Демократическая проза 1760-х годов

Жанры в литературе XVIII в. развивались не равномерно. Преобладала поэзия в первой половине XVIII в. В прозе в ту пору существовали как бы две различные литературы — рукописная и печатная. Первая продолжала традицию допетровской литературы. Переписывались и распространялись жития святых, переводные и оригинальные повести духовного и светского содержания, произведения сатирических жанров. К ним примыкали и произведения типа «петровских» повестей, а также переводы романов, которые в большом количестве рукописных списков расходились в 1740-е гг.

Печатная литература почти не знала художественной прозы, были лишь единичные факты. Это обусловлено взглядом на роль литературы и писателя в обществе, т.к. литература должна была пропагандировать идею служения государству, просвещать нацию, внушать читателю понятия о долге человека и гражданина. Роман в то время воспринимался как жанр развлекательный.

Рукописная литература ассоциировалась со средневековой традицией. Следует учесть, что дворянство читало немецкие и французские книги в подлиннике, а читатели, не знавшие иностранных языков, приобретали рукописную книгу на Спасском книжном рынке в Москве.

Кружок переводчиков Сухопутного шляхетного корпуса, сложившийся к 1762 г., перевёл и напечатал несколько десятков книг. Одновременно были разработаны принципы искусства перевода, с сознательным приближением оригинала к русскому быту. Печатная романистика изменила отношение к литературному труду как к поэтическому священнодействию, доступному только избранным, низвело его на землю и открыло для начинающих писателей широкие возможности творчества. Был сделан первый шаг к профессиональному литературному труду, так как увеличение спроса на книги позволило оплачивать работу писателя. Переводчики первыми в русской литературе начали разработку стиля и приемов фабульного повествования, с описательной частью, авторской речью и речами действующих лиц. Кроме того, — и для прозы это оказалось очень важным, — в беллетристике стал сглаживаться разрыв между «высокой» печатной литературой и рукописной традицией. В сферу литературы были введены и рукописные переводы и переделки.

Первым оригинальным русским романистом считается Федор Александрович Эмин (ок. 1735—1770), на протяжении 1760-х гг. он играл заметную роль в литературно-общественной жизни. Эмин издавал сатирический журнал «Адская почта, или Переписка хромоногого беса с кривым», был союзником Н.И. Новикова в борьбе за сатиру «на лицо». Последним его трудом была оставшаяся незавершенной «Российская история...». Между тем его работа была первым опытом беллетризованного (в отличие от предшествующего — летописного) изложения русской истории.

В 1763 г. выпустил два перевода и роман собственного сочинения «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда». К удивлению читателей, в послесловии к роману он объявил, что под именем Феридата описал в романе собственную судьбу и приключения. Он происходил из семьи поляков, обосновавшихся в Боснии и принявших магометанство, одно время, по его собственным словам, служил «полковником» у алжирского бея, был захвачен пиратами в плен и через Испанию, Португалию, Англию, приняв православие, попал в Россию.

Романы Эмина являлись своего рода энциклопедией, знакомившей читателя со всемирной географией, историей, политикой; они были насыщены публицистическими вставками, рассуждениями на политические и морально-философские темы. В них не была описана Россия, ее быт и нравы, но освещались этические и социальные вопросы, в том числе и вопрос о крепостном праве.

Михаил Дмитриевич Чулков (ок. 1743—1792), в 1769—1770 гг. издавал сатирические журналы «И то, и сё» и «Парнасский щепетильник». В это время появились и другие его сочинения.

Четыре тома «Пересмешника, или Славенские сказки» Чулкова вышли в течение 1766—1768 гг.; пятый, завершающий, был присоединен лишь к третьему изданию 1789 г. Предисловие к сборнику было демонстративно подписано — «нижайший и учтивый слуга общества и читателя Россиянин». Чулков принципиально выступил как русский писатель и пожелал строить свое сочинение на русском материале.

«Пересмешник» задуман как цикл новелл и повестей по типу сборника сказок «1001 ночь» со свободной композицией, с двумя героями-рассказчиками. Во вступительной части дано беллетристическое описание русского быта. Чулков стремился к созданию не сатирического, а комического рассказа. Он первым в России начал «склонение на наши нравы» прозаических сюжетов. Опираясь на такие полуфольклорные жанры, он создал плутовской рассказ.

Произведения Эмина и Чулкова и др. удовлетворяли образовательные и эстетические запросы широкого круга грамотных людей, приобщившихся к письменной культуре. Их творчество обогащало литературу послепетровской России ценностями демократической культуры: фольклор, традиционные формы быта, чувство национальной самобытности и т.п. Они вводили в литературный оборот черты простонародной, не книжной культуры.

Поэты кружка М.М. Хераскова (Майков, Богданович, Херасков)

Новое поколение молодых дворянских поэтов продолжают разрабатывать традиционные жанры классицизма. В торжественной оде следуют традициям Ломоносова. В трагедии авторитетом остаётся Сумароков, в чем-то пытаются реформировать систему его трагедии. Работают они и в таких жанрах, как комическая опера, нравоучительная притча, дидактическая поэма. Херасков пытается перенести на русскую почву жанр мещанской «слёзной» драмы.

Их новаторство сказалось в жанрах интимной лирической поэзии, героической эпопеи, бурлескной и сказочной поэм.

Возросший интерес к народной поэзии проявился в публикациях фольклорных источников (1760-е). Воздействие фольклора на литературу становилось частью общего процесса демократизации литературы, сказалось на творчестве В.И. Майкова и И.Ф. Богдановича, в частности в басне и комической бурлескной поэме.

Творчество Василия Ивановича Майкова (1728—1778) было многообразно: торжественные оды, трагедии, комические оперы, басни, и др.

В сборнике «Нравоучительные басни» (1766 г.) Майков развивает традиции сумароковской притчи, приближая её к фольклорным истокам демократической сатиры. Приёмы освоения фольклора в баснях Майкова: это обращение к сюжетам сказок и анекдотов, введение в басни пословиц и поговорок:

Погнали гостя вон, сказавши то ему: /«Здесь вашу братью /Встречают лишь по платью, /Проводят — по уму», заканчивает Майков басню «Осел, пришедший на пир к медведю во львиной коже».

Но основное место в его поэтическом наследии принадлежит героикомической поэме «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). Майков соединяет сатиру с бурлеском. Бурлеск тяготел к натуралистическим зарисовкам жизни социальных низов.

Сатирически изображён сонм богов мифологического Олимпа. Вот какими видит их Гермес, собирающий по приказу Зевса богов на совещание:

Плутон по мертвеце с жрецами пировал,/Вулкан на Устюжне пивной котел ковал,/ И знать, что помышлял он к празднику о браге. /Жена его была у жен честных в ватаге,/ Которые собой прельщают всех людей;/ Купидо на часах стоял у лебедей.

Помимо традиционного пародийного снижения божественных персонажей, этот прием важен для Майкова и как повод для включения в текст поэмы прямых намеков на своих литературных противников. Так, после описания занятий Аполлона:

Он у крестьянина дрова тогда рубил/И высунув язык, как пес уставши, рея,/Удары повторял в подобие хорея,/А иногда и ямб и дактиль выходил;/ Кругом его собор писачек разных был... —

Майков высмеивает незадачливых поэтов, и прежде всего Петрова:

И выслушавши все удары топора,/Пошли всвояси все, как будто мастера;/По возвращении ж своем они оттоле/Гордились, будто бы учились в Спасской школе. /Не зная, каковой в каких стихах размер,/ Иной из них возмнил, что русский он Гомер,/Другой тогда себя с Вергилием равняет,/ Когда еще почти он грамоте не знает,/А третий прославлял толико всем свой дар,/ И почитал себя не меньше как Пиндар.

Другой аспект содержания поэмы – в сатирическом высмеивании системы откупов. Избрание Вакхом Елисея в качестве орудия борьбы с откупщиками, поднявшими цены на вино, — сюжетный стержень действия поэмы.

Поэма Майкова передаёт повседневный быт городских низов, её герои — ямщики, купцы, полицейские. Уподобление поведения простолюдинов действиям античных героев и богов образует комический эффект и лежит в основе художественной специфики данного жанра. Но в поэме снижены и мифологические персонажи. По замечанию исследователя, Майков сознательно смешивает два типа комических поэм: «Под покровом жанра героикомической поэмы перед читателем представали жизненно яркие бытовые сцены».

До «Елисея» органичное восприятие фольклорных традиций в жанрах классицизма встречалось преимущественно в баснях. Заслуга Майкова состояла как раз в том, что он использовал традиции фольклора в крупном эпическом жанре. В поэме одновременно присутствуют элементы былинного эпоса и мотивы народных сказок, вплоть до прямой цитации народной песни.

Былинный эпос воплощён в фигуре ямщика Елисея. Елеська тако спит, как спали встарь герои,/Что инако нельзя их было разбудить,/Как разве по бокам дубиной походить./О вы, преславные творцы «Венецияна»,/«Петра златых ключей», «Бовы» и «Ярослана»!/ У вас-то витязи всегда сыпали так,/ Что их прервати сна не мог ничей кулак:/ Они то палицу, соделанну из стали,/ Пуд с лишком в пятьдесят, за облако метали./ Теперь поверю я, что вы не врали ввек,/Когда сыскался здесь такой же человек.

Жанр волшебной сказки реализован в мотивах чудесных перевоплощений. Таков мотив шапки-невидимки, подаренной Елисею Гермесом.

Обилие в поэме пословиц и поговорок роднит её с басенным жанром. В данном случае они не только нравоучительную функцию выполняют, но и воплощают народность мировосприятия, подготавливая открытия Крылова.

В ещё большей мере отход от принципов художественного мировосприятия классицизма в жанре эпической поэмы демонстрирует сочинение Ипполита Фёдоровича Богдановича (1743-1803) «Душенька», «древняя повесть в вольных стихах», как определил её жанровую принадлежность издатель поэмы. В 1783 г. впервые издан полный текст «Душеньки», вольное переложение повести Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона».

В основе сюжета повести Лафонтена лежал античный древний миф, пересказанный Апулеем в романе «Золотой осёл». Французский поэт сохранил сюжетную канву, передав её в прозе с лирическими отступлениями.

Новаторство Богдановича – в переложении повести Лафонтена стихами, вольным разностопным ямбом — размером русской стихотворной басни. При этом автор вводил простонародные выражения, фольклорные фразеологизмы, диалектные формы. Древний миф о любви Психеи и Купидона превратился под пером Богдановича в шутливую сказочную поэму.

«Собственная забава, в праздные часы, была единственным моим побуждением, когда я начал писать Душеньку».

Главное, что открывала манера эпического повествования Богдановича — это возможность проявления личности автора. Тон задушевной непосредственной беседы автора с читателем, в котором выдержано всё повествование «Душеньки», полностью противоречил традиционным нормам высокого эпического стиля. Автор – очевидец событий, доверительно комментируя происходящее, сообщая читателю подробности невероятных приключений героини. После описания дворца, в котором Амур поместил Душеньку, Богданович замечает:

Желал бы описать подробно /Другие редкости чудесных сих палат, / Где все пленяло взгляд/ И было бесподобно,/.../ И если я сказал о сих палатах мало,/ Конечно в том меня читатели простят,/ Я должен следовать за Душенькою в сад,/ Куда она влечет и мысли всех и взгляд.

В подобной форме ремарок в эпическом произведении зарождались предпосылки манеры Пушкина в сказочной поэме «Руслан и Людмила», а также романе «Евгений Онегин».

Присутствие авторского голоса в повествовании о мифических временах Древней Греции определяло стиль поэмы. Автор подчеркивает, что он рассказывает сказку. Эпический стиль снижен до уровня разговорной речи. Так шло формирование новой системы эстетических представлений, где нормативность поэтики классицизма уступала место конкретному выражению чувств и впечатлений автора.

В отличие от Майкова, Богданович в «Душеньке» ориентируется преимущественно на один жанр фольклора — на жанр волшебной сказки. Характерные для сказки устойчивые фразеологические формулы составляют постоянный фон повествовательной манеры автора: «Царевну пусть везут на самую вершину Неведомой горы, за тридесять земель, Куда еще никто не хаживал досель...»; «Уже чрез несколько недель Проехали они за тридевять земель»; «Куда по повестям везде известным ныне, Ни зверь не забегал, Ни птицы не летали...» и т. п.

Испытания, назначенные Душеньке, схожи с традиционными сказочными испытаниями: мотив посылки героини за живой и мертвой водой, задание достать золотые яблоки в саду, охраняемом Кащеем Бессмертным. Упоминаются в поэме и Змей-Горыныч, и Баба-Яга, и Царь-Девица, и меч-самосек. Фольклорные персонажи русской народной сказки действуют в «Душеньке» наряду с древнегреческими богами. Мир античной мифологии наполняется мотивами русского фольклора, национального быта, в лексико-стилистическом строе поэмы высокие славянизмы соседствуют с просторечными формами, а фразеология античности перемежается с оборотами народных сказок.

В этой разнородности лексики, пестроте стиля отражался отход от нормативности поэтического мышления эстетики классицизма.

Шутливая поэма Богдановича «Душенька» - крупное достижение русского классицизма, обозначила собой своеобразный рубеж развития этого направления в эпическом жанре.

Особая роль среди поэтов сумароковской школы принадлежала Михаилу Матвеевичу Хераскову (1733—1807). Воспитанник Сухопутного шляхетского корпуса, вскоре после окончания учебы служит куратором при Московском университете. Посвящает себя литературным занятиям, вскоре возглавил кружок молодых поэтов, группировавшихся вокруг журналов «Полезное увеселение» (1760—1762), «Свободные часы» (1763) и «Доброе намерение» (1764).

Главное место в этих журналах занимала поэзия, в основном лирическая. Их лирика уходит от тематики гражданственного содержания в область отвлеченного философствования на моральные темы. Воспевание дружбы и душевных добродетелей становится определяющим мотивом в лирике этих поэтов. Излюбленными жанрами лирики становятся дружеское интимное послание, анакреонтическая и горацианская ода, стансы, т.е. жанры, дававшие простор для разработки мотивов частной жизни и проповедования умеренности. В дружеских посланиях звучит идея духовного избранничества, порой проповедь духовного затворничества и подчеркнутая аполитичность.

В 1762 г. Херасков выпускает сборник «Новые оды», самим названием подчеркивается принципиальное отличие от традиции похвальной торжественной оды Ломоносова.

Музы, музы возыграйте/ На своих гремящих лирах,/ И торжественно воспойте/ Добродетели уставы./ Что на свете есть прекрасней?/ Что прельщать нас боле может,/ Как душевна добродетель?..— в оде 23-й «О добродетели». Пафосу гражданского служения и политической активности ломоносовской оды противопоставляется назидательность, а единственным средством достижения социальной гармонии и уничтожения зла объявляется нравственное самоусовершенствование.

В 1769 г. вышел новый стихотворный сборник «Философические оды». И здесь снова призыв к совершенству человека.

В романе «Нума, или Процветающий Рим» (1768) Херасков создаёт утопическую картину правления идеального монарха. «Для справедливого монарха нет стыда, по своим ли мнениям, или по чужим он законы учреждает; только бы полезны они были общему установлению», — заявляет автор устами мудрой нимфы Егеры, советчицы Нумы.

В историю русской литературы XVIII в. Херасков вошел главным образом как автор героической эпопеи «Россияда». Замысел поэмы возник в самом начале 1770-х гг. Он изучал исторические источники восемь лет. Этот опыт был одним из первых, в то время русская литература еще не имела законченных образцов в данном жанре, хотя попыток было много. Это свидетельствовало о потребности создания национальной эпопеи. И обращение Хераскова к созданию «Россияды» объясняется его искренним убеждением, что без национальной эпопеи русская литература не может занять достойного места в ряду других европейских литератур.

В написании поэмы он учитывал опыт предшественников в жанре эпопеи. Это видно из историко-литературного обзора «Взгляд на эпические поэмы» к 3-му изданию «Россияды».

В 1778 г. работа над «Россиядой» была завершена, и в 1779 году поэма увидела свет.

Избрав сюжетом «Россияды» исторические события, связанные со взятием Иваном IV в 1552 г. Казани, Херасков исходил из осознания того, что основу подлинной эпопеи должно составлять событие, имевшее поворотное значение в судьбах мира. В русской истории подобной масштабностью, в его глазах, была отмечена деятельность Петра I. Правда, он признает, что писать о царствовании Петра героическую поэму время еще не настало. «Россияда» поставлена им в один ряд с «Генриадой» Вольтера.

Во взятии Иваном Грозным Казани автору видится окончательное торжество длительного и мучительного процесса освобождения русского государства от последствий монголо-татарского владычества. Другая цель заключалась в том, что содержанием поэмы автор утверждал некоторые насущные современные аспекты внешней политики. Г.А. Гуковский отмечал, в обстановке русско-турецкой войны 1768—1774 гг. за обладание Крымом обращение русского автора к подобному сюжету по-своему являлось актом идеологической поддержки военных мероприятий Екатерины II. В этом заключалась своеобразная политическая актуальность «Россияды».

В поэме история оказывается лишь областью проявления божественного промысла. Уже композиционный зачин «Россияды» — явление во сне Иоанну тени замученного татарами Александра Тверского. Автор опирается здесь на авторитет Тассо, используя в отдельных свойствах композиции его опыт.

Выбор поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим» в качестве образца «Россияды» лишал её художественной актуальности.

Херасков следует фактам истории, избирая конкретное историческое событие предметом эпопеи, проявив себя последователем ломоносовского метода в данном жанре.

Новаторство Ломоносова заключалось в понимании, что движущим началом была логика исторических событий, оказавших положительное воздействие на русское государство. Пётр I как историческое лицо, реформатор на троне, выступал вершителем судьбы России. Поэтому аргументом в утверждении эпохальности дел Петра для Ломоносова остаётся сама история, в связи с этим, в его поэме нет фантастики и волшебства.

Херасков всё совершающееся в поэме подчиняет Провидению, поэтому история в «Россияде» показана в двух планах: реальные исторические события обусловлены фантастическими силами. Все препятствия на пути войска Иоанна и при осаде Казани изображаются как результат действия Безверия и Злочестия, черных сил ада, покровительствующих ордынцам. Это позволило исследователям говорить о наличии в структуре эпопеи двух начал, «героического» и «романического», приобретающих в поэме оригинальное идеологическое осмысление. «Героическое начало в поэме связано с „русской“ линией, с борьбой народа за свое освобождение. Романический элемент чужд этой линии. Наоборот, события, связанные с противодействием татар русскому натиску, лишены героической окраски». Это выражено и в стиле: «романическому» началу сопутствует усложненная система, сочетающая в себе элементы античной мифологии и рыцарских романов. В этом Херасков по-своему следует примеру Тассо. Эпизоды, изображающие русское войско, в особенности действия царя, содержат элементы высокого стиля библейских книг.

Описания сражений даны в традиционной для классицизма системе аллегорических уподоблений. Подвиги русских сравниваются с действиями Ахилла, Геракла и других античных героев.

«Россияды» расценивалась как поэтический подвиг в формировании национальной эпической традиции. Но в это время русская литература обогатилась творчеством Державина, Фонвизина.

Дата добавления: 2014-05-03; просмотров: 559; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!