Текст без преамбулы

О. Хворостова, ЛР-51

«О глокой куздре замолвите слово»

(или хотя бы о Филологической деве)

«Ты филолог? Ты что-то такое коллекционируешь, да?» – вопрос, заставляющий нервно вздрогнуть и внимательно взглянуть на собеседника: не притворяется? Притворяется. Отлегло. А всё-таки грустно – слишком уж многие не знают, что же мы такое-эдакое «коллекционируем»…

Может быть, для того и завелась на просторах Рунета Филологическая дева с профилем Вирджинии Вулф и гипотетическим значком «граммар наци» на гипотетическом лацкане? Но – по порядку.

Мы с вами живём в дни, когда слово уже не Бог, да и не Бог весть что. Прошло то времечко, когда поэты-шестидесятники собирали стадионы слушателей, журнал «Новый мир» издавался миллионными тиражами, а сборник стихов Андрея Вознесенского можно было совершенно случайно увидеть на полке в сельском продуктовом. Поколение Бродского (да и пара-тройка следующих «дворников и сторожей») его словами маркировало себя как последнее поколение, для которого важна культура. «Человеку, читавшему Диккенса, сложнее выстрелить в себе подобного, чем человеку, Диккенса не читавшему», да? Эссе «Меньше единицы», 1976 год, пророческая в некотором роде фраза: «Liberté, Egalité, Fratеrnité … Почему никто не добавит Культуру?» Первое, второе и третье уже давно покоятся на лаврах с почётным статусом Заслуженного симулякра. А где четвёртое? Легло в ряды этих, упокоенных? Где наш достопочтенный господин Логоцентризм? Жив ли вообще курилка?

Вопрос состоит даже не в том, кто, что, как, когда и почему оскопил русскую речь в области её главной – так сказать, детородной или самое себя воспроизводящей – ценностной составляющей. Ответов много, но все они не о том и уводят нас в область всё тех же симулякров.

Массовая культура, трагикомический оксюморон современного бытия, планомерно поглощает топос Логоса. Невежество как принцип – это, конечно, крайнее проявление антикультурного остракизма. Встречается. Слава Богу, пока ещё довольно редко встречается. Но ведь летят же «остракирующие» черепки в огород словесной культуры и от фраз вроде: «ну для меня язык не самоцель, а средство», или: «как хочу, так и пишу (говорю)»! Повод хотя бы мысленно нажать на спусковой крючок, не правда ли? В итоге удивительно гибкий, поливалентный, текучий язык оказывается в роли инструмента в куриной лапе неумелого подмастерья. Результат – инструмент сломан. Какой вопрос задаёт себе член «consumer society» (если, конечно, замечает поломку)? Он не думает о том, как бы починить этот, если уж на то пошло, «инструмент». Он думает о том, где бы добыть новый. Психология потребителей: купить – использовать – выбросить – купить… ну и так далее. Как там у Хаксли? «Мир держится не на гениях, а на тех, кто коллекционирует марки и выпиливает рамочки», да? Но где добыть новый язык взамен сломанного? Увы, негде. Однако наш «consumer» не отчаивается: есть испытанный метод заплаты, костыля и подвески, так что несчастная русская речь уподобляется сюрреалистической фантасмагории с полотна Сальвадора Дали.

Вот-вот в словарях появятся странные словечки вроде «няшно», «юзать», «кофе экспрессо» (перед лишним родом не устояли, не устоим же и перед лишней буквой!). Неразличенью форм глаголов на -тся/-ться недолго уже осталось дожидаться (или дожидатся?) статуса языковой нормы…

Массовый отток поколения 90-х от литературы, сопровождаемый в той же пропорции притоком к иному источнику информации о жизненных ценностях, конечно же, вполне закономерен. Пугает не это; пугает по-настоящему то, что ценностей-то в этом новом источнике, в сущности, нет. Они подменяются собственными отражениями так же легко и быстро, как, скажем, происходит смена костюмов в мюзикле «Нотр Дам де Пари», так что современная массовая культура подошла к полному отрицанию смысла одного из компонентов собственного наименования. И это, конечно же, не слово «массовая».

Если ценностный план мейнстрима 50-х – 60-х позволял выстроить на его основе целую художественную парадигму поп-арта, то современный выморочный и мертвенный масскульт ничего подобного ни себе, ни нам позволить уже не в состоянии. Угасающий постмодернизм взламывал эту выморочность, якобы приняв правила игры, на самом же деле сохранив от них только форму. Однако ведь ломать – не строить, какую бы сложную теоретическую платформу под слом «храма старой веры» мы ни подвели. Есть здесь и ещё один аспект неминуемого отхода от эстетики постмодерна: постмодернистский карнавал, взлом масочной реальности в большой мере так и остался забавой для «своих».

Нет, о полном бескультурье говорить ещё рано: из пятнадцати-двадцати подростков хоть один, два прочли, например, «Мастера и Маргариту» или, там, «Сто лет одиночества», что-то из Довлатова, Павича, Ремарка, Бродского. Процентов двадцать современной молодёжи (а это не так уж мало) смотрят элитарное кино, ходят на выставки, слушают музыку, не вписывающуюся в поп-формат, читают, пишут, издают стихи. Здесь, пожалуй, в большинстве случаев не стоит говорить об осознанном выборе, ибо душа не может жить без того, без чего она не может жить. Наиболее хорошо подготовленными к выживанию в культурном вакууме остаются потомственные интеллигенты – просто потому, что генетически усвоенные нравственные императивы не так уж просто изжить. Но всё-таки двадцати процентов мало, так мало! Да и к тому же всё это современное молодое «культурничанье» – тоже «для своих», группками, с эдаким взглядом сверху вниз на тех, кто находится вне «круга».

Может сложиться ложное впечатление: дескать, автор продвигает один из донельзя замыленных лозунгов типа «Культуру – в массы!» или «Массы – в культуру!». Нет, автор вполне отдаёт себе отчёт в бесплодности подобного действия. Внедрение одного в другое ничего не даёт и дать не может. Закономерность, преследующая все половинчатые меры, не правда ли? Окуклившиеся стереотипы массового мышления требуют взлома изнутри, причём, на всех уровнях.

Пока круг завсегдатаев, скажем, «Национального корпуса русского языка», «Журнального зала» или «Интелроса» численно не сопоставим с легионами «двача», «удаффа»[1] и им подобных резервуаров с эмоциональным отстоем, пока очередное молодое поколение мнит себя последним околокультурным, зависая в крошечных арт-кафе, пропадая в пропастях слэма и трэша[2] (да и на том же дваче, чего греха таить), – так вот, всё это время затягивается, затягивается удавка на шее свободного русского слова.

Вопрос – что мы можем сделать супротив? Мы, рядовые филологи и филологини, да и просто люди, которым небезразлична судьба Культуры с большой буквы? Кажется, в Священном Писании сказано что-то вроде «Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся». Начинать с малого – с расширения собственных «знаньевых» горизонтов. С пересечения и размыванья границы между арт-кафе и улицей. Согласитесь, группы людей, ходящих по электричкам и скандирующих стихи Ахматовой или Маяковского, должны привлекать к себе внимание. Ведь народ уже давно не жаждет хлеба и зрелищ. Народ жаждет «пивасиков» и «видосиков». Как сказала одна «современный поэт», «так дадим же всем по потребностям, чтоб отбить потребности к чёрту!». Надеюсь, она именно об этих потребностях говорила… Это, конечно, из области фантастики – чтоб дядя Вася, придя с завода, не плюхнулся с пивом перед футболом или боевичком. Слишком много люмпен-поколений потрудилось над тем, чтобы дядя Вася никогда не прочитал «Улисса» или «Приглашение на казнь».

Если нет возможности пресечь поток ширпотреба, вываливаемый на несчастные головы граждан из государственного теле- и радиоэфира, то, может быть, стоит попытаться сделать что-то в среде Интернет-общения? Если уж так популярен сетевой троллинг, то почему бы не поставить его на службу расширения массового сознания, так сказать, взломать это сознание изнутри? Психология «тролля» изначально в самом общем смысле базируется на психологии провокации. Но что плохого в том, чтобы спровоцировать кого-нибудь прочитать, например, «сказочки» Татьяны Толстой, или посмотреть фильм «Полторы комнаты», или сходить в театр на «Кислород» Вырыпаева? Можно, скажем, анонимно бомбить личные странички потенциальных жертв такого троллинга записями передач канала «Культура». Можно рассылать по списку друзей стихи или прозу без названия и без автора – пусть ищут. Можно – смеяться.

Смеяться словом.

Собственно, об этом – мемы-макросы, коллективное Интернет-бессознательное. Не все, конечно. Только те, которые нацелены на переосмысление языка, на взлом привычных алгоритмов профанного «речемышления», на отстаивание ценностей литературоцентристского топоса. То есть, речь идёт в первую очередь о «еноте-каламбуристе», «омской птице» и «филологической деве».

Стоит, наверное, рассказать о природе макросов в целом. Они нацелены на современное восприятие с его запросами как можно большей визуализации и как можно меньшей вербализации содержимого. Такие мемы представляют собой комплекс-имидж, в котором изображение становится общим, а подпись – частным, концентрированным идейным центром смысловой композиции мема. Для примера:

– это типичный енот-каламбурист. Почему каламбурист? Потому что кавалерист или гладиолус. Абсурд каламбура вызван расщеплением внутренней формы слова, смысл этого расщепления в том, чтобы взглянуть на привычное под иным углом, взломать стереотип о том, что, мол, все слова уже сказаны.

Вот ещё один персонаж – омская птица. Тоже непонятно на первый взгляд: почему омская, почему птица и почему именно с ней связаны такие странные подписи? Однако объяснение довольно простое: года с 2009-го славный город Омск по прихоти странников сети почитается главным пристанищем русского наркотически расширенного сознания. Примерно тогда же возник и визуальный ярлык Омска – персонаж картины «Winged Doom» немецкого художника Хайко Мюллера. Это зловещая птица в красном плаще с трёхрогим капюшоном, отдалённо напоминающая средневековые маски чумных докторов, Medico della Peste. Афоризмы птички призваны отражать «сломанный язык» наркоманского мышления, на деле же перевороту и доведенью до абсурда подвергается традиционная синтагматика обыденной речи. «Попугай меня, воробей его» – такой себе «Дар слова» для бедных. Этим-то и хорош – нестандартностью и вместе с тем доступностью мысли.

И наконец – Филологическая дева. По причине гендерных особенностей филфаков разных стран и народов Дева встречается пилигримам Интернет-пространства гораздо чаще, чем Филологический дэв. Её жизненный топос – область принципиальных литературонавистников и профессиональных любителей языка, средоточие Интернет-фольклора студентов-филологов и студенток-филологинь (филоложек, филолухов, ололологов – кому что по душе). Так, например, её видели сокрушающейся о том, что во время сессии на филфаке курятник превращается в серпентарий; о том, что раз одын кофе, то и одын булка; что она устроилась на работу в среднюю школу, и теперь, мол, «достать чернил и плакать». Она – хорошая девочка, она читает первоисточники, она записывается в библиотеки походя, за хлебом выскочив, она учит английский, немецкий, старославянский языки у их носителей. Как показывает статистика, её любят даже те, кто употребляет третье лицо возвратного глагола с мягким знаком после «т». Хотя последнее, конечно, не может её не раздражать; она даже утверждает, что «у особо неграмотных людей рядом с сердечком «ВКонтакте» написано «мне нравиться». Приговор Филологической девы – «Рассмеять!» (или десять лет без права переписки «ВКонтакте», «Одноклассниках» и прочее, и прочее, но это уже досужие домыслы).

Конечно, не совсем правомерно говорить, что мемы-макросы суть продукт коллективного творчества; авторы есть, просто особо удачные картинки моментально разбегаются по личным блогам, страничкам соцсетей, форумов и так далее. И бродят енотики, птички и филологические девочки по бескрайним просторам Рунета, заставляя совершенно случайных людей смеяться – и думать. Думать о том, не стоит ли прислушаться к собственному языку, к его музыке, юмору и – к трагедии его опустошения.

В этом смысле не так уж плохо быть коллекцией частей речи, как вы считаете?

[1] Двач, удафф.ком и некоторые другие сайты – признанные месторождения сетевого троллинга и фекальной «культуры»;

[2] Слэм – соединение стихотворения и перформанса, зачастую «очищенное» от ценностной составляющей, Трэш (от англ. trash – мусор) – современная культура отрицания, с одной стороны, отторгшая авторитеты предшествующих культурных эпистем, с другой стороны, направленная против морального ничтожества современного «маленького человека» и призывающая его (обыкновенно в довольно резкой императивной форме) к самоуничтожению.

Дата добавления: 2014-11-08; просмотров: 320; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!