Мысль о недостаточности исповедовать высокие гражданские идеалы должна получить полноценное эстетическое и психологически достоверное воплощение. Усилия в этом направлении служат основой объединения вокруг Жуковского и Батюшкова последователей и учеников Карамзина (В.Л. Пушкина, П.А. Вяземского, А.Ф. Воейкова, Д. Давыдова и др.). Они возглавят романтическое движение.

Новая для XIX в. форма литературного объединения — поэтическая школа, которую Пушкин в заметке «Карелия, или заточение Марфы Иоановны Романовой» отделил от романтизма «новейшего» и «готического», назвав его школой «гармонической точности», «основанной Жуковским и Батюшковым».

Творчество участников этой школы шло разными путями, они насыщали поэзию современными жанрово-стилистическими формами, вытесняя прежние. Они выдвигают критерий «вкуса», апеллируя к тем же источникам, что и их противники: к «Искусству поэзии» Буало и «Лицею» Лагарпа — ключевым теоретическим трудам классицизма, интерпретируя их по-своему. По их убеждению, истинное искусство состоит не в следовании готовым «образцам» и нормативным правилам, а в движении поэтической мысли в соответствии с реальной логикой понятий и вещей. Критерий вкуса устанавливается не теоретически, а практически: выводится из духовных запросов времени. Тем самым перестановка эстетических акцентов даёт большую свободу творческой индивидуальности художника. Ю.М. Лотман: «совершенство поэтического мастерства — в лёгкости, а не в затруднёности для читателя».

К поэтам-карамзинистам старшего поколения относят Василия Львовича Пушкина (1770-1830). Он – приверженец лёгкой французской поэзии, воспитан на лучших образцах «галантной» лирики, на классике античной литературы, чтении Буало и др. Он в числе врагов Шишкова и «Беседы». Типичный карамзинист, владеет искусством литературной полемики. Широко известно его патриотическое послание "К Д.В. Дашкову" (1811): Учёным быть не грех, но грех во тьме ходить. / Невежда может ли отечество любить? Существует мнение, что прообразом Чацкого в определённой степени стал В.Л. Пушкин, в 1810-е годы он писал: Хвалу я воздаю счастливейшей судьбине, /О мой любезный друг, что я родился ныне! /Свободно я могу и мыслить и дышать...

Герой его знаменитого «Опасного соседа» (1811) — Буянов увековечен в романе «Евгений Онегин» «Ох! Дайте отдохнуть и с силами собраться!/ Что прибыли, друзья, пред вами запираться?/ Я все перескажу: Буянов, мой сосед,/ Имение своё проживший в восемь лет…

Талантливый полемист создал два классических послания («К В.А. Жуковскому», 1810 и «К Д.В. Дашкову», 1811). По мнению Б.В. Томашевского, «сохраняют своё значение как раннее изложение литературных взглядов группы Карамзина, как своеобразные „манифесты“». В них определяется тот лаконичный афористический стиль, позднее развившийся в «арзамасских посланиях» Жуковского, Батюшкова и молодого Пушкина.

Активно разрабатывает и реализует принципы новой поэзии и Александр Фёдорович Воейков (1779-1839). В его сатире «Дом сумасшедших» (1814) обрисована галерея не только литературных, но и некоторых чиновных деятелей александровского царствования. «К моему старосте»: Отечества, семьи и барина кормилец, /Брадатый староста, безграмотный мудрец, /В повиновении, в убожестве счастливец, /С тобой поговорить мне должно наконец! /Дивишься ты, что я, и праздный, и богатый, /И незаисимый, ропщу на жребий свой, /Тогда как ты, блажен средь дымной, низкой хаты, /Не ропщешь на судьбу и весел над седой. /Ты веруешь в душе, что стужа, зной, работы /Здоровей праздности; что барин должен знать /Одних лишь рысаков да псов своей охоты /И, как придверный пес, жиреть, лениться, спать…

Обращался он и к переводам в 1810-е гг. В переводе «Садов» Делиля распространил новые принципы «гармонической поэзии» на традиционный для классицизма жанр «описательной поэмы».

Школа «гармонической точности» перестроила систему поэтических жанров, соотношения между ними. Новая жанровая система сформировалась к началу 1820-х гг., были выработаны иные жанрово-образующие принципы. Малые жанровые формы определяют облик всей литературы, характеризуют её новаторство. Наступает расцвет лирических жанров, в которых явственнее обнаруживаются новые принципы и стилистические нормы.

Принято считать, что каждый жанр закреплял форму художественного выражения определенной жизненной сферы: 1) элегия строила мир внутреннего человека, 2) анакреонтика утверждала преходящие земные радости. 3) дружеское послание проникнуто элегическими, анакреонтическими мотивами, сплетёнными с вольнолюбивыми мечтами, с вольтерьянской скептической насмешкой. 4) сатира, эпиграмма служили просветительской борьбе с неразумным миром политической и литературной косности. 5) Ода, вернее – лирика одического склада, определилась в качестве основного рода торжественной гражданской поэзии. Один и тот же поэт мог одновременно писать проникнутые разочарованием элегии и боевые политические стихи.

Жанровая система предполагала и многостильность и единство эстетических предпосылок: рационалистическое отношение к слову, требование логических связей.

Карамзинисты культивируют средний слог, в лирике – самый принципиальный из «средних» жанров, элегию.

Избранная тема предполагала определенный жанрово-стилистический строй. Борьба сторонников гражданской поэзии (литераторы декабристского круга) с поэзией узко лирической, «унылой», была борьбой политической, за которой стояла историческая судьба поколения, но и она вылилась в спор о преимуществах элегии или оды; точнее, стихотворения одического типа, с возвышенной гражданской или исторической темой и обязательным высоким слогом.

С началом XIX века поэтика жанров сменяется поэтикой устойчивых стилей. Стили становятся более дифференцированными, гибкими. Наряду с элегическим развиваются и другие стили интимной лирики, например, романсный. В гражданской поэзии 1810-1820-х годов образуются особые декабристские стили – национально-исторический (Катенин в этом стиле использует элементы русского фольклора), «библейский» (с политическим, злободневным применением библейской тематики и фразеологии), восточный; Н. Гнедич разрабатывает русский «гомеровский» стиль, воспринимавшийся как народный, демократический.

Суть этой системы в предопределении типа авторского сознания, с системой его ценностей, поэтому слово здесь своего рода стилистический эталон. Оно входит в контекст отдельного стихотворения, уже приобретя свою экспрессивность, свои поэтические ореолы в контексте устойчивого стиля. Оно несёт идеологическую атмосферу, являясь проводником определённого строя представлений, переживаний.

Для подобного словоупотребления решающим является не данный, индивидуальный контекст, но лежащий за контекстом поэтический словарь, не метафорическое изменение, перенесение, скрещение значений, но стилистическая окраска. Поэтическое слово живёт своей стилистической окраской; и при этом не так уж существенно, употреблено оно в прямом или в переносном значении.

Стили определяли именами признанных поэтов. Причём их поэтические системы иногда переосмыслялись соответственно новым целям. Державин становится патроном декабристской вольнолюбивой оды, Батюшков – «унылой» элегии; Жуковский даёт средства для выражения новых, нередко чуждых ему романтических идей.

В.А. Гофман, применительно к гражданской поэзии 1810-1820-х годов, предложил термин слова-сигналы. Сквозь декабристскую поэзию проходили слова – вольность, закон, гражданин, тиран, самовластье, цепи, кинжал и т.п., безошибочно вызывавшие в сознании читателя вольнолюбивые и тираноборческие образы. Истоки этого словоупотребления Гофман усматривает в политической фразеологии Великой французской революции; в литературном плане и Г.А. Гуковский связали его с романтизмом. Однако условные слова с прикреплённым к ним кругом значений возникли в системе словаря устойчивых поэтических формул, переходящих от поэта к поэту, как бы не являющихся достоянием личного творческого опыта. Эти принципы восходят к нормативному эстетическому мышлению классицизма, объявившему подражание и воспроизведение общеобязательных образцов законом всякого искусства, т.е. восходят к традиции, которая легла в основу стиля Просвещения и стиля французской революции.

Одни и те же опорные слова могли принадлежать системам идеологически противоположным. Так слова лавр, закон, слава, меч можно было встретить не только в вольнолюбивой оде, но и в оде, прославляющей монархию. В её контексте они означали другое, но принцип словоупотребления аналогичен.

Слова-формулы не были исключительной принадлежностью гражданской поэзии. Это принцип устойчивых стилей, т.е. стилей, предполагавших постоянную и неразрывную связь между темой (тоже постоянной) и поэтической фразеологией. Так, элегический стиль 1810-1820-х годов - это, конечно, не классицизм XVII или даже XVIII века; он гораздо сложнее, эмоциональнее, ассоциативное. И всё же в основе его лежит всё тот же рационалистический принцип. Слёзы, мечты, кипарисы, урны, младость, радость – это тоже своего рода стилистические «сигналы». Они относительно однозначны и ведут за собой ряды предрешённых ассоциаций, определяемых в первую очередь не данным контекстом, но заданным поэту и читателю контекстом стиля.

Школа «гармонической точности» - определение русской элегической школы. Здесь точность – ещё не предметная точность зрелого Пушкина; это лексическая точность, требование абсолютной стилистической уместности каждого слова.

Принцип жанрового мышления сохраняет своё значение: поэзия 1800—1810-х гг. даёт «чистые», совершенные образцы элегии, дружеского и высокого послания, романса, песни. Каждый из них решает те или иные задачи в общей эволюции русской поэзии. В популярном жанре послания, (достигшего расцвета у поэтов «школы гармонической точности»), с его живыми интонациями, отсутствием строгой тематической заданности и подвижностью внутрижанровых границ, вырабатывались те стилистические формы, которые позднее повлияют на утверждение реалистических тенденций русской поэзии. Культура дружеского послания, формируя «разговорные стили» русской лирики, окажет воздействие на новые жанры стихотворного эпоса («роман» в стихах, стихотворная повесть, шутливая поэма и т. д.). Элегия оплодотворит русскую поэзию элементами романтизма. Не случайно одно из важнейших течений русского романтизма будет именоваться элегическим. Сатирические жанры (басня, сатира, эпиграмма, памфлет) приобретают общественное звучание. Романтический жанр баллады, идиллии, стилизации в народно-песенном духе внесут в русскую поэзию необходимый элемент народной самобытности. Всё это вместе взятое составит прочный фундамент для последующего развития русской поэзии.

Сформировав высокую поэтическую культуру, «школа гармонической точности» тем самым выполнила эстетическую задачу, исчерпав свою литературную программу. Велико ее значение для поколения поэтов, выступивших после Отечественной войны 1812 г. Для Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера, Рылеева и других поэтов-декабристов она становится «школой» поэтического мастерства. Те современники Жуковского и Батюшкова, которые сознательно отвергнув их поэтическое новаторство или не поднимаются до его восприятия, отличаются «жесткостью», необработанностью стиховой фактуры своих произведений. Пушкин писал о «полных энергии и огня», но «отверженных вкусом и гармонией» стихах Катенина. Плетнёв, положительно оценивая сатиры и элегии Милонова, писал: «Непростительно отличному писателю стоять по языку назади от своего времени», — и осуждал стих Милонова за «стечение в одном месте многих согласных, а часто и гласных, затрудняющих выговор, неуместные усечения слов... и запутанную их расстановку».

В статье «Взгляд на нынешнее состояние российской словесности» Кюхельбекер отметил, что русская поэзия испытала в первые десятилетия XIX в. «важную перемену, достойную внимания учёного света», состоявшую в замене старых поэтических форм новыми, более соответствующими духу времени. К середине 1810-х гг. реформаторская деятельность новых поэтов принесла свои первые результаты: «старое» и «новое» направления в поэзии стали резко «отделяться», это размежевание «состояло в разделении внешней формы» языка: «Те, которые держались прежних лирических форм, введённых с Ломоносова, а в языке высоких выражений, те, которые не приняли в слоге новейшей свободы, легкости и игривости выражения, те, несмотря на другие достоинства, стояли как бы на втором плане. Сперва это разделение обозначалось отклонением от языка Карамзина и Дмитриева; а потом от языка и новых форм поэзии Жуковского и Батюшкова». К числу последователей старой школы относят С.А. Ширинского-Шихматова, Н.М. Шатрова, многих приверженцев Шишкова, участников «Беседы любителей русского слова», — все те, с кем боролись арзамасцы, утверждая новые принципы в поэзии.

Однако новая поэтическая система вскоре начинает подвергаться ожесточенным нападкам не только со стороны ревнителей «старого слога», но и группы молодых поэтов (Грибоедов, Катенин и др.), ратовавших за создание поэтического стиля, включающего всё богатство «российского языка», велись полемики о «гексаметре», об идиллии, об элегии и балладе.

В поэзии оживляются архаические тенденции, этот вторичный «классицизм» иного идейно-эстетического свойства, чем классицизм XVIII в., стремился обогатить новый поэтический язык утраченными им выразительными средствами «высокого стиля», потерявших популярность жанров (оды, эпопеи).

Во второй половине 1810-х — начало 1820-х гг. созревают новые течения: «романтики-классики» (неоклассицисты), «романтики-славяне» (архаисты), декабристский романтизм. Острые споры ведутся уже среди романтиков.

К концу 1810-х гг. романтизм прочно завоёвывает основные позиции в русской поэзии, создаёт свою систему жанров, закладывает основы самостоятельной эстетики, добивается ощутимых успехов в критике. 1820-е гг. составляют новый этап в развитии поэзии, связанный с деятельностью Пушкина, поэтов его круга и поэтов-декабристов.

Дата добавления: 2014-05-03; просмотров: 445; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!