Уголовное право (общая часть). 19 страница

Казалось бы, эта концепция вполне согласуется с традиционным определением законности как точного и неуклонного соблюдения уголовного закона не только должностными лицами правоохранительных органов, но и гражданами.²⁵ Представление о том, что субъектами законности являются все субъекты права — как граждане, так и должностные лица — доминирует в литературе по общей теории права. Однако имеется и иная точка зрения. «Нарушения законов, совершенные гражданами и другими лицами, —пишет Н. В. Витрук, — не выступают в качестве нарушений законности, они суть нарушения правопорядка в обществе».²⁶ Из этого следует, что законность имеет место не в том государстве, где не совершаются преступления, а в том, должностные лица которого неукоснительно следуют требованиям уголовного закона, регламентирующим формы реагирования на эти преступления.

Устранение граждан из числа субъектов законности, разумеется, не освобождает их от ответственности за преступление. Напротив, законность характеризуется наличием действенного механизма восстановления нарушенного права путем привлечения виновных к ответственности, но исключительно в рамках уголовного закона, связывающего правоохранительный аппарат необходимостью строгого его соблюдения.

Самообязывание государственной власти собственными законодательными установлениями, исключающее произвол в ее действиях, и означает утверждение режима уголовно-правовой законности. Тем самым обеспечивается правовая безопасность не только от преступников, но и от необоснованного зачисления в таковые, а уголовное право становится, подобно Великой хартии вольностей, «великой хартией для преступника» (Ф. Лист).

Особое значение законности в деятельности правоохранительных органов обусловливается и тем, что именно они призваны оказывать на правонарушителей воспитательное воздействие. Надо ли доказывать, что воспитатель сам должен быть воспитан, что взыскующий за нарушение уголовного закона сам должен следовать ему. Обладая немалыми полномочиями в применении мер принуждения к лицам, совершившим преступление, органы власти обязаны оставаться в рамках закона. Представление же о том, будто можно что-то выиграть, нарушив закон, обманчиво. Игнорирование права со стороны власти рано или поздно разрушительно скажется на всем государственном механизме. Когда власть сама санкционирует произвол, она не вправе рассчитывать на то, что рядовые граждане будут более законопослушны.

Добавим к сказанному, что требование законности исходит прежде всего из стремления устранить произвол. Если уголовный закон разрешает суду принимать произвольные решения, то опровергнуть их можно разве что с помощью другого произвольного решения. Опровергнуть же произвол отдельного индивида, выразившийся в нарушении уголовного закона, только на основе этого закона и возможно.

opentest13В этом смысле законность противостоит не только беззаконию, основанному на произвольных критериях, но и произволу, покоящемуся на «разумных» и «рациональных» основаниях. Оправдываемый благими целями победы над преступностью «произвол целесообразности» ничуть не лучше произвола в его «чистом» виде.

Отчетливое отражение концепция целесообразности нашла в советском уголовном праве первых лет его существования, когда лишь в ограниченной степени допускалось применение уголовного законодательства, унаследованного от «старого режима», а в случае пробелов в определении наказуемости судьи должны были опираться на «социалистическое правосознание» как «единственное средство правильного подхода к событию или закону» (Первый декрет о суде от 22 ноября 1917 г.).

Принципиальный поворот к праву, основанному на целесообразности, сделан в УК 1926 г., который, будучи спроектирован под влиянием социологической школы, предусматривал применение некоторых мер социальной защиты при наличии одного лишь «опасного состояния» (ст. 7, 43). Но несмотря на наличие такого рода «общей превенции», основным мерилом, как и прежде, оставались конкретные статьи Особенной части, в соответствии с которыми и должны были определяться размеры наказаний.

Одним из важнейших инструментов уголовного права, базирующегося на принципе целесообразности, служила в то время и аналогия. Хотя многое в УК 1926 г. было заимствовано из классического уголовного права, в котором преступление обусловливало рамки уголовного преследования, советский законодатель — в отличие от буржуазно-формальной дефиниции преступления как деяния, запрещенного под страхом наказания, — определил его материально, подчеркнув не только его противоречие установленному правопорядку, но и направленность против советского строя (ст. 6).

В итоге основополагающим критерием преступности деяния стала его общественная опасность. Признак же уголовной противоправности приобрел относительное значение для применения санкции, так как, с одной стороны, действие, формально подпадающее под признаки какой-либо статьи Особенной части, можно было не рассматривать в качестве преступного, если оно признавалось лишенным общественно опасного характера в силу явной малозначительности (примечание к ст. 6), а с другой — общественно опасное действие, прямо не предусмотренное УК, можно было считать преступлением на основании сходства его с предусмотренными деяниями (ст. 16).

Завершение данного периода и начало возрождения принципа законности связывается с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР 1958 г. и УК РСФСР 1960 г., закрепивших положение о том, что уголовной ответственности и наказанию подлежат только лица, совершившие общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом. Установленному им составу преступления было придано тем самым абсолютное значение предпосылки применения санкции, что исключило (в известной мере) возможность отступления от уголовного закона в угоду целесообразности.

Однако из этого не следует, что тем самым был положен конец противостоянию законности и целесообразности. Сторонники последней делают ставку на наделение правоохранительных органов дискреционной властью в уголовном судопроизводстве.²⁷ Ряд уголовно-правовых и процессуальных предписаний освобождают указанные органы от обязанности преследования (принцип законности), передавая вопрос о возбуждении уголовного дела на их усмотрение (принцип целесообразности).

Особый интерес в этой связи представляет появление в законодательстве института освобождения от уголовной ответственности, породившее проблему юридической оценки деяний, влекущих такое освобождение. Весьма широкое распространение среди криминалистов получила точка зрения, согласно которой указанные деяния являются не преступлениями, а антиобщественными проступками или административными деликтами, поскольку степень их опасности не достигает уровня, влекущего уголовную ответственность (А. А. Пионтковский, М. Д. Шаргородский, В. И. Курляндский, И. И. Карпец, М. Л. Якуб и др.).

Почему же в таком случае законодатель не исключил их из Уголовного кодекса? Потому, сочли некоторые исследователи, что декриминализация может носить не только «императивный» характер, что имеет место при прямом исключении деяния из УК, но и «факультативный», когда право окончательного решения вопроса о том, влечет ли данное деяние уголовную или иную (например, административную) ответственность, предоставляется правоприменительным органам, которые тем самым решают и вопрос о том, является ли это деяние преступлением либо административным деликтом или антиобщественным проступком.²⁸

Криминализация представляет собой процесс закрепления в уголовном законе таких правил поведения, несоблюдение которых объявляется преступным и уголовно наказуемым. Если согласиться с тем, что это прерогатива законодателя, то нельзя отрицать, что его же компетенции принадлежит и функция декриминализации. Если же согласиться с авторами, исходящими из того, что функция непризнания тех или иных деяний преступными может осуществляться судебно-следственными органами, то неизбежно возникает вопрос о возвращении им и полномочий на признание преступными деяний, не предусмотренных в качестве таковых уголовным законом, т. е. права на аналогию.

Аналогия в уголовном праве есть не что иное, как судебная криминализация. Ее оборотная сторона — судебная декриминализация. Яркой иллюстрацией их взаимообусловленности служит УК 1926 г., который, с одной стороны, закреплял возможность возложения ответственности за прямо не предусмотренное им общественно опасное действие (ст. 16), а с другой — позволял избавлять от ответственности лицо, если его действие, являющееся в момент совершения преступлением, к моменту расследования или рассмотрения в суде потеряло характер общественно опасного вследствие изменившейся социально-политической обстановки (ст. 8).

Включение в УК 1926 г. ст. 8 объясняется переходом к фиксированному перечню преступлений с сохранением тем не менее аналогии. Если суд вправе признать преступным какое-либо деяние, прямо не предусмотренное уголовным законом, то естественно, что он наделен и правом не признавать преступным и наказуемым деяние, прямо предусмотренное таковым.²⁹

В настоящее время, пожалуй, ни у кого не возникает сомнений в том, что аналогия образца 1917–1958 гг. — пройденный этап. Чем же объяснить приверженность «аналогии наоборот», позаимствованной из арсенала той же эпохи? Ведь судебная декриминализация — та же судебная криминализация (аналогия), только «со знаком минус». Будучи противоположными по направленности, они в единстве своем определяют границу между сферой преступного и непреступного. Разрывать это единство — значит привносить в уголовное право такую внутреннюю несогласованность, при которой указанная граница устанавливается законодательной властью, но в то же время в любой момент может быть передвинута представителем власти исполнительной или судебной.

На наш взгляд, объяснение кроется в продолжающемся противостоянии классического и социологического направлений в уголовном праве. В рассматриваемом контексте основное различие между ними заключается в предлагаемых ими алгоритмах правоприменения, названных нами «прямым» и «обратным».³⁰ Если с классических позиций природа общественно опасного деяния определяет характер применяемых мер, то с социологических, наоборот, — характер приемлемой меры воздействия на личность деятеля обусловливает природу содеянного. В первом случае правоприменитель должен идти от юридических свойств деяния, выраженных в предусмотренных законом признаках, к избранию санкции в отношении деятеля, а во втором — от избрания целесообразной санкции в отношении конкретного правонарушителя к определению характера правонарушения: если последовала уголовная ответственность, то это преступление, если применены другие меры — правонарушение иного вида.

Стало быть, в классическом представлении деяние, которое было преступным на момент совершения, остается таковым вне зависимости от вида реакции на него, тогда как при социологическом подходе о характере предъявляемых законом требований становится известно после применения санкции. Такая нормативная инверсия, когда правоприменительный процесс меняет направление движения на обратное (не от гипотезы к санкции, а от санкции к гипотезе), ведет к неясности, размытости границ между преступным и непреступным поведением, существенному расширению дискреционных полномочий исполнительной и судебной власти за счет ограничения законодательной, к фактическому признанию характеристики личности одним из оснований уголовной ответственности и к отходу от конституционного принципа равенства перед законом. Вот почему декриминализация «снизу», «по ходу судопроизводства», «от санкции» не оправдывает себя.³¹

closetest10Иное дело депенализация, посредством которой на практике выверяется интенсивность реакции на преступление и осуществляется ее последующая коррекция в зависимости от личности преступника, его постпреступного поведения и некоторых других обстоятельств. Свое выражение депенализация находит в закреплении различных форм и видов освобождения от уголовной ответственности (ст. 75–78, 84, 90 УК) и наказания (ст. 73, 79–85, 92–93 УК), а также в наделении судебных органов дискреционной властью по их применению в установленных законом пределах.

В отличие от декриминализации, являющейся исключительной прерогативой законодателя, депенализация не касается вопросов определения преступности. Представляя собой лишь установление рамок целесообразной реакции на преступление, она не имеет задачей отмену закона, предусматривающего уголовную ответственность за те или иные преступления. Не происходит при ней и индивидуального исключения деяния из числа преступных, ибо характер избранной меры воздействия не может изменить характера содеянного, не в состоянии обратить преступное в непреступное.

Вместе с тем содержанием освобождения от уголовной ответственности выступает полное и безусловное освобождение от всех негативных последствий, которые на основании уголовного закона могли бы наступить в случае вынесения обвинительного приговора. В этом смысле, аннулируя порождаемое фактом совершения преступления уголовно-правовое отношение между виновным и государством, прекращение производства по делу в связи с освобождением от уголовной ответственности является «деюрисдикционным» (внесудебным) способом реагирования на преступление.

Для характеристики такого рода альтернативных способов разрешения уголовно-правовых конфликтов в западной юриспруденции используется термин diversion (отклонение, отход), ибо суть альтернативных мер, как правило, заключается «в попытке разрешения уголовно-правового конфликта вне рамок классической уголовной юстиции, минуя соответственно такие юридические последствия преступления, как уголовное преследование, уголовная ответственность и наказание».³²

Частное проявление альтернативы уголовному преследованию находят в таких формах, как полицейское предупреждение (caution), известное английскому праву; полицейская или судебная медиация (mediation), практикуемые Австралией, Англией, Бельгией, Канадой, США и Францией;³³ прокурорская медиация и трансакция (transaction), применяемые в Бельгии и Нидерландах;³⁴ ювенальные альтернативы в виде так называемых «молодежных судов» в Германии и «ювенальной медиации» в Австрии и Канаде.

Но как бы ни назывались новые формы реакции на совершение преступления (а единого устоявшегося термина для обозначения этого феномена в науке еще нет) альтернатива уголовному преследованию по определению возможна лишь при условии, что существуют основания для такового преследования — наличие в содеянном всех признаков состава преступления.

В связи с этим нельзя согласиться с исследователями, использующими понятие «альтернатива» в таком контексте, который позволяет говорить об «альтернативах уголовной юстиции» и даже об «альтернативах уголовно-правовой системе». Германский профессор К. Сесар, например, пришел к выводу, что отдельные альтернативные формы реакции общества на преступление, обобщенные им в понятии «восстановительная юстиция», вовсе не следует включать в систему уголовной юстиции, иначе они потеряют всякий смысл и будут применяться исключительно в декоративных целях.³⁵

Оценивая эти взгляды как слишком радикальные, Л. В. Головко справедливо замечает, что все-таки «речь идет о реакции на такой феномен, как преступление, что по определению происходит в рамках уголовной юстиции или уголовно-правовой системы... пусть и несколько модифицированной по сравнению с ее классическими образцами». ³⁶

Разделяя это мнение, мы полагаем, что альтернатива уголовному преследованию означает (в переводе с уголовно-процессуального языка на уголовно-материальный) альтернативу уголовной ответственности, т. е. освобождение от таковой, которое возможно только после констатации в содеянном всех признаков состава преступления как основания ответственности, но до момента ее возложения обвинительным приговором суда.

Согласно же принципу законности основание уголовной ответственности должно быть четко указано в уголовном законе. Столь же определенно должны быть прописаны в нем и альтернативы этой ответственности. Стало быть, освобождение от уголовной ответственности возможно только при наличии оснований и условий, указанных в законе.

Правда, уголовный процесс многих западных стран позволяет отказаться от уголовного преследования ввиду целесообразности применяемых взамен мер. Однако, будучи закрепленной в уголовном законе, такого рода целесообразность становится не менее «законной». Ведь если компетентное лицо оценивает наличие оснований для освобождения от уголовной ответственности в рамках полномочий, предоставленных ему законом (т. е. отнюдь не произвольно), оно столь же неуклонно соблюдает закон, что и субъект другой уголовно-правовой системы, обязываемый в сходной ситуации к возложению уголовной ответственности. Отличие только в том, что эти лица руководствуются разными законами. У одного есть право выбора (освобождать или не освобождать), подчиненное установленным критериям, а у другого подобного права нет (есть только обязанность возложить уголовную ответственность).³⁷

Что предпочтительнее для современного уголовного права России: преобладание индивидуальной декриминализации («деюридизации») на судебно-следственном уровне с сохранением неких формальных, но не обязательных законодательных рамок — либо установление четкой границы между преступным и непреступным поведением на уровне закона с сохранением индивидуального освобождения от уголовной ответственности в точно определенных законом рамках? Очевидно, что второе.

Таким образом, наделение следственно-судебных органов дискреционной властью само по себе не противоречит принципу законности. Важно лишь, чтобы эта власть была ограничена уголовным законом (во избежание попрания компетенции законодателя), а также сохранялись юрисдикционные гарантии контроля за реализацией делегированных полномочий (дабы не допустить произвола в правоприменительной сфере).

Известные дискреционные полномочия по борьбе с преступностью делегируются и гражданам, которые также становятся субъектами обеспечения безопасности. Реализация такого рода полномочий происходит при правомерном причинении вреда в процессе необходимой обороны, задержания преступника и т. п.

Возвращаясь в связи с этим к вопросу о субъектах законности, мы должны все же признать, что взгляд на проблему законности в уголовном праве не может быть лишен стереоскопичности. Иначе говоря, законность предполагает строгое и точное соблюдение уголовно-правовых требований как должностными лицами правоохранительных органов, так и гражданами, причастными к обеспечению безопасности в рамках делегированных им полномочий. Строгая зависимость этих полномочий от уголовного закона направлена на ограничение «частного принуждения», призвана исключить скатывание к произволу самосуда.

quest4Итак, основными положениями, детализирующими принцип законности в российском уголовном праве, являются:

· подконституционность уголовного закона (ч. 2 ст. 1 УК);

· единство законности, означающее единообразное понимание и применение уголовного закона в масштабах всего государства;

· эксклюзивность УК в качестве официального источника уголовного права, требующая полной кодификации уголовно-правовых норм (ч. 1 ст. 1 УК);

· признание в качестве основания уголовной ответственности только деяния, содержащего все предусмотренные УК признаки состава преступления (ст. 8),

· недопустимость аналогии (ч. 2 ст. 3 УК), предполагающая устранение пробелов в уголовном законе только путем внесения в него изменений и дополнений;

· исключение обратного действия усугубляющего закона (ст. 9, 10 УК);

· включение в дефиницию преступления признака его противозаконности, т. е. запрещенности УК под угрозой наказания (ч. 1 ст. 14 УК);

· включение в дефиницию наказания признака легальности образующих его содержание правоограничений, т. е. их предусмотренности УК (ч. 1 ст. 43);

· освобождение от уголовной ответственности и наказания, равно как и применение других мер уголовно-правового поощрения, только по основаниям, предусмотренным уголовным законом (ст. 75–86 УК);

· исключение уголовной ответственности за причинение вреда лишь при соблюдении причинителем условий правомерности, установленных уголовным законом для тех или иных оправдывающих его поведение обстоятельств (ст. 37–42 УК).

//function to get selected text function getSelText() { var txt = ''; if (window.getSelection) { txt = window.getSelection(); } else if (document.getSelection) { txt = document.getSelection(); } else if (document.selection) { txt = document.selection.createRange().text; } else return; $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtSelectedText").val(txt); } function getCtrlPrefix() { return document.getElementById("ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_hdnCtrlPrefix").value; } //function for showing popup $(document).ready(function() { $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").css("display", "block"); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialog ({ autoOpen: false, modal: true, width: 400, height: 500, dialogClass: "popupDialog", resizable: false, overlay: { opacity: 0.5, background: "black" } }); // $('.lbPopupLink').click(function() { // var titleFirst = getCtrlPrefix() + "hdnTitleOfTheme"; // var labelTitle = document.getElementById(titleFirst.replace("_sendForm1", "")); // var s = document.title + ' - ' + labelTitle.value; // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtTheme").val(s); // getSelText(); // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialog("open"); // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtComment").focus(); // return false; // }); //function for click on image $('#lbLink').click(function() { var titleOfThemeFirst = getCtrlPrefix() + "hdnTitleOfTheme"; var labelTitle = document.getElementById(titleOfThemeFirst.replace("_sendForm1", "")); var titleOfLessonF = getCtrlPrefix() + "hdnTitleOfLesson"; var labelTitleOfLesson = document.getElementById(titleOfLessonF.replace("_sendForm1", "")); var p = labelTitle.value + ' - ' + labelTitleOfLesson.value; var s = 'Ошибка в контенте курса: ' + document.title; $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtTheme").val(s); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_hdnPath").val(p); getSelText(); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialog("open"); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtComment").focus(); return false; }); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_butCancel").click(function() { $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialog("close"); return false; }); $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_butOk").click(function() { return $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialogCloseAndSubmit($(this).attr("id")); }); //function for keypress event // $(document).keypress(function(e) { // switch (e.which) { // // user presses the "s" key // case 115: // var titleFirst = getCtrlPrefix() + "hdnTitleOfTheme"; // var labelTitle = document.getElementById(titleFirst.replace("_sendForm1","")); // var s = document.title + ' - ' + labelTitle.value; // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtTheme").val(s); // getSelText(); // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_panelMain").dialog("open"); // $("#ctl00_ctl00_MPCPH_CMPCPH_sendForm1_txtComment").focus(); // return false; // break; // } // }); }); § 4. Принцип равенства

Принцип равенства quest5в уголовном праве выражается в следующей формуле: лица, совершившие преступления, равны перед законом и подлежат уголовной ответственности независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств (ст. 4 УК).

Данный принцип вытекает из требований российской Конституции, провозгласившей, что все равны перед законом и судом (ч. 1 ст. 19), и Конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации», установившего, что суды «не отдают предпочтения каким-либо органам, лицам, участвующим в процессе сторонам по признакам их государственной, социальной, половой, расовой, национальной, языковой или политической принадлежности либо в зависимости от их происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, места рождения, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а равно и по другим не предусмотренным федеральным законом основаниям» (ч. 2 ст. 7).³⁸

Юридической гарантией равенства перед уголовным законом является сам уголовный закон, который предусматривает ответственность за нарушение равноправия граждан в зависимости от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям или каким-либо социальным группам, причинившее вред правам и законным интересам граждан (ст. 136 УК).

quest6Означая отсутствие у кого бы то ни было оснований уклониться от предписаний уголовного закона ввиду исключительности своего положения, принцип равенства противостоит принципам кастовости и классовости.

Примеры, иллюстрирующие сословно-кастовый характер уголовного права в его историческом прошлом, хорошо известны. Дифференциация ответственности для низших и высших сословий, сопровождающаяся установлением жестоких санкций для первых (квалифицированная смертная казнь, телесные наказания) и более «цивилизованных» наказаний для вторых, характерна для многих источников уголовного права Древнего мира и Средних веков.

Задаваясь вопросом, каким наказаниям подвергать дворян за совершенные ими преступления с учетом того, что их привилегии составляют значительную часть законов различных наций, представитель «реформаторского» течения просветительской мысли Чезаре Беккариа (1738–1794) настаивал на том, что «наказания должны быть одинаковы как для первого, так и для последнего из граждан. Всякое различие по сословному признаку или по богатству предполагает для своего узаконения существование предварительного равенства, основанного на законах, одинаковых для всех подданных». Тому же, кто мог бы сказать, что равное наказание для дворянина и простолюдина в действительности не является таковым, как по причине различий в воспитании, так и в связи с бесчестием, бросающим тень на знатную семью, Беккариа отвечал, что «не утонченность виновного, а ущерб, нанесенный им обществу, служит критерием для наказания. Причем ущерб, нанесенный обществу, значительнее, если он нанесен лицом более привилегированным».³⁹

Принцип классовости открыто провозглашался на первых этапах существования Советского государства. Так, согласно п. «б» ч. 2 ст. 47 УК 1926 г. отягчающим обстоятельством считалась «возможность нанесения совершением преступления ущерба интересам государства или трудящихся, хотя бы преступление и не было направлено непосредственно против интересов государства или трудящихся».

opentest6Сегодня, напротив, подчеркивается, что перед уголовным законом «ни у кого нет привилегий. Если имеется факт преступления, уголовная ответственность наступает вне зависимости от должности, партийной принадлежности, национальности и других характеристик виновного».⁴⁰ «Следование принципу равенства законодателем, — указывает Н. Ф. Кузнецова, — означает такую криминализацию деяний, которая не ставила бы вне ответственности какие-либо категории правонарушителей».⁴¹

В связи с этим многие современные криминалисты, обращаясь к содержательной характеристике принципа равенства, делают упор на «одинаковые», «единые», «равные» основания уголовной ответственности.⁴² Поскольку же возможно только одно основание уголовной ответственности — наличие в содеянном всех признаков состава преступления, предусмотренного уголовных законом, генетическая связь принципа равенства с принципом законности несомненна.

Законность состоит в недопустимости не только произвольной, но и «целесообразной» дискриминации.⁴³ Принцип равенства также исключает любую дискриминацию, т. е. такие различия, которые ставят одну категорию граждан в менее благоприятные условия по сравнению с другой. Как сказал однажды Шарль де Голль, «желание заполучить привилегию плохо сочетается со вкусом к равенству. Однако эти противоречивые страсти обуревали французами во все времена».⁴⁴

В известной мере отмеченное противоречие задается самой природой равенства, имеющего две ипостаси — формальное (юридическое) и фактическое (социальное). Учет этого обстоятельства неизбежно приводит к мысли, что зачастую требование формального равенства обращено к фактически неравным людям.⁴⁵ Стало быть, уголовный закон, предоставляющий некие преференции той или иной категории лиц, вошел бы в противоречие с принципом равенства в его формальном аспекте. Однако в аспекте материальном принцип равенства должен сопрягаться с «социальным» характером уголовного права, компенсирующим фактическое неравенство при посредстве закрепляющих привилегии норм.

Принимая во внимание нахождение субъектов уголовного права в неодинаковом положении и подвергая их формальное равноправие ряду ограничений, уголовный закон не обязательно вступает в противоречие с принципом равенства. Вопрос в том, какие различия могут учитываться, а какие не должны стать исключением.

quest7Недопустимыми являются прежде всего различия, связанные с происхождением, национальностью или вероисповеданием. Различия же, обусловленные возрастом и состоянием здоровья, напротив, не исключаются уголовным правом. К изъятиям из принципа равенства, продиктованным вполне рациональными соображениями, относятся следующие положения УК:

Дата добавления: 2014-10-14; просмотров: 252; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!