КАК НАУКИ

СТАНОВЛЕНИЕ НЕЙРОПСИХОЛОГИИ

Германия

Законодательные нормы о труде появились в Германии сначала в праве отдельных госу-дарств. Общегерманское законодательство 1891-1909 гг. запретило труд женщин на подземных рабо-тах, предусмотрело четырехнедельный отпуск, ограничило -продолжительность рабочего времени дня сначала 11, а затем 10 часами (на предприятиях с числом рабочих более 10 человек). В 1891 г. было запрещено использовать в промышленном производстве труд детей моложе 13 лет.
В 80-е годы XIX в. в Германии были введены законы о страховании рабочих: в 1883 г. был принят закон о страховании на случаи болезни, в 1884 г. - от несчастных случаев, в 1889 г. - по ста-рости и инвалидности. Размер пособий, установленных германским законом, был незначителен. При создании страховых фондов обязанность вносить страховой взнос ложилась не только на буржуазное государство и предпринимателей, но и на самих рабочих.
В целом законодательство о труде в течение XIX и в начале XX вв. под влиянием меняющих-ся общественных условий и, прежде всего, в связи с ростом рабочего и общедемократического дви-жения претерпело значительные изменения и приобрело новые социальные черты.

Установление взгляда на головной мозг как на орган психической деятель­ности можно причислить к величайшим научным открытиям человечества. Доказательства того, что душевная деятельность является проявлением функ­циональной активности мозга и особенно коры больших полушарий, черпаются из различных источников: из сравнительной анатомии, эмбриологии, из физиологии, антропологии, клинических наблюдений, патологической анатомии и гистологии. Исторически первые попытки решить проблему со­отношения между душевными процессами и телом человека производились в рамках существующих до нашей эры философских и религиозных воззре­ний и на самом обобщенном уровне сводились к поиску органа, которому можно было бы приписать роль «вместилища» психики. В наиболее ранних взглядах в таком качестве выступало все тело, но позднее в Древнем Вавило­не, Египте, Китае, Индии и Греции начало разрабатываться представление о кровообращении как главном факторе телесной и психической жизни. Осо­бую роль сыграло древнегреческое учение о пневме как особом тончайшем веществе, циркулирующем по кровеносным сосудам и выполняющем функ­цию носителя психики.

Направленность мышления медиков того времени преимущественно на гуморальный носитель психики вовсе не означала, что игнорировались дру­гие органы, предположительно предназначавшиеся для выполнения душев­ных функций. В античной науке Востока и Греции в подобном контексте дол­гое время конкурировали между собой две теории — «сердцецентрическая» и «мозгоцентрическая».

Мысль о том, что мозг есть орган ощущения и мысли, принадлежит древ­негреческому врачу Алкмеону из Кротоны (6 в. до н. э.), который пришел к подобному выводу в результате хирургических операций и наблюдений за по­ведением больных. В частности, он утверждал, что ощущение возникает бла­годаря особому строению периферических чувствующих аппаратов, которые имеют прямую связь с мозгом. Ощущения, по Алкмеону, являются исходным пунктом всей познавательной работы: «Мозг доставляет (нам) ощущения слу­ха, зрения и обоняния, из последних же возникают память и представление (мнение), а из памяти и представления, достигших непоколебимой прочнос­ти, рождается знание...». Тем самым все психические процессы, возникаю­щие из ощущений, связывались с мозгом. Однако мозг в качестве органа, по­ражение которого обусловливает душевную болезнь, еще не рассматривался, и дифференцированный подход к его различным участкам не осмысливался.

Алкмеон был современником Пифагора— философа и основателя «союза», признававшего бессмертие души и ее переселения из тела в тело в конце фи­зической жизни. В рамках системы своих представлений о мироздании как воплощенном свойстве чисел пифагорейцы помещали разум в мозгу, а душу в сердце. Процесс познания становился процессом числового выражения по­знаваемого. «Сердцецентрических» взглядов на локализацию души придер­живался и Эмпедокл.

Вслед за Алкмеоном мозг как орган психики трактовался и Гиппократом(5 в. до н. э.), считавшим его большой губчатой железой. В соответствии с ранними взглядами Гиппократа, мысли приходят в голову при посредстве воз­духа, который поддерживает неразрывную связь организма с миром и прино­сит извне разум, а в мозгу выполняет психические функции. Позднее учение о единой стихии (воздухе) заменяется учением о четырех жидкостях (крови, слизи, черной и желтой желчи), сочетание которых определяет здоровье и психические качества человека. Чувства и страсти помещаются Гиппократом в сердце.

Как в античные времена, так и позднее решение вопроса о телесной лока­лизации души непосредственно зависело не только от анатомических знаний, но и от философско-психологических, а также религиозных представлений. Основатель идеалистического направления в философии, ученик Сократа — Платон— разделил бессмертную, божественную и невидимую душу на три части и определил для каждой из них свой орган. Умственную, господствую­щую часть он располагал в голове (потому что она ближе к божественным не­бесам), «гневливую», борющуюся за справедливость — в груди, а чувственную, низшую и общую с животными — в брюшной полости.

Взгляды Алкмеона на мозг как основной орган психики в течение несколь­ких столетий рассматривались только как гипотеза. Два века спустя Аристо­тель,находившийся под сильным влиянием учения Гиппократа, вновь воз­вращается к идее неделимости души и начинает трактовать последнюю как способ организации живой материи, форму живого органического тела, а также состояние его активности. Аристотелю принадлежит учение об «общем чув­ствилище», просуществовавшее вплоть до XIX в. Суть его состоит в том, что для восприятия образов вещей необходимо, чтобы тело обладало двумя спе­циализированными устройствами: органами чувств и центральным органом, который одновременно выполняет и роль органа осязания. Тело как бы при­растает к этому органу и становится его инструментом. Хотя душа бестелесна, ее носителем является особое органическое вещество — пневма, которая вы­рабатывается в крови. Органом души у Аристотеля вновь становится сердце, а мозг рассматривается как железа, выделяющая слизь для охлаждения «тепло­ты сердца» и крови до нужной нормы.

В 3 в. до н. э. александрийскими врачами Герофилом и Эразистратом, про­изводившими вскрытие человеческих тел, были дифференцированы нервы, ранее не отличаемые от связок и сухожилий, а также обнаружены различия между чувствительными и двигательными волокнами. Кроме того, ими де­тально описан мозг и обращено внимание на кору с ее богатством извилин, отличавшую человека по умственным способностям от животных. Герофил считал, что «животная душа» (в отличие от «витальных духов», образуемых воздухом, поступающим из легких в сердце и разносимых по артериям) лока­лизуется в отдельных частях мозга, причем главное значение в этом отноше­нии придавалось мозговым желудочкам.

Схожих в отношении локализации души представлений придерживался и римский врач Гален (2 в. н. э.), также полагавший органами души мозг с его желудочками, сердце и печень. С каждым из них он связывал части психичес­ких функций, по описанию похожие на предложенные Платоном. Опираясь на гуморальную концепцию в возникновении различных психических свойств (темпераментов), Гален представлял нервную систему в виде ветвистого ствола, каждая из ветвей которого живет самостоятельной жизнью. Мышца приводит­ся в движение нервом посредством проносящейся по нему психической (ду­шевной) пневмы — своеобразной эфирной субстанции, подобной разогретому воздуху, — в учении Галена впервые появляются зачаточные представления о психическом факторе как возможном источнике движения. В 4 в. н. э. Немези-дий еще продолжал рассматривать передний желудочек мозга в качестве «вмес­тилища» восприятия и воображения, а средний и задний — как «вместилища» мышления и памяти. Подобные взгляды продержались до конца XVII — нача­ла XVIII вв., когда впервые стали искать материальный субстрат психических процессов в плотном веществе мозга, детально исследованном главой италь­янской анатомической школы Везалием еще в XVI в. Это позволило ученым того времени вновь вернуться к представлениям о неделимости психических процессов и предпринять попытки найти для них единый «мозговой орган».

Параллельно на этом же этапе становления науки фран­цузским философом и математиком Р. Декартом, зани­мавшимся физиологическими исследованиями, разра­батывается понятие о рефлексе (хотя сам термин еще отсутствует). По его схеме, взаимодействие организма с окружающими телами опосредуется нервной машиной, по сути автоматом, состоящим из мозга как центра и «не­рвных трубок», расходящихся от него. Внутри каждой из трубок находится натянутая нить, сокращающаяся, когда на ее периферический конец воздействует какой-то вне­шний предмет. Результатом этого становится открытие

клапанов, благоприятствующих перемещению «животных

духов» от мозга к мышцам, и сокращение последних. Душа соединена со всем телом, и особенно — с небольшой шишковидной железой, находящейся в се­редине мозга. Эта железа улавливает малейшие движения живых духов и даже иожет под воздействием впечатлений направлять их к мышцам. Таким обра зом, действия внешних предметов на окончания нервов признавались при­оритетными в качестве причины двигательных актов. Впервые источником возникновения психического стал стимул, вынесенный за пределы организма. В XVIIв. экспериментальное изучение мышц и нервов, а также удаление отдельных участков мозга, равно как и вся неврологическая практика, значи­тельно продвинули представления о связи психических процессов с их воз­можным материальным носителем. Но только в конце XVIII—начале XIX вв., ознаменовавшихся развитием психологических представлений о разложимо­сти психических процессов на некие изначальные психические «способнос­ти», клиницисты и анатомы того времени начали искать мозговой субстрат этих «способностей». Уже в середине XVIIв. английский анатом Т. Уиллис[Thomas Willis] указывал на роль «серой материи» коры и полосатого тела в качестве носителя животного «духа», в то время как «белая материя» мозга, по его мнению, обеспечивает доставку «духа» к другим частям тела, снабжая их ощущениями и движением. Ему же принадлежит и одно из первых мнений относительно объединительной роли мозолистого тела в работе двух полуша­рий. В 1779 г. немецкий анатом И. Мейер [I.Ch. Mayer] подтверждает гипотезу о том, что интеграция всех психических функций осуществляется мозолис­тым телом и мозжечком, а отдельные психические «способности» локализо­ваны в коре головного мозга, в белом веществе и в базальных областях мозга.

К числу наиболее известных относятся попытки круп­нейшего австрийского анатома начала XIXв. Ф. Галлялокализовать моральные и интеллекту­альные качества человека в различных частях головного мозга. В своих работах (1823 г.) он попытался представить его кору в виде совокупности «органов» или многочислен­ных психических способностей (смелости, честолюбия,инстинкта продолжения рода и т. п.). К этому присоеди­нилось предположение, что развитие отдельных участков коры, борозд и мозга в целом якобы влияет на форму черепа и поэтому исследование его поверхности позволяет диагностировать индивидуальные особенности личности. Подобные представ­ления, не имея ничего общего с наукой, носили умозрительный и полуфанта­стический характер, но идеи Галля о роли коры и связи умственных функций с лобными долями являлись важными и прогрессивными для своего времени и оказали существенное влияние на медицинскую общественность.

Взгляды Галля в 1824 г. были серьезно оспорены французским ученым П. Флоуренсом[Marie-Jean-Pierre Flourens], занимавшимся хирургическим изъятием различных областей коры в основном у птиц и имевшем возмож­ность по их поведению судить о возникших последствиях. Эксперименты Флоуренса были важны для его времени, но его несколько механистические выводы о том, что «кора функционирует как единое целое», с позиции сегод­няшнего дня не могут рассматриваться как корректные из-за того, что прово­димые им операции касались мозга низших позвоночных, имевших лишь за­чатки элементарных психических процессов.

В первой половине XIX в. в публикациях Ж.-Б. Буйо [Jean-Baptiste Bouillaud] и М. Дакса [Marc Dax], выпол­ненных по результатам медицинских наблюдений, впер­вые привлекается внимание специалистов к возможнос­ти потери речи в результате локальных поражений мозга. В 1861 г. французский анатом и хирург П. Брока [Paul BrocaJ, выступая в Парижском антропологическом обще­стве, представил материалы изучения двух больных с по­терей речи, обратив внимание на ее связь с поражением нижней лобной извилины левого полушария. Вызвав го­рячую дискуссию, эти наблюдения стимулировали целую серию исследований по локализа­ции функций в коре головного мозга, в том числе связан­ных с раздражением отдельных участков мозга электри­чеством. В 1874 г. немецкий психиатр К. Вернике [Karl Wernicke] описывает 10 больных с нарушениями понима­ния обращенной речи, имеющих локализацию очага по­ражения в задних отделах верхней височной извилины также левого полушария.

Примером иного методического подхода явились опыты немецкого врача Э. Гитцига [Eduard Hitzig], работавшего в 60-х гг. XIX в. в военном госпитале и имевшем доступ к пациентам с травмами черепа. Раздражая мозг этих больных слабым электрическим током, он установил, что подобные воздействия, приложимые к задней части мозга, заставляли глаза двигаться. С 1870 г. Гитциг к работам привлекает своего кол­легу — Г. Фрича [Gustav Fritsch], совместно с которым ставит ряд аналогич­ных опытов на мозге живых собак и подтверждает возможность инициирова­ния определенных грубых движений при раздражении конкретных участков мозга.

Конец XIX века ознаменовывается и другими крупнейшими успехами локализационистов, полагавших, что ограниченный участок мозга может являть­ся «мозговым центром» какой-либо психической функции: было замечено, что поражения затылочных отделов мозга вызывают нарушения зрительного восприятия, а поражения теменной области — утерю способности правильно строить предметное действие. Позднее возникает мысль, что в коре головного мозга можно выделить «центр пись­ма», «центр счета» и др.

Одновременно в качестве контраргумента появляются исследования другого плана, указывающие на неполноту потери тех или иных психических функций при локальных поражениях мозга, обратимый характер их нарушений, на связь их масштабности с общей потерей массы мозга. Так, известный английский невролог Джексон
[John Hughlings Jackson), проанализировавший накоплен­ные к тому времени противоречия в исследованиях потери речи, на основе динамического подхода выдвигает идею о трехуровневой организации работы центральной нервной системы. По его представлениям, никакая психическая функция не является результатом деятельности ограни­ченной группы клеток мозга, а имеет сложную «вертикальную» организацию: первый низший уровень представлен стволовыми отделами мозга, средний уровень — двигательными и сенсорными отделами коры, а высший — его лобными отделами. Важнейшим выводом из этого несколько устаревшего к сегодняшнему дню, но опережавшего свое время взгляда, являлась невозмож­ность прямого отождествления локализации симптома с локализацией функ­ции. Он также высказал предположение, что патологические процессы в мозгу должны проявляться не только выпадением каких-то функций, но и активи­зацией других функций за счет высвободившейся активности нервных обра­зований этих уровней. Таким образом, оценивать расстройство надо не толь­ко по симптомам выпадения функций, но и по симптомам высвобождения и реципрокной (взаимно-антагонистичной) активизации.

В середине XIX в. широкое распространение в биологии и медицине полу­чает концепция основателя современной патологической анатомии, немец­кого ученого Р. Вирхова[Rudolf Virchow] о так называемой целлюлярной па­тологии — несколько одностороннем представлении о роли отдельных клеток в жизнедеятельности организма. Вирхов утверждал, что любой патологичес­кий процесс является суммой нарушений, происходящих в каждой клетке. Несмотря на известную механистичность, эти идеи, а также возросшая тех­ническая оснащенность подобных работ послужили толчком для различных исследований клеточной структуры мозга и мозговой коры. В частности, ав­стрийский невро- и гистопатолог Т. Мейнерт[Theodor Meynert] производит тонкое описание клеток коры (1867), приписывая им функцию носителя пси­хических процессов; киевский анатом В. А. Бецв 1874 г. в коре передней цен­тральной извилины обнаруживает гигантские пирамидные клетки, связывае­мые с исполнением моторной функции, а испанский гистолог и нейроанатом С. Рамон-и-Кохаль[Santiago RamonyCojal], опираясь на более ранние дости­жения, своими работами (1894) обосновывает нейронную теорию строения нервной системы и показывает высокую степень ее сложности и упорядочен­ности.

Дальнейшие годы характеризовались накоплением и детализацией клини-ко-анатомических наблюдений с выделением некоторых новых форм нару­шений высших психических функций, критикой и пересмотром ранее полу­ченных материалов, как со стороны локализационистов, так и их противников. Заметным явлением в первой трети XX в. становятся исследования (1929) американского психолога К. Лешли [Carl Spenser Lashley], проводившего опы­ты на крысах и обратившего внимание на работу мозга как целого. Итогом этих работ стала формулировка закона эквипотенциальное™, провозглашав­шего равноценность различных мозговых структур и коры больших полуша­рий во всех ее отделах. Постепенно в неврологии и психологии формируется направление, получившее название «ноэтической школы», считавшее, что при мозговых поражениях в первую очередь нарушается «символическая функция» или «абстрактная установка», в частности выражающаяся и в речевых расстройствах. Наиболее ярким ее представителем являлся К. Гольдштейн[Kurt Goldstein], попытавшийся разделить кору на «центральную» и «периферичес­кую» (1934-1948), механически связав с этими отделами общий психический фон, живущий по эквипотенциальным законам (это и есть «абстрактная ус­тановка»), и «средства» психической деятельности, приуроченные к конкрет­ным участкам мозга. Подобный теоретический подход по сути являлся раз­новидностью эквипотенциального взгляда на соотношения мозга и психики.

Однако попытки непосредственной локализации самых сложных психических функций в ограниченных участках мозга сопровождались получением такого обширного материала, что в 1934 г. немецкий психиатр К. Клейст [Karl Kleist], изучавший главным образом нарушения высших психических функций вследствие военных травм головного мозга, составляет локализационную
карту мозга, которая приурочивает отдельные, в том числе и социально обусловленные функции к деятельности конкретных участ­ков коры (вообще из попыток картирования полушарий
на основании различных принципов наибольшую известность получает цитоархитектоническая карта коры моз­га К. Бродмана[Korbinian Brodmann], построенная на основании гистологических исследований, проведенных еще в начале века и включавшая несколько десятков уча­стков, имеющих различное клеточное строение). Так или иначе, система взглядов на работу мозга того времени сво­дилась к представлению о нем как о собрании «органов»,
или «центров», в которых локализуются имеющие самостоятельный характер «способности».

Физиологическое направление в изучении локализации высших психичес­ких функций начало зарождаться с середины XIX в. и наибольшее развитие получило в России. И. М. Сеченов,опубликовав «Рефлек­сы головного мозга» (1863), высказал предположение о роли чувствительного возбуждения при мышечных сокра­щениях в формировании двигательных актов, а также о роли слуховых, мимических и зрительных ощущений в речевой деятельности. Он выступил против анатомичес­кого локализационизма, предложив заменить его меха­низмом «функциональной системы» — одного из основ­ных понятий современной психо- и нейрофизиологии.

Среди зарубежных исследований первой половины XX в., способствующих пониманию роли мозга в психи­ческих процессах, наибольшую известность получили работы (1897—1900) английского физиолога Ч. Шеррингтона[Charles Scott Sher-rington] no анализу интегративных принципов деятельности нервной системы и его учение о нейронных контактах — синапсах. Свойства изучаемого пове­ления впервые были отнесены на счет свойств соединения между нейронами, ане их проводниковой части. Ему же принадлежат одни из наиболее ранних опытов по установлению связей между раздражаемыми слабым электротоком зонами моторной коры и реакция­ми строго определенных мышц на противоположной стороне тела (1903—1917). Позднее развитие подобных методических принципов, приложимых к экспериментам по исследованию функциональной организации коры, было продолжено (1945— 1959) канадским нейрохирургом В. Пенфилдом[Wilder Graves Penfield].

Существенный вклад в психофи­зиологические исследования по про­блеме локализации функций был И. П. Павлов внесен И. П. Павловым, разработавшим учение о динами­ческой локализации функций, об образовании в коре го­ловного мозга «динамических стереотипов», о мозговой изменчивости в пространственной приуроченности воз­будительных и тормозных процессов. В его работах формулируются и обосновываются представления о первой и второй сиг­нальных системах, выдвигается и раз­ рабатывается понятие об анализато­рах, о их ядерной и периферических частях. Не меньшее значение имеют и исследования морфологии мозга и его рефлекторного функционирования, проведенные в начале века организатором и первым директором двух круп­нейших научных учреждений — Психоневрологического института и Института по изучению мозга (1908-1918) В. М. Бехтеревым.

Первые нейропсихологические исследования в нашей стране начали проводиться в 20-х гг. Л. С. Выготским.На основании изучения различных форм психической дея­тельности он сформулировал основные положения о раз­витии высших психических функций и смысловом сис­темном строении сознания. Опираясь на разработанные теоретические положения, Л. С. Выготский отследил и проанализировал изменения, возникающие в высших психических функциях при локальных поражениях моз­га, особенности этих системных нарушений у ребенка и взрослого. В результате этих исследований им были най­дены и описаны принципы динамической локализации функций, отличающие работу мозга человека от работы мозга животных.

Дальнейшее развитие представлений о системном строении высших психи­ческих функций в коре головного мозга получило развитие в трудах А. Р. Лурияи его учеников, превративших этот раздел отечественной нейропсихологии в стройную систему теоретических воззрений. Ими накоплен и систематизи­рован огромный фактический материал о роли лобных долей и других мозго структур в организации психических процессов, обобщены многочисленные предшествующие исследо­вания и продолжено изучение нарушений отдельных психических функций — памяти, речи, интеллектуальных процессов, произвольных движений и действий при локальных поражениях мозга, проанализированы осо­бенности их восстановления. Ассимиляция опыта отечественных и зарубежных авторов в области разработ­ки нейропсихологических исследовательских приемов позволила А. Р. Лурия создать комплекс методов клиниче­ского исследования лиц с поражениями мозга. Одним из результатов теоретического обобщения клинического опыта стала сформу­лированная им концепция трехблочного строения функциональной органи­зации мозга. Большое место в творчестве А. Р. Лурии занимали вопросы ней-ролингвистики, разрабатываемые в неразрывной связи с проблемами афазиологии. Указанные многочисленные исследования в области нейропси­хологии создали предпосылки для выделения этой науки в самостоятельную дисциплину.

Дата добавления: 2014-02-26; просмотров: 663; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!