Особенности мира современникоа в работе Альфреда Щютца «Аспекты социального мира»

Альфред Шютц «Аспекты социального мира»
Шютц А. Смысловая структура повседневного мира, М.: Институт Фонда
«Общественное мнение», 2003, с. 114-162
1.Введение

1) Что такое интерсубъективность?

Со-общность окружения и совместность переживания в мы-отношении придают доступному нашему переживанию миру его интерсубъективный, социальный характер. Это окружение не является ни моим, ни твоим, ни даже их суммой; это – интерсубъективный мир, доступный нашему общему переживанию. Интерсубъективный характер мира в целом и возникает, и подтверждается в этом общем переживании.

Со-общность мира, доступного нашим переживаниям в мы-отношении, помогает постоянно проверять мою интерпретацию переживаний других людей. Стоящему лицом-к-лицу со мной спутнику можно всегда задать вопрос. Поэтому я понимаю не только то, как он интерпретирует свои собственные переживания, то есть какой смысл его переживания имеют для него. Мы можем сказать, что осознания соответствия и различия смысла наших переживаний возникает в мы-отношении.

Ранее мы фундаментально рассмотрели вопрос о том, как человек может понимать своих спутников (fellow-men). Мы обнаружили, что понимание субъективных процессов, происходящих в сознании Другого, базируется на субъективных переживаниях человеком этого Другого. Однако само допущение о существовании Другого создает аспект интерсубъективности. Я (Self) переживает мир в опыте как населенный другими Я (Selves), как мир для других и мир других. Мы показали, что интерсубъективная реальность ни в коей мере не является гомогенной. Социальный мир, в котором оказывается человек, имеет комплексную структуру; спутники являются различны­ми аспектами Я; им соответствуют различные когнитивные стили, посредством которых Я воспринимает и постигает мысли, мотивы и действия Другого. Основная цель настоящего исследования — описать происхождение дифференцирован­ных структур социальной действительности, а также раскрыть принципы, лежащие в основе ее единства и связности.

2) Каким образом социальный ученый может и должен описывать социальную
действительность?

Для описания конституции социальной действительности в естественной установке повседневной жизни необходим метод, который не является ни методом эмпирических соци альных наук, ни методом здравого смысла. Для социального ученого процессы сознания других людей — это конструкты, постигаемые через процессы типизации и отбираемые по критерию релевантности, внутренне присущему данной науч ной проблеме. С другой стороны, в повседневной жизни, разделяя переживания в опыте с моими спутниками и руко водствуясь при воздействии на них обычными прагматичес кими мотивами, я нахожу готовые конструкты и считаю само собой разумеющимся, что могу постигать мотивы моих спут ников и понимать их действия адекватно всем практическим целям. Я не обращаю внимания на различные смысловые слои, лежащие в основе такого понимания. Однако для того чтобы эксплицировать структуру социального мира, необхо димо обратить внимание на те переживания, в которых ста новится доступным сознание другого человека, потому что они являются основой конструктов, с помощью которых интерпретируются его мотивы и действия. По различным соображениям именно эти переживания всегда считаются само собой разумеющимися в повседневной жизни, а также в социальных науках.

3) Что содержит в себе социальный мир?

2. Социальная действительность, доступная в непосредственном переживании
Социальный мир, в котором оказывается человек, имеет комплексную структуру; спутники являются различны­ми аспектами Я; им соответствуют различные когнитивные стили, посредством которых Я воспринимает и постигает мысли, мотивы и действия Другого. Основная цель настоящего исследования — описать происхождение дифференцирован­ных структур социальной действительности, а также раскрыть принципы, лежащие в основе ее единства и связности.

…………..

Мир повседневной жизни не есть частный мир, он общий для меня и моих спутников. Другие люди, которых я в опыте переживаю в этом мире, предстают передо мной в различных аспектах, и мои отношения с ними имеют различные степени близости и анонимности. Модификации, которые определяют мое отношение к другим и мои переживания их, являются центральным фактором в конституции различных областей социального мира. Социальный мир содержит область, характеризуемую непосредственным переживанием мной других. Люди, находящиеся в этой области, являются моими спутниками; они разделяют со мной общий сектор пространства и времени; нас окружает один и тот же мир; процессы моего сознания являются для него элементами этого мира точно так же, как и процессы его сознания — для меня. Но мой соци­альный мир содержит нечто большее, чем переживания мною спутников, данные непосредственно в общем отчетливом на­стоящем. Он содержит область социальной действительности, которая не переживается мной непосредственно, здесь и сей­час, но которая современна моей жизни и которую я могу поэтому сделать доступной моему непосредственному пере­живанию. Социальный мир, недоступный в данный момент моему непосредственному переживанию, содержит, однако, область, которую я непосредственно переживал в опыте преж­де и которую я могу, по меньшей мере в принципе, восстано­вить для непосредственного переживания. За непосредствен­ным миром моих спутников, таким образом, находится более широкий мир моих современников. В настоящий момент я не нахожусь в непосредственных отношениях с ними, но потен­циально они являются моими будущими спутниками. Процес­сы их сознания не даны мне в непосредственной очевидности, но у меня есть некоторое знание о них, так как я могу с высокой степенью правдоподобия приписывать современни­кам типические мотивы, воздействовать на них так же, как и на моих спутников, и состою с ними в типических социальных отношениях.

За пределами этого региона Других, с которыми я сосу­ществую во времени и которые могут разделить со мной сектор времени и пространства, то есть за пределами мира современников и спутников с его внутренними модифика­циями непосредственности и очевидности, существуют ре­гионы социальной действительности, которые не доступны непосредственному переживанию в опыте ни реально, ни потенциально. Они выходят за пределы не только моей настоящей ситуации, но и моей жизни. Существует мир моих предшественников, то есть мир Других, о которых я могу знать, действия которых могут влиять на мою собственную жизнь, но на которых я никаким образом не могу повлиять. Существует мир моих последователей, то есть мир Других, о ком я имею только смутное и неадекватное знание, но на кого я могу оказать определенное влияние моими собственными действиями.

4) Что автор понимает под «ты-ориентацией»?

Ты-ориентация есть общая форма, в которой любой кон­кретный спутник переживается лично. Сам факт, что в пре­делах непосредственно доступного для моего переживания я распознаю нечто как живого сознательного человека, консти­туирует ты-ориентацию. Во избежание недоразумений необ­ходимо подчеркнуть, что ты-ориентация не является сужде­нием по аналогии. Осознание стоящего передо мной человека не зависит от приписывания жизни и сознания объекту моего окружения путем рефлексивного мышления. Ты-ориентация является допредикативным переживанием <мной> спутника. В этом переживании я постигаю существование спутника как отдельно взятого лица, которое должно быть здесь и сейчас. Ты-ориентация предполагает наличие спутника во временной и пространственной непосредственности. Признание того, что спутник стоит передо мной, является существенным признаком ты-ориентации; ориентация не предполагает, что я знаю, каковы особенные характеристики этого спутника. Формальное понятие ты-ориентации относится к «чистому» переживанию <мной> другого Я как человека, живого и сознательного, в то время как специфическое содержание этого сознания остается неопределенным. Конечно, у меня никогда нет такого «чистого» переживания другого Я. Я всегда стою лицом-к-лицу с отдельно взятым спутником, живущим своей отдельной жизнью и имеющим свои особенные мысли. Поэтому фактически ты-ориентация не является «чистой», а всегда актуализируется в конкретности и специфичности раз­личной степени.

Ты-ориентация может быть либо односторонней, либо взаимной. Она односторонняя, если я обращаюсь к тебе, а ты игнорируешь мое присутствие. Она взаимная, если я ориентирован на тебя и ты, в свою очередь, учитываешь мое существование. В этом случае конституируется социальное отношение. Мы назовем это отношение формально «чис­тым» мы-отношением, по меньшей мере зная, что фактичес­ки мы-отношение всегда наполнено содержанием, то есть что «чистое» мы-отношение актуализируется по аналогии с «чистой» ты-ориентацией в различной степени конкретности и специфичности. Если я и ты наблюдаем птицу в полете, то мои «наблюдения полета птицы» являются последователь­ностью переживаний в моем собственном сознании точно так. же, как твои «наблюдения полета птицы» являются переживаниями в твоем сознании. Ни ты, ни я, ни кто другой не может сказать, идентичны ли мои переживания твоим, поскольку никто не имеет прямого доступа к сознанию другого. Хотя я и не могу знать специфического и точного содержания твоего сознания, я тем не менее знаю, что ты человек, наделенный сознанием. Я знаю, что, каковы бы ни были твои переживания во время полета птицы, они одно­временны с моими (со-временны моим). Более того, я, может быть, наблюдал движения твоего тела и выражение твоего лица в эти моменты, интерпретируя их как показатели сосредоточенности твоего внимания на полете птицы. Поэ­тому я могу координировать событие «полет птицы» не только с фазами моего собственного сознания, но также с «соответствующими» фазами твоего сознания. Поскольку мы- вместе растем (становимся старше) во время полета птицы и поскольку у меня есть тому свидетельство — мои собствен­ные наблюдения, — постольку я могу сказать, что мы видим птицу в полете.

5) Что индивид привносит в ситуацию лицом-к-лицу?

6) Каким образом индивиды переживают в мы-отношении?

7) Каковы особенности наблюдателя?

3. Мир современников как структура типизаций
Наблюдатель может интерпрети­ровать знаки любого рода, слова, жесты и движения как выра­жения субъективных смыслов наблюдаемого индивида. Наблю­датель может постигнуть, в единстве и интегрирование, как манифестации сознательных процессов Другого, так и их пос­ледовательную конституцию. Это возможно потому, что он наблюдает текущие переживания Другого одновременно со своими собственными интерпретациями его внешнего поведе­ния в объективном контексте смысла. Телесное присутствие Другого предоставляет партнеру в мы-отношении, как и наблю­дателю, максимум четких симптомов.

Наблюдатель ориентирован на Другого, но не оказывает на него влияния. Следовательно, их мотивы не пересекаются; наблюдатель не может рассчитывать, что его для-того-чтобы мотивы станут потому-что мотивами Другого. Наблюдаемое поведение Другого не позволяет правильно определить, осу­ществляются ли в ходе его действия субъективные проекты и как именно это происходит. Возможно, наблюдатель не может даже сказать, являются ли наблюдаемые фрагменты внешнего поведения действиями по достижению спланированной цели или нет.

Поскольку наблюдатель не может воспринимать мотивы наблюдаемого индивида так же непосредственно, как партнер в мы-отношении, он должен следовать одному из следующих трех способов. Во-первых, из своего прошлого переживания он может вспомнить ход действия, похожий на наблюдаемый, и его мотивы. Сопоставляя данный курс действия с этим образцом потому-что и для-того-чтобы мотивов, он будет приписывать индивиду мотивы, которые имел бы он, наблю­датель, если бы сам осуществлял это действие. Отождествле­ние своих гипотетических мотивов с действительными моти­вами Другого может быть непосредственным, происходить в ходе текущего действия Другого, или иметь место при ретро­спективной интерпретации наблюдаемого события.

Во-вторых, если наблюдатель в своем собственном пережи­вании не находит некое правило, позволяющее интерпретировать наблюдаемый ход действия, он все же может найти в своем общем комплексе знаний типизации наблюдаемого индивида и вывести оттуда его типические мотивы. Абсолют­но чужой, скажем, для нашего общества человек, который проходил через

лекционный зал, судебную комнату и место ритуального поклонения, наблюдал бы во всех трех местах приблизительно одинаковые ситуации, но вряд ли он мог бы определить мотивы наблюдаемого поведения. Если бы, одна­ко, наблюдатель знал из прежнего опыта, что здесь учитель, там судья, а там священник — каждый на своем месте — выполняют свои служебные обязанности, он мог бы вывести их типические потому-что и для-того-чтобы мотивы из того сегмента своих знаний, который относился к типическим учителям, судьям и священникам.

В-третьих, если наблюдатель не обладает никаким знани­ем о наблюдаемом индивиде или обладает недостаточным знанием о типе наблюдаемого индивида, он должен прибег­нуть к выводу от «следствия к причине». Это означает, что, наблюдая завершенное действие и его результаты, он пола­гает, что это отдельно взятое завершенное действие и эти результаты на самом деле и были для-того-чтобы мотивами актора.

8) Что отличает непосредственные переживания от опосредованных?

9) Какой смысл автор вкладывает в понятие «современника»? Каковы его
характеристики?

Несмотря на то что я переживаю спутника во временной и пространственной непосредственности ситуации лицом-к-лицу, в переживании мною просто современников эта непо­средственность отсутствует. Современники не присутствуют лично, но я знаю об их сосуществовании со мной во времени: я знаю, что поток их переживаний одновременен с моим. Од­нако это знание с необходимостью опосредованно. Следова­тельно, современник не есть Ты в том чреватом последствия­ми смысле, который данное понятие имеет в мы-отношении. Эти термины описывают социальную топографию моего Здесь и Сейчас, содержание которых, конечно, постоянно меняется. Ориентиром всегда являются мои переживания в настоящем времени. Просто современник может быть прежним спутни­ком, и я могу рассчитывать на периодически повторяющиеся встречи с ним лицом-к-лицу. Тем не менее структуры испы­тываемых переживаний радикально различны. Другой, кото­рый является просто современником, не дан непосредственно как уникальное отдельно взятое Я. Я не постигаю его самость (Selfhood) в прямом допредикативном переживании. У меня даже нет непосредственного переживания существования Дру­гого. Я могу переживать его только в актах вывода, с помощью которых я сужу о том, что Другой именно такой, а не иной, приписывая ему определенные типические признаки. В то время как я переживаю индивидуальное Ты непосредственно в конкретном мы-отношении, современника постигаю только опосредованно с помощью типизации.

Один из способов, которым может конституироваться переживание мной современников, состоит в выводах из прошлых непосредственных переживаний мной современни­ков в ситуациях лицом-к-лицу. Мы уже рассмотрели этот способ и обнаружили, что знание, полученное о спутнике непосредственно в мы-отношении, сохраняется в качестве значимого — до следующего наблюдения — даже после того, как спутник вышел из ситуации лицом-к-лицу.

Другой способ, которым конституируются переживания современников, является вариантом вышеупомянутого. Со­временники, которых я постигаю как бывших спутников моего нынешнего партнера в мы-отношении, переживаются мной также опосредованно, через моего партнера, исходя из представления о неизменности его прошлых непосредственных переживаний. Следовательно, я даже не могу прибегнуть к моим собственным переживаниям того лица, а должен сначала интерпретировать коммуникации моего партнера относительно его бывших непосредственных переживаний и затем присоединиться к нему.

10)Приведите примеры типизаций – найдите у Шютца и придумайте свои
собственные.

Понятие анонимности идеального типа может быть также понято как указание на относительный масштаб типизирую­щей схемы. Масштаб типизирующей схемы определяется от­носительной завершенностью и обобщенностью того сегмента знаний, на основании которого я отобрал признак, подлежа­щий типизации в качестве инвариантного атрибута этой схемы. Если схема выведена из предшествующих пережива­ний <мной> отдельно взятого спутника, то типизация отно­сительно конкретна; если она выведена из персональных идеальных типов моего комплекса общих знаний, касающихся социальной действительности, она относительно анонимна. Мы можем сказать, что степень конкретности типизирующей схемы обратно пропорциональна уровню обобщенности пережи­ваний, отложившихся в комплексе знаний, из которого эта схема выводится.

Отсюда очевидно, что каждая типизация предполагает дру­гие типизации. Чем больше субстрат типизирующих схем включено в данный идеальный тип, тем более он анонимен и тем больше регион вещей, само собой разумеющихся при применении идеального типа.

Я думаю об отсутствующем друге А в они-ориентации. Я знаю, что А стоит перед трудным решением. Из прошлого непосредственного переживания А я сохранил идеальный тип «мой друг А вообще». Я могу также сформировать типизацию образца действия «поведение А перед лицом трудных реше­ний». Этот идеальный тип также принадлежит скорее к они-ориентации, нежели к ты-ориентации: «люди, "подобные" А, при столкновении с трудными решениями имеют обыкнове­ние действовать таким образом»; все же идеальный тип «мой друг А», будучи основан на прошлом переживании <мной> А в ситуациях лицом-к-лицу, очень конкретен. Более того, если оставить в стороне технические трудности, мой современник А всегда может стать моим спутником А.

Другой пример: мой друг А говорит мне о X, которого он недавно встретил и которого я не знаю. Он описывает его, то есть он конструирует идеальный тип X, сохраняя неиз­менными свои непосредственные переживания X и транс­формируя их тем самым в типизации. Конечно, типизации, осуществляемые А, зависят от его комплекса знаний, его биографической ситуации, его интересов при встрече с X, его интересов при рассказе мне об X и т. д. Я соотношу идеальный тип, который А сконструировал и о котором он мне рассказал, с моим комплексом знаний в соответствии с моей собственной биографической ситуацией, моими инте­ресами и т. д. Следовательно, идеальный тип X не является идентичным для меня и для А. Я могу даже поставить под сомнение характеристику X, данную А, с учетом моей соб­ственной характеристики А: «А легко возбудимый тип... он склонен видеть людей по-своему».

Оба примера относятся к идеальным типам, которые отно­сительно конкретны. Они выведены из первичных непосред­ственных переживаний <мной> современника как индивида. Воспоминание о его текущей сознательной жизни оживляет объективный контекст типизации, который в настоящем дей­ствительном переживании заменил непосредственное постижение уникального индивида. Идеальные типы такого рода могут быть обозначены как характерологические персональные типы. Другим видом персонального идеального типа является функциональный тип, который учитывает только типические функции современников.

Для иллюстрации мы можем опять обратиться к примеру почтового служащего. Этот идеальный тип уже более анонимен, нежели характерологичен, так как он не относится к индивиду, с которым я состоял, состою сейчас и буду всегда состоять в мы-отношении любой степени близости; даже в ситуациях лицом-к-лицу я вижу его как «почтового служащего». Более того, когда я отправляю свое письмо, я не обращаюсь к персональному идеальному типу «почтового служащего», для которого его поведение пребыва­ет в специфическом субъективном смысловом контексте (зар­плата, безопасность, начальник и т. д.). Для меня актуален только образец действия, в данном случае стандартизирован­ная типическая обработка писем. Это только дело случая, что я связываю, так сказать, с этим образцом действия «кого-то», кто его выполняет. Этот «кто-то», конечно, является относи­тельно анонимным персональным типом.

По сравнению с характерологическим идеальным типом функциональный идеальный тип относительно анонимен, но по сравнению с другими идеально типическими схемами, особенно теми, которые относятся к социальным коллективностям, он конкретен. Типизации социальных коллективностей, даже если они сохраняют персональный характер, в высшей степени анонимны, поскольку коллективности не могут переживаться непосредственно и по своей природе принадлежат к трансцендентному социальному миру просто современников и предшественников. Обширный класс таких типизации также содержит различные слои анонимности. Например, совет директоров данной корпорации или конгресс являются типизациями социальных коллективностей, кото­рые все еще относительно конкретны, поскольку основаны на ограниченном количестве субстрат персональных идеальных типов. Такие же типизации, как государство, народ, экономи­ка, социальные классы и т. д., используются и в том смысле, как если бы им соответствовали персональные идеальные типы современников. Однако это «как если бы» не может быть ничем иным, как антропоморфизмом для абсолютного ано­нимного контекста. Неверным будет подразумевать, что этот контекст является или мог бы быть субъективным смысловым контекстом для реального современника.

11) Что такое «они-ориентация» (они-отношение)?

В отличие от того, как я переживаю сознательную жизнь спутников в ситуациях лицом-к-лицу, переживания современников даются мне как более или менее анонимные процессы. Объектом они-ориентации является мое знание о социальной действительности и сознательной жизни других людей вооб­ще, независимо от того, приписываются ли они отдельному индивиду или нет. Объектом они-ориентации является не существование отдельного человека, не текущая сознательная жизнь спутников, которая непосредственно переживается в мы-отношении, не субъективный контекст смысла, который я постигаю, если переживания спутника конституируют себя перед моими глазами. Мое знание о современниках по самой своей природе пребывает в объективном контексте смысла, Интерпретации, относящиеся к субъективному смысловому контексту, я добавляю только post hoc (После этого) — момент, к которому я вернусь позднее, когда буду описывать конституцию персональных идеальных типов.

Следует ясно осознавать, что, чем более завершенно заме­щение переплетающихся и взаимозависимых объективных смысловых контекстов, тем более анонимным будет объект моей они-ориентации. Наш анализ показал, что синтез интерпретаций, посредством которых я знаю моих современников как идеальных типов, не постигает уникальное Я человека в его живом настоящем. Это акт мышления, который оставляет неизменным некоторый типический признак спутников и пренебрегает модификациями и вариациями этого признака в «реальной жизни», то есть чем-то встроенным в текущие переживания конкретного и уникального индивида. Следова­тельно, персональный идеальный тип относится просто к кон­кретному Другому или множеству Других, но никогда не иден­тичен ему/им.

Это положение можно проиллюстрировать несколькими примерами. Если я опускаю письмо в почтовый ящик, я действую, ожидая, что определенные мои современники (поч­товые служащие) адекватно истолкуют желание, которое я обозначил написанием адреса, приклеиванием марки и т. д., и действительно выполнят его. Ожидание, которое ориентировало мое действие, было направлено не на специфических , индивидов, а на род «почтовые служащие».

Макс Вебер под­черкивал, что принятие денег в качестве законного платежно­го средства зависит от субъективной вероятности, что другие современники также примут эти крошечные физические объ­екты в качестве средства платежа. Это также является приме­ром они-ориентации, относящейся к типическому поведению типических современников. Если я выполняю некоторое оп­ределенное действие или воздерживаюсь от его выполнения, для того чтобы избежать вмешательства определенных людей с бляхами и в униформе (если взять другой веберовский пример), то есть если я ориентирую свое поведение на закон и на принуждающие к исполнению закона органы, я состою в социальном отношении с моими современниками, персони­фицированными в соответствии с идеальными типами, то есть в они-отношении.

В этих примерах я действовал, ожидая, что некоторые способы поведения вероятны со стороны других: почтовых служащих, вовлеченных в денежные трансакции индивидов, полицейских. У меня есть определенная установка на них: я считаюсь с ними, когда планирую мои действия, одним сло­вом, состою в социальном отношении с ними. Но мои парт­неры в этих отношениях не являются конкретными и специ­фическими индивидами. Они предстают как примеры родов «почтовый служащий», «пользователь валюты», «полицей­ский». Я приписываю им специфические образцы поведения, специфические функциональные действия. В качестве совре­менников они действительны для меня лишь постольку, по­скольку они являются типическими исполнителями таких функций, то есть выступают в качестве идеальных типов. В они-отношении я использую комплекс моих знаний, согласно которому существуют «люди», которые являются «типически­ми» служащими, полицейскими и т. д. и которые заняты «типическими» делами в качестве служащих, полицейских и т. д. Мне не интересно, как они «чувствуют» себя, будучи служащими и выполняя полицейскую работу, другими слова­ми, как они переживают свое (текущее) поведение в субъек­тивном контексте смысла. Для меня их действия пребывают в основном в объективном контексте смысла. В они-отношении мои партнеры являются не конкретными и уникальными индивидами, а типами.

12) Как строятся социальные отношения с современниками?

Дата добавления: 2014-09-29; просмотров: 540; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!