История понимания творчества как внесубъектного, бессознательного процесса

Люди стали людьми, поскольку смогли создать отсутствующие в природе материальные и духовные продукты. Как бы медленно не изменялось культурное (искусственное) окружение человека, оно, все же, изменялось. Вообще, вряд ли можно прожить человеческую жизнь не решая тех или иных проблем. Таким образом, уверенно можно говорить о том, что творчество и его представленное выше субъективное восприятие было знакомо людям с начала их истории. Согласно общепризнанным взглядам, господствующей формой мировоззрения начального этапа жизни людей была мифология. Следовательно, точкой отсчета истории понимания творчества как внесубъектного, бессознательного процесса выступает понимание, место, образ творчества в контексте мифологических воззрений.

Характерными чертами мифологического мировосприятия являются определенная слитность субъекта (человека) с объектом (миром) и антропоморфизм – очеловечивание, социализация всего в мире. Конкретно и наглядно это выражается в том, что в окружающем нас мире мы видим наличие трех типов богов. Одни боги сливаются или олицетворяют, являются сутью природных явлений (Солнце – это бог Гелиос, водная стихия – это бог Посейдон и т.д.). Другие боги олицетворяют собой все возможные формы и аспекты социальной жизни людей (есть кузнечное дело – есть бог Гефест, есть нищета – есть, по Платону, богиня Пения и т.д.). Третьи боги олицетворяют психические свойства и качества людей (есть любовь – есть богиня Афродита, есть слепая ярость – есть бог Арес и т.д.). Возникновение тех или иных человеческих чувств, эмоций, психологических состояний древние люди связывали с прямым влиянием богов, к примеру, человек на сам влюблялся, а он попадал под влияние Афродиты. (Подобные взгляды не должны удивлять современного челвоека. Кто из нас не слышал слова о том, что «сегодня в тебя бес вселился», или кому не знакомы ощущения душевной борьбы «страха и долга», «любви и ответственности».) Мифологическая зависимость психических свойств и состояний от внешней божественной силы прямо соотносится с субъективным восприятием своего творческого процесса. Приход любви аналогичен осуществлению творческого акта – человек переносится в новую, более яркую реальность.

Вряд ли даже для мифологического времени все психические явления соотносились с божественным влиянием. Логично предположить, что таким образом были отмечены только психические изменения у великих людей и судьбоносные события. Мудрые мысли простых людей о прозаичных вещах имели отношение к Афине как богине мудрости, но только в случае с ее любимцем Одиссеем Афина как мудрость присутствовала лично (ср. обычные и вещие сны.) То же нужно видеть и в области творчества. Значимые творческие прорывы прямо соотносились с богами (Прометей дал людям огонь). Творчество всегда было тесно связано, пересекалось с темой сложного выбора из множества наличных вариантов, а также с предсказанием будущего. Тем самым, творчество оказывается тесно связанным с очень важными традициями и институтами, обслуживающими потребность общества в решении сложных проблем и понимании будущего, например, с деятельность пифий – пророчиц, прорицательниц храма Аполлона в Дельфах. Здесь же отметим, что практикуемое при пророчествах искусственное достижение экстатических состояний, соотносимое с наличным при творчестве ощущением выхода в другую реальность, сближало творчество со всеми мифологическими, религиозными экстатическими практиками (к примеру, мистериально-оргиастические празднества в честь греко-римского бога Вакха/Диониса).

В целом, фиксируя исходное понимание/образ творчества как внесубъектного процесса в начале человеческой истории в эпоху господства мифологии отметим три важных момента. Во-первых, внесубъектная трактовка творческого процесса была нормой для понимания психической жизни, которая, в целом, объяснялась как проявление божественных сил. Во-вторых, мифологическое понимание творческого процесса как внесубъектного нужно понимать именно как процесс, который инициируется внешними для человека силами – богами. В-третьих, феномен творчества, объективно, был тесно связан со всеми мифологическими, религиозными экстатическими практиками, через которые решались важнейшие для жизни общества вопросы.

Первые следы теоретического (философского, научного) осмысления феномена творчества как внесубъектного процесса находим у Сократа. Этим не утверждается, что Сократ специально поставил и рассмотрел интересующую нас проблему, но то, что, фактически, она была им поставлена. (Словами Г. Гегеля, можно сказать: ситуацию в-себе-бытия у Сократа мы перевести в ситуацию для-нас-бытия). Фокус философских усилий Сократа – формулирование строгих понятий, выступающих надежным материалом для его рационалистического метода, ведущего мысль к истине. Отсутствие здесь каких-либо следов упоминания о внесубъектном творчестве (Сократ должен был иметь об этом представление, учитывая хотя бы его почтительное отношение к дельфийскому храму и оракулу) означает, что феномен внесубъектного творчества считался Сократом философски неадекватным. В тюрьме Сократ рассказал близким друзьям о неком внутреннем голосе – «демоне» («даймоне», «гении»), который запрещал ему делать определенные вещи. Большинство специалистов не фиксирует связь демона Сократа с его основным философским интересом. Но Ф. Ницше считал, что таким образом Сократ начинает задумываться о верности своего философского поиска, вообще. Как бы то ни было, мы вправе предположить, что тема демона Сократа поднимала и тему внесубъектного творчества, и все это философски беспокоило афинского мыслителя. За последнюю трактовку говорит и творчество ученика Сократа – Платона.

Платон учил о двух способах достижения истины. В одном случае, речь шла, в целом, о рациональных усилиях. Платон, в частности, разрабатывает восходящую и нисходящую от Абсолюта диалектику. В другом случае, Платон учил об эротике как об алогичном пути к Абсолюту (проблематика диалога «Пир»). Любовь, последовательно, через качественнее этапы поднимает человека к постижению сути мира. Очевидна попытка Платона сохранить как рационалистическую суть и стремление философии, так и все продуктивное богатство иррационалистических моментов познавательного процесс, включая феномен внесубъектного понимания творчества. Данная историческая попытка, сама значительность фигуры Платона позволяет взять его позицию за точку отсчета в обозначении сути и истории двух специфических традиций, в рамках которых до дня сегодняшнего формируется отношение к феномену внесубъектного понимания творчества: рационалистической и иррационалистической.

Рационалистическую традицию после Платона критически продолжил Аристотель. Все его творчество нацелено на максимальное освобождение философского познания от неясных, иррациональных моментов. Это наблюдается и в малом (платоновские слова об удивлении как начале философствования, касаются только начала, а «под конец нужно прийти к противоположному – и к лучшему», к знанию, «ведь ничему бы так не удивился человек, сведущий в геометрии, как если бы диагональ оказалась соизмеримой»), и в большом (создание логики – науки о правильном мышлении). Отсутствие у Аристотеля упоминания о внесубъектном понимании творчества означает то, что античный философ считал его рационально преодоленным и/или следствием некритического пропуска в философию некорректного, недостойного материла.

Античной культуре, как известно, не было присуще стремление активно, творчески переделывать мир. В новое время последнее было громко заявлено. Но, в принципе, позиция Аристотеля по отношению к феномену внесубъектного творчества продолжала воспроизводиться и дальше. Ф. Бэкон, поставивший для западной культуры задачу создавать новую, приносящую пользу науку, считал, что для этого достаточно очистить сознание от всего неадекватного (учение об идолах познания), а потом рационально применять правильный эмпирический метод или метод научной индукции. То же самое видим у Р. Декарта, по мысли которого, после очищения сознания с помощью методологического сомнения, остается только использовать разработанный им рационалистический метод, чтобы получать научную истину. (Позиция Р. Декарта, в интересующем нас вопросе чуть, менее однозначна, чем позиция Ф. Бэкона. В основании истинного знания у Р. Декарта лежат положения, полученные с помощью интеллектуальной интуиции. А это как-то соотносит познание с чем-то нерациональным. Но, в принципе, можно это и не отмечать, т.к. оно дальнейших серьезных следствий у Р. Декарта не имело.) В творчестве И. Канта феномен внесубъектного творчества был обозначен, и ему была дана достаточно известная и популярная для рационалистической традиции оценка. По И. Канту, в науке и философии все может и должно быть выражено в понятной, логической форме. Но люди искусства этого не могут сделать, и это характерная черта художественного гения. Прямым следствием подобного положения дел выступало то, что, объективно, феномен внесубъектного творчества не должен быть феноменом научного и философского познания (если, конечно, дело не касалось отражения специфики художественного творчества). Фактическое снятие проблемы внесубъектного творчества характерно для всего рационалистического движения в философии, как бы велика не была разница между разными его представителями, например, Г. Гегелем и позитивистами во всех других вопросах. Красноречивым доказательным примером подобного отношения у позитивизма служит успех и сама возможность появления книги М. Полани «Неявное знание», где автор пытается показать научное познание как сложную, включающую иррациональные, субъективные моменты, деятельность, что было, абсолютно, непонятно/неприемлемо для позитивизма.

Иррационалистическая традиция после Платона продолжилась в неоплатонизме. Один из родоначальников этого философского течения, Плотин, не только подтвердил истинность «платоновской эротики», но и разработал новый, специфический путь к Абсолюту – путь «экстаза» или мистического союза, достигаемого, когда человек, «сбрасывая с себя все» (освобождаясь от аффектов, слов, дискурсивного мышления), наполняется бесконечностью всего, Богом. Известная близость неоплатонизма и христианства хорошо проясняет нежелание рационалистической традиции в философии иметь дело с феноменом внесубъектного творчества. Положительное отношение к подобным явлениям могло вести к размыванию сути философии как философии, и ее поглощению или зависимому положению в отношениях с более сильными (распространенными, известными, понятными) мифологическими и религиозными практиками и подходами. Иллюстрацией подобного может служить средневековье, когда философия была «служанкой богословия».

В дальнейшей истории иррационализма в интересующем нас аспекте выделим два момента. Первый можно вести от критики указанного решения И. Канта. В искусстве (романтизм), в философии (Ф. Шеллинг, Ф. Ницше, философия жизни, экзистенциализм) оформляется позиция, согласно которой иррационализм, в принципе, выше, чем рационализм, т.е. истина как таковая или более адекватная жизнь людей больше связана с иррационализмом (искусством, уникальностью, спонтанностью), чем с рационализмом (наукой, обобщением, законом). С одной стороны, это делало внесубъектное творчество важнейшим культурным феноменом. С другой стороны, все это почти постулировало принципиально иррационалистический характер творчества, поскольку только таким образом можно было обеспечить превалирование иррационализма над рационализмом, художественного мира над обыденным. (Последнее можно увидеть, к примеру, в стихотворении Ш. Бодлера «Альбатрос». Символ поэзии и красоты – альбатрос выглядит нелепо и смешно на палубе корабля, вне своей стихии, окруженный издевающимися над ним грубыми матросами.) В последнее время это настроение усиливается в связи с известными попытками создать искусственный интеллект. Последнее выступает невозможным предприятием, если мы твердо придерживаемся взглядов, что творчество, принципиально, носит иррациональный характер, т.е. присуще только человеку. Второй момент связан с творчеством Э. Фрейда. Разработка З. Фрейдом известной концепции бессознательного, широкое, часто скандальное ее обсуждение, дальнейшие теоретические разработки проблематики бессознательного (К.Г. Юнг, Э. Фромм и др.) привели к тому, что внесубъектное творчество стало пониматься большинством не следствием влияния внешних, божественных влияний (муза), а проявлением внутренней, бессознательной активности самого человека.

Значимость рационалистических и иррационалистических традиций в философии позволяет рассматривать их понимание/отношение к феномену внесубъектного творчества как общефилософскую позицию. Обобщая и фиксируя в ней главное, отметим следующее. Выделены три принципиальные варианты возможного теоретического будущего феномена внесубъектного творчества. Оно, во-первых, может иметь только субъективную значимость, поскольку развитие рационалистической методологии приведет к умению решать творческие проблемы. Во-вторых, внесубъектное творчество может иметь принципиальную, объективную природу. В-третьих, можно предположить наличие двух подходов к миру, научного – где творчество должно и может быть рационально исчерпано, и художественного – где творчество остается внесубъектным феноменом. Выведение этих трех принципиальных возможностей позволяет охватить всю ситуацию с феноменом внесубъектного понимания творчества в целом, что достаточно важно для мысли. Но обязательно отметим, что данные возможности не выведены как итог долгих целенаправленных, специфических усилий, а, скорее, поддерживаются верностью определенной традиции, т.е. они могут быть заподозрены в догматизме и не критичности. Наполнение аргументами данных позиций и выведение победителя среди них нужно брать из конкретных исследований.

Дата добавления: 2014-11-08; просмотров: 471; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!