Особенности развития культуры Северного Кавказа в эпохи античности и Средневековья

Как уже подчеркивалось, кавказские племена, создатели Чохского поселения, куро-аракской, майкопской, каякентеко-хорочоевской и кобанской культур, уже в эпоху энеолита и бронзы были скотоводами и земледельцами, развивая таким образом самые ранние варианты производящего хозяйства [9,15]. Они выращивали пшеницу и ячмень, владели технологией ткачества и обжигового керамического производства, методами обработки кожи, войлока, камня, кости и древесины, a в последующем создали самостоятельные и самобытные центры металлургии, опередив в технологическом развитии своих северных и северо-западных соседей, что подтверждается тем, что приволжские племена и тогдашние обитатели Восточной Европы получали металлические орудия труда (топоры, ножи, котлы), украшения и оружие из региона Северного Кавказа [8]. B первом тысячелетии до н. э. начинается формирование «скифского напластования» на культуру кавказских автохтонов. При этом скифское влияние на материальную культуру проявилось в наибольшей мере в распространении технологии обработки железа. Скифы прославились как «мастера железа», они создали самобытную культуру раннего железа, освоив не только металлургические процессы плавки и литья, но и множество формообразующих и вспомогательных технологий обработки железа и стали, в том числе ковку и сваривание горячей ковкой (способ получения прочного соединения различных деталей и конструкций), закалку стали. Примечательно, что основополагающий характер «вхождения» железа в культуру фиксируется самой культурой и становится предметом и сюжетным мотивом мифологии. B этом плане характерно, что феномен закалки стали в нартском эпосе отражен во многих сюжетных мотивах и образно-символичeских обобщениях. Например, один из главных героев эпоса (Сосруко — y адыгов, Сослан —у осетин) рождается от камня и проходит закалку в кузнице, которая по технологии (операционному строю) в точности соответствует технологии закалки стали. Скифы, как известно, были главным образом воины, и их технологические достижения, в том числе по обработке железа, были ориентированы прежде всего на снаряжение воина знаменитой легкой конницы: на изготовление меча, копья, шита и стрел. B последующем в культуре кавказских народов легкая конница останется как основная форма боевой организации, a колчан с луком и стрелами — как непременный атрибут героев кавказской воинской мифологии. Из хозяйственных (мирных) железных изделий скифского происхождения особо следует отметить лемех (плуг) и изогнутый (полукруглый) серп для жатвы, которые, по сути, создавали качественно новую техническую основу земледелия. Этот факт как нельзя лучше иллюстрирует то обстоятельство, что скифское влияние на материальную культуру Кавказа не ограничивалось на артефактном уровне или на уровне отдельных культурных паттернов, a носило глубокий, системный и стилевой характер. Так, археологические данные фиксируют скифское напластование на майкопскую и кoбанскую культуры, которое выразилось в появлении и широком распространении «звериного» стиля в искусстве: в изображении зверей и растительного орнамента на металлических и керамических изделиях, украшениях, предметах искусства [9, 16]. Впрочем, этноцетризм, который, как уже подчеркивалось, доминирует в кавказоведческих исследованиях последнего десятилетия, проявляется и в трактовке скифского влияния на кавказский культурогенез, исследователи осетинской культуры и истории более пристальны в отношении скифско-аланского культурного субстрата, чепе исследователи истории культуры, скажем, адыгских и дагестанских народов. Осетинские исследования [16] относят к скифскому влиянию вообще формирование системной культуры земледелия в регионе, которая ознаменовала переход от мотыжного земледелия к плужному, a также распространение широкого круга хлебных злаков (пшеницы, ячменя, проса) и овощей, в том числе лука и чеснока. K скифско-аланскому влиянию возводится также и появление четырехколесной повозки, которая на протяжении многих веков (вплоть до XIX в.) останется самой распространенной формой транспорта на суше, использование каменных мельничных жерновов, т. e. мукомольной технологии, а также технологии изготовления сливочного масла в деревянных барабанах, которые снабжались мутовкой — специальным приспособлением для взбалтывания молока (до коагуляции и отделения масла от обратa). Co скифским влиянием связывается и появление таких музыкальных инструментов, как арфа и барабан.

Однако следует заметить, что металлическая соха, получившая распространение на Кавказе в IV—II вв. до н. э., обнаруживается не только в кобанской (скифо-сарматской) культуре, но на Западном Кавказе, в Абхазии, Северном Причерноморье (на юге России). При этом конструкции данного орудия (металлической сохи), обнаруженные во всех указанных регионах, демонстрируют поразительное сходство, а главное — практически полное подобие древнегреческим металлическим (железным) ралам (сохе, что, по-видимому, все же оставляет открытым вопрос об их происхождении и путях проникновения в материальную культуру Кавказа. Тем более что, по оценкам ряда исследователей, скифы научились земледелию, вероятно, y европейцев [7, 15, 16], a кобанcкая культура включает и культуру протоадыгов. Более того, существуют археологические данные o существовании y автохтонных кавказских племен железоделательного производства на рудах и территории Дагестана, Центрального Кавказа и верховий Кубани, a также оснащении ими (в практике землеобработки) деревянной сохи железными наконечниками [9]. Вероятно, и происхождение мукомольной технологии, a точнее использование каменных жерновов для этой цели, также требует уточнения, поскольку подобные жернова и обжаренные зерна (подготовка к помолу) обнаруживаются в «доскифских» археологии Кавказа [9].

После распада Скифского царства в I в. н. э., как уже подчеркивалось, в регионе складывается аланский союз племен (Алания), который остается доминирующим в центральной части региона фактором культурогенеза до конца XII в., т. e. начала тюрко-монгольских нашествий, хотя это доминирование прерывалось гуннским нашествием в IV в. и владычеством Хазарского каганата в VII-X вв. Поскольку эпоха доминирования Алании совпала с рядом принципиально важных культурных перемен вокруг Кавказского региона (как рождение и распад Римской цивилизации, становление Византии, возникновение исламского культурного мира, рождение Хазарии, формирование культурного мира тюркских и тюркo-монгольских племен на северных рубежах региона) и в самом регионе, которые меняли характер процессов кавказского культурогенеза и их векторную направленность, то, вероятно, можно считать, что скифский пласт и определяет облик античной культуры Северного Кавказа. Гуннское нашествие, которое стало завершением античной истории региона, причинило много бед и разрушений региону и его культуре, как бы задав ту атмосферу жестокости и постоянной борьбы, которая будет преобладать на протяжении всей средневековой истории. В процессах культурогенеза это выразилось в особых формах концентрации технических и военных ресурсов - в появлении городов-укреплений. Именно в ту пору в регионе появляются древнейшие города и укрепленные городские поселения (Дербент, Джулат, Рим-гора, Архыз, Алхан-кала и др.), в которых сосредоточивается ремесленное население, отправляется торговля, а главное - концентрируются политическая жизнь и стратегические ресурсы. Впрочем, поселения городского типа уже в 1 ты с. до н. э. существовали в Дагестане (у дагестанских этносов) в Прикасиии и у синдо-меотских (протоадыгских) племен в Причерноморье. Города выполнили прежде всего военно-стратегические функции как крепости, цитадели, защищенные и укрепленные рубежи. С появлением ремесленных поселений (городов) специализированный и распространенный характер обретает изготовление орудий из железа и стали, в том числе лемехов, мотыг, серпов, кос, а также сабель и кольчуг. В практику металлообработки входят чеканка и золочение (оружия, украшений, хозяйственных изделий). В регионе появляются первые монументальные памятники архитектуры и зодчества - Дербентская крепость (VI в.), Зеленчукские храмы (Х в.)на северо-западе Кавказа, Сентинский храм (ХI в.) в районе современной Теберды, Зругский и Нарский храмы в центральной Осетии (XI в.). Вместе с тем, как уже отмечалось, влияние и значимость скифско-аланского (а точнее - индо-ттранского и скифско-сарматского) наслоения (субстрата) в культурогенетических процессах различных кавказских этносов сильно различается. В наибольшей мере это влияние выражено в культуре осетин, которые по сути являются потомками индо-иранских, скифских, сарматских и аланских племен, и вайнахов (ингушей и чеченцев). В то же вредя скифское культурогенетическое влияние минимально в отношении культуры адыгов (кабардинцев, черкес, адыгейцев), которые с древнейших времен обитали в западной части Кавказа и в Причерноморье, поддерживая активные культурно-хозяйственные и политические отношения с греческими городами-колониями, с древним государством Синдика, в составе которого находились и протоадыгские племена [3, 9], а затем c Боспорским царством, в которое вошли и греческие колонии. Отношения адыгских племен c этими государствами, как уже подчеркивалось, не ограничивались сферами культурных и хозяйственных отношений, но простирались на политику, o чем свидетельствует вхождение адыгских (протоадыгских) племен в их состав. По-видимому, одним из наиболее примечательных проявлений контактов адыго-абхазских племен с греческими городами-колониями является распространение ранних форм христианства среди этих племен еще в I—II вв. [17]. Скифское влияние не стало определяющим и в культурогенетических процессах дагестанских этносов. Лезгины, авары и лакцы, занимавшие Каспийское побережье, регион «дербентских ворот», издревле были вовлечены в контакты и тесные отношения c Закавказьем, Поволжьем и культурами Востока — c Кавказской Албанией. Персией, арабским культурным миром, оказавшими серьезное влияние на культурогенез дагестанских этносов. B рассматриваемую эпоху это влияние сопряжено c проникновением исламской религии в Дагестан уже VI—VII вв. — ислама, который являет собой не только религию и идеологию, но и четкую систему принципов, норм и форм юридической, экономической и социально-политической организации (самоорганизации) социума (и социумных отношений). Это влияние проявилось и в том, что иерархизация социальных связей и централизация управления вплоть до формирования государственности сложились уже в Средние века именно в культурах дагестанских этносов. И тем не менее скифский фактор имеет общее и принципиальное значение для культурогенеза во всем Кавказском регионе (включая и Дагестан), поскольку скифы своей военно-политической активностью продемонстрировали геополитические функции этого региона как моста между странами, культурами, цивилизациями, каковым он останется практически на протяжении двадцати веков. Археологические данные VI VII вв. до н. э. уже фиксируют заметную активизацию хозяйственных и культурных взаимоотношений населения Кавказского региона c внешним миром, из Закавказья и Передней Азии сюда поступают цветные бусы, некоторые образцы оружия и посуды, в то же время в Поволжье и Восточной Европе обнаруживаются предметы вооружения, конской сбруи, изобразительного искусства, в Кавказском регионе, в характерной скифской («звериной») стилистике [8, 9].

До сих пор речь шла o скифском (скифско-аланском) влиянии на развитие материальной культуры Северо-кавказского региона, но оно проявляется и в других сферах: в мифологии, в том числе в нартском эпосе, pелигиозно-языческих верованиях, обрядах и ритуалах, особенно осетин, ингушей, чеченцев. B целом же скифское влияние на культуру Кавказского региона и юга России носит масштабный и базисный характер, на что исследователи скифского феномена давно обращают внимание. Так, известный кавказoвед и исследователь скифской культуры E. И. Крупнов пишет: «Скифская культура — это величайшая культурно-историческое явление в истории юга нашей страны, явление, сыгравшее огромную роль в истории многих древних племенных групп, культурно или генетически связанны х c некоторыми современными народами... скифы явились большой творческой силой, в значительной степени определившей весь ход исторического процесса на юге и юго-востоке нашей страны... Достаточно указать на взаимосвязи скифских и савроматских племен c синдами, меотами, ворсами, сирaками и другими древними племенами Северного Кавказа, безусловно, участвовавшими в сложении местных этнических массивов» [7]. Это общая и описательная оценка скифского влияния на кавказский культурогенез, по-видимому, c большей адекватностью может быть выражена в современных категориях синергетики и культурологии. При подходе c таких позиций, вероятно, речь идет o столкновении двух типов, во многом контрастных, культур — преимущественно горских культур кавказских автохтонов и «продвинутой» степной цивилизации скифов, a также o нелинейных процессах их взаимодействия. Так, искусственно возводимая башня оборонительного назначения, легкая и стремительная конница как форма боевой организации или металлический отвальный плуг, просто необходимые и чрезвычайно эффективные в бескрайных степных просторах, y обитателей горных. теснин и холмистого предгорья скорее могли вызвать «футурошок», нежели восторженное восприятие. Ведь в горах и предгорьях сами природно-ландшафтные преграды выступают как неприступные оборонительные рубежи, да и высокие скорости легкой конницы на горных кручах и узких тропинках, вьющихся над обрывами, не только излишни, но чреваты катастрофическими последствиями для самой конницы. Катастрофой иного рода — экологической — чревато и применение oтвальнoго плуга, поскольку это вызывает эрозию почвы горных склонов, провоцируемую как отвалом (переворачиванием) вспаханного пласта, так и неизбежным при использовании металлического плуга возрастанием глубины вспашки. И тем не менее эти и многие другие выдающиеся достижения скифской цивилизации вошли в культуру кавказских этносов. K этому следует добавить, что в скифскую эпоху кавказские племена, более привычные к скромным масштабам общинной (полиcной) формы самоорганизации, столкнулись и c доселе неведомой им социальной мегамашиной — c монархической формой централизованной власти, иерархической организацией социума. Вероятно, масштаб и системность скифского воздействия на процессы кавказского культурогенеза, a главное — его следствия могут быть охарактеризованы как бифуркационный момент, как выход культуры региона на качественно новый уровень системно-структурной самoоpганизации. При этом в качестве аттрактора, системообразующего и структурно-упорядочивающего элемента выступает сумма культурных форм, связанных c получением железа, его обработкой и использованием.

Однако на фоне особенностей предшествующей истории Кавказа этот культурный скачок не представляется случайным, если иметь в виду тот факт, что еще в эпоху бронзы этот регион стал одним из самостоятельных и самобытных центров металлургии, самостоятельно овладев впоследствии и железом. Подобный опыт кавказских автохтонов, несомненно, облегчал процесс системного перехода к «культуре железа». И все же, подчеркнем еще раз, освоение металлургии железа, указанных выше приемов его формообразующей обработки (ковки, гибки, наварки горячей ковкой) означало качественное изменение технологической культуры кавказского мира. И это находит отражение не только в хозяйственной культуре, в военном деле, в укладе быта, но в самосознании (саморефлексии) кавказских этносов, в главном аккумуляторе их духовного мира, в мифологии, нартском эпосе, как отмечалось. Один из главных героев эпоса (Сосруко — y адыгов, Сослан — y осетин) выступает как олицетворение грандиозной трансформации культуры от «технологии камня» к «технологии железа» — согласно фабуле эпоса он рожден от камня (камнем), но появляется на свет как раскаленная сталь. И в этом необычном процессе роль повивальной бабки играет кузнец, который также относится к числу важнейших героев эпоса, a «прием родов» сводится к совершению процедуры закалки стали, o чем уже упоминалось. Подобных сюжетов символизации особой, созидательной роли железа в культуре нартского племени в эпосе много. Конечно же нартский эпос несет не только скифское наслоение (наслоение эпохи раннего железа), но и наслоения других культурных эпох, выступая как своеобразная летопись и систему интерпретации культурогенеза кавказских этносов, в связи c чем его анализу посвящен отдельный параграф.

Скифская эпоха кавказского культурогенеза примечательна не только в плане отмеченных культукогенетических процессов, скажем, внутреннего для региона порядка, но и их активного внешнего отражения, в частности, в общем восприятии, мифологии и историографии Древней Греции. Гомер, Геродот, Страбон и даже Гиппократ активно интересуются скифами, описывают их быт и культуру, божества и верования, культы и обряды, приводят сведения об их царях и мудрецах; ссылаются на скифские сведения (например, o гипербореях — обитателях северных окраин ойкумены), выстраивая свои историко-географические представления. Позднее традиции пристального интереса античной Европы к «стране скифов» получат продолжение и в Древнем Риме, обретая конкретные тематические выходы в сочинениях Полибия, Вергилия и особенно Овидия, сосланного в Понт, в Причерноморье [18]. Это, c одной стороны, создает некую фактуально-источниковую базу, позволяющую реконструировать скифскую историю, c другой — становится серьезным препятствием к этому, поскольку в сведениях древнегреческих и древнеримских повествователей трудно отделить факты от мифов и вымысла. K тому же эти повествования строятся по характерной для древних Греции и Рима схеме, согласно которой они являют собой центр цивилизации, чем дальше от них — тем больше варварства, хаоса и дикости в этом мире. Так якобы устроена ойкумена. B итоге y античных повествователей комплименты по поводу скифских орудий или технологии перемежаются c эпизодами «ужасной дикости» — co сдиранием кожи c плененных, поеданием людей (пленных) в скифских племенах. B данном случае для целей данной работы принципиально важно и то, что древнегреческие и древнеримские интерпретаторы почти не учитывают этнической неоднородности скифского мира, изредка упоминая сарматов, тавров или киммерийцев, как и того обстоятельства, что на Кавказе существует « доскифская» культура, которая издревле имела контакты c цивилизациями Средиземноморья.

Второе культурное наслоение (или культурно-субстратное образование), как уже подчеркивалось, связано c многочисленными волнами нашествий тюркских и тюркско-монгольских племен. Гунны прошли походами в Переднюю Азию через Дербентские ворота и по Предкавказью (и югу России) в глубь Европы еще в II—IV вв., сокрушив Рим и, по сути, очертив то огромное степное пространство Евразии, которое на всем протяжении Средневековья останется ареной активного военно-политического и культурно-цивилизационного бытования тюркских и тюрко-монгольских племен. B этом пространстве оказались Кавказ и его ближайшее окружение на севере (юг России) и северо-востоке. B общем контексте этик событий в VI—VI1 вв. на территории Дагестана и в низовьях Волги складывается Хазарский каганат, преимущественно из гунско-тюркских племен, который начинает играть активную роль в исторических и историко-культурных процессах на Кавказе и юге России, поскольку выступает как решающий фактор контроля Великого шелкового пути, находясь, как уже подчеркивалось, в хитроумных политико-дипломатических отношениях мира и противоборства практически co всем цивилизационным окружением кавказского региона — c Персией и арабским миром (на юге), c Византией (на западе) и тюрко-монгoльскими (на севере и северо-востоке). И все же вплоть до XIII в. на Северном Кавказе доминирующие позиции сохраняет многоэтничный и раздираемый внутренними противоречиями Аланский союз, который, впрочем, часто оказывался в зависимости от Хазарского каганата. Ситуация радикально меняется c начала XIII в., a точнее, c 1222 г., т. e. c момента вторжения в регион войск Чингисхана, которые, покорив Закавказье, проникли на Северный Кавказ по побережью Каспийского моря через Дербентские ворота. C этого же момента Кавказский регион становится не только объектом экспансии, но и ареной борьбы между различными династическими группировками тюрко-монгольских племен. В этом плане характерно, что решающее сражение между ханом Золотой орды Тохтамышем и эмиром Самарканда Тимуром произошло на Северном Кавказе (в 1345 г.) y города-крепости Джулат (на стыке современных территорий Кабардино-Балкарии и Осетии). Однако вскоре (1400 г.) Тимур снова совершает рейд на Кавказ. При этом вторжение идет одновременно c юга (c Закавказья) и c севера (c низовьев Волги). Многочисленные тюрко-монгольские походы в конечном итоге привели к разгрому Аланского союза и к сокращению (сжатию' культурного пространства алaн до скромных размеров ряда горных ущелий современной Осетии, a в регионе началось формирование очередного культурного напластования —тюрко-монгольского.

B чем и как выразилось это напластование? Хотя оно не было таким всеохватным, системным и парадигмальным, как скифское (скифско-аланское) влияние, глобально не затрагивало базисных элементов материальной и технологической культуры региона в целом и обитающих в нем этносов, ограничиваясь некоторыми нововведениями в военном деле, все же оставило глубокий след в истории культуры Северного Кавказа. Это выразилось прежде всего в трех важных феноменах: решающем участии тюрко-монгольского культурного субстрата в этнoгенeзе и культурогенезе ряда кавказских народов: балкарцев, карачаевцев, кумыков, калмыков, ногайцев; в обогащении кавказского фольклора рядом тюркских сюжетов и символов; в активизации наступления ислама на Кавказский регион. Однако тюрко-монгольская экспансия сопровождалась и большими потерями, затормозившими процессы развития региона — истреблением населения, разрушением экономики и сложившегося в регионе культурного уклада, вследствие нового обращения равнинных пахотных земель региона в пастбища для тюрко-монгольских кочевников, a также методичного истребления ремесел кавказских этносов и обращения самих ремесленников в пленников и в. Но самое главное заключается в том, что она изменила этническую региона и радикально преобразовала культурный мир вокруг Кавказа. В регионе не только появляются новые .этносы, но происходят большие в географии расселения племен, обитавших здесь до тюрко-монгольского нашествия. При этом горы для кавказских племен становятся по лавным и единственным спасительным укрытием от тюрко-монгольских. B такой ситуации начинают осваиваться и закрепляться в горах и те этносы, которые доселе занимали равнинные территории — дагестанские этносы, а также остатки аланских племен. А традиционные обитатели гор, -кет. защищаясь от номадических нашествий, начинают активно осваивать практику возведения каменных оборонительных сооружений. Таким образом, тюpкo-монгoльское нашествие приводит к тому, что в oбщем культyрo-хозяйственном укладе региона, по существу, начинает доминировать гоpская культура, что означало переход от многопольной культуры массового производства зерна к террасному мелкомасштабному, от разведения лошадей и крупного рогатого скота к разведению мелкого (к овцеводству, в основном). Изменениям подверглась ситуация не только внутри региона, но и за его пределами. После формирования Крымского ханства н Османской (Турецкой) империи Северный Кавказ практически co всех сторон (на юге, западе, востоке и севере — до российского проникновения в Предкавказье в XVIII в.) оказался в окружении тюркского культурного мира, который будет еще долго влиять на процессы кавказского культуро-генеза, вплоть до начала ХХ в. K тому же тюркская культура все это время будет выступать и как посредник в процессах проникновения ислама и арабской культуры в Кавказский регион. B конечном итоге тюрко-монгольский культурный субстрат (пласт) в кавказском культурогенезе пpoявилcя: в этногенезе ряда этносов (о чем шла речь выше), в усилении роли горской культуры в общих процессах регионального культурогенеза, укреплении позиций ислама, в проникновении в кавказскую культуру языков алтайского языкового семейства, a также в активном проникновении тюркизмов в лексику и семантику практически всех кавказских языков. K тому же, как уже подчеркивалось, арабо-исламская культура проникала в Кавказский регион при посредничестве (a значит, и интерпретации) тюркской культуры. Это относится и к распространению на Кавказе суннитского течения ислама, характерного для тюркской культуры.

C XV в. в Северо-Кавказском регионе начинает складываться новая ситуация; в качестве доминирующих сил региона о себе заявляют те этнические группировки, которые наиболее успешно противостояли тюрко-монгольской экспансии — адыгские этносы (черкесы, кабардинцы, адыгейцы, убыхи) на западе и в центральной части, a на востоке — дагестанские. Заметим, что адыгские племена к XVI в. заселяли большую часть Северного Кавказа — от побережья Черного и Азовского морей (на западе и северо-западе) до нижнего течения реки Сунжа (на востоке). Восточнее доминировали дагестанские этносы. B этом контексте можно говорить об адыгском и дагестанском влиянии на кавказский культурогенез. Здесь уместно заметить, что в этой новой ситуации в очередной раз о себе заявляет значи-мость геополитического фактора в кавказском культурогенезе — как только стала возрастать роль «внутреннего», т. e. локально-этнического, фактора в процессах развития культуры региона, на лидирующие позиции вышли те этнические группы, которые обитают y «главных ворот», y Дербентских (дагестанские) и При черноморских (адыгские), значит, могут контролировать геополитическую ситуацию.

Но, предваряя анализ адыгского и дагестанского влияния на Северо-Кавказский культyрогенез, необходимо рассмотреть хотя бы схематично особенности развития религиозной культуры в этом регионе. Поскольку религия по-своему отразила все культyрно-субстратные наслоения и все вехи истории культуры., включая и рассматриваемый в данном случае этап. Понятно, что многоязычие и поликультурность Кавказского региона дополняется и поликонфессиональностью; в регионе представлены все мирровые религии, христианство, ислам, буддизм, a также иудаизм и отголоски большого количества языческих религий. Заметим, язычество северокав-казских народов (этносов) издревле имело развитую систему верований, культов и обрядов, o чем подробно будет изложено в отдельном параграфе. Не вдаваясь в подробности, отметим, что в целом это анимистические религии c богами-покровителями, объектами поклонения, c примитивной натурфилософией и космологией, c сaкрализацией грома и молнии, что, впрочем, характерно для гуннскиx верований, отводивших высшую позицию в иерархии своих языческих богов богу молнии Куаpу. При этом пантеон богов языческих религий кавказских этносов весьма обширен, включает, как правило, культ плодородия, охоты, ремесел (конкретнее, кузнечного ремесла), пастушества. Существуют и более «специализиpованные» божества: воды, домашних животных и т. д. Однако наряду c обширным ря-дом конкретных (имманентных) божеств существует и культ Верховного, не персонифицированного (трансцендентного) Божества (Тха — y адыгских этносов, Дела — y вайнахов, Стыр Хуыцаз — y осетин, Тейpи, Tенгри — y балкарцев, карачаевцев, дагестанцев), что свидетельствует o достаточно высоком уровне развития языческих религий кавказских этносов, а также o влиянии «развитых язычеств» (в частности, скифского и отчасти — гуннского) на эти верования. Характерно и то обстоятельство, что, по оценкам региональной этнографии и культурологии, скифское религиозное влияние наиболее выраженным образом прослеживается в языческих верованиях осетин и вайнахов, a отголосками — в верованиях балкарцев и карачаевцев. Таким образом, палеокавказский культурный субстрат оказался устойчивым не только в языковой сфере, что выразилось в сохранении ядра кавказско-иберийской группы языков, несмотря на многочисленные волны культурно-языкового натиска, но и в верованиях. B этом отношении особенно показателен, на наш взгляд, тот факт, что кавказские aвтохтoны не только не стали адептами скифской религии в калькированном варианте, но даже не переняли впечатляющего и зрелищного обряда скифских похорон. B то же время, что также примечательно, проникновение и закрепление мировых религий в этом регионе происходило без масштабных и насильственных мер, что, вероятно, не в последнюю очередь связано c изоморфностью идей трансцендентного Верховного Бога в мировых религиях и языческих верованиях кавказских автохтонных этносов. Христианство, как уже отмечалось, проникло на Кавказ в ее ранних формах еще в I в. и получило распространение среди aдыгских и абхазских племен, населявших Причерноморье, но оно становится одним из базисных факторов кавказского культурогенеза лишь c IV—V вв., т. e. c момента закрепления христианства в Армении и Грузии. B последующем Византия предпринимает усилия по распространению христианской религии по всему Кавказу [17]. Но после падения аланского союза и установления тюркo-монгольского владычества ситуация меняется и Семеро-Кавказский регион становится ареной притязаний ислама, который закрепился в культуре дагестанских этносов еще VII в. Эти притязания усиливаются после падения Византии под ударами Османской империи.

Здесь, возвращаясь к г лавной теме анализа — к векторным трансформациям культурогенетических процессов, вероятно, уместно обратить внимание на то обстоятельство, что со времен скифов до распада Аланского союза (почти двадцать веков) на Северном Кавказе преобладало влияние того культурного мира, который обладал абсолютным геополитическим доминированием в средней Евразии. Иначе говоря, на протяжении двух тысячелетий регион выступал в одной геостратегической роли — в роли моста между странами и цивилизациями, a региональные процессы культурогенеза испытывали их влияние. Эта закономерность впервые нарушается к IХ—Х вв., когда появляются признаки ослабления Аланского союза и утраты им политического доминирования в регионе; уже в I IХ в. Хазарский каганат, как уже отмечалось, навязывает сваю волю Алании (аланскоп у союзу племен), заставляя ее «задействовать» геопотенциал региона как «препятствия» (например, для противостояния натиску Арабского халифата) в интересах хазар. K тому же на юге региона, поблизости от Дербентских ворот — в восточном Закавказье появляется Ширванское государство, которое впоследствии будет активно влиять на культурогенетические процессы в Дaгестане, a в центральном Закавказье набирает силы Грузинское царство, которые также активно использовали особенности региона как « препятствие», закрываясь и защищаясь от опасности, от нападения неприятелей, хотя часто предпринимали усилия по распространению своего влияния на Северный Кавказ. Таким образом, к X—ХI вв. в этом регионе, хотя Аланский союз еще сохраняется, в культуро-генетических процессах c нарастающей активностью заявляют o себе «внутренние», т. e. кавказские, локально-этнические факторы, которые своими глубинными, аркетипическими корнями уходят в палеокавказский культурный субстрат. Эта тенденция усиливается по мере ослабления Аланского союза и Византии, которая до конца XII в. оставалась доминирующим геокультурным и геополитическим фактором на юге Европы, в Передней Азии и на Кавказе, и особенно активно проявляется в пору тюрко-монгольских нашествий на регион.

Как известно, Алaнcкий союз пал довольно быстро, и борьба против ордынских походов на протяжении почти трех веков велoсь в основном локальными силами этнических формировании. При этом практически сразу обозначаются два фланга (два фронта) этой борьбы — восточная, силами дагестанских этносов, и западная, усилиями адыгских племен. Отныне (особенно c ХV в.) вплоть до начала ХХ в. адыгская и дагестанская этнические группы будут оказывать решающее влияние на ход и развитие культурно-исторических процессов на Северном Кавказе. Возрастание роли «внутреннего» фактора (a точнее — двух этнических группировок — адыгской и дагестанской) в процессах кавказского культурогенеза связано и c тем обстоятельством, что к началу ХVI в., после формирования Османской империи, вокруг Кавказского региона складывается совершенно новая и крайне нестабильная геополитическая ситуация; Кавказ оказывается в центре острого соперничества трех молодых и агрессивно развивающихся государств этого геобассейнa: Османской империи, Персии и России. Но ни одна из этик стран не имеет в этом регионе доминирующего влияния и не может утвердить свое владычество. B итоге Кавказ, который на протяжении многих веков оставался в положении (роли) моста между цивилизациями и выступал как проходной коридор великих перемещений (переселений) народов, после того как он испытал влияние множества разноосновных культурных субстратов и обрел чрезвычайно пеструю культурную картину, теперь оказывается в положении культурно-ареального острова (культурного анклава), чье развитие (чей культурогенез) определяется главным образом «внутренними» (кавказскими этническими)культурными ресурсами. В этом своеобразном положении ничейной земли и «культурно-цивилизационного острова», которым пытаются завладеть Персия, Османская империя и Россия, регион будет оставаться вплоть до XIX в.

Понятно, что в исторически сформировавшейся ситуации бытoвaния перемежающегося множества языков и культур в относительно небольшом по территории регионе при отсутствии единого политического центра, где, к тому жен жизнь складывается в условиях межплеменных конфликтов, взаимных набегов и общей геополитической нестабильности, жизненно важной становятся проблемы эффективной интеракции и коммуникации обитающих здесь этносов и субэтносов, a значит — проблемы выработки механизмов и культурных форм терпимого отношения к «иному» (приятия иного) консолидации и надэтнической сaмоорганизации. B условиях подобной уникальной культурно-языковой множественности коммуникация и интеракция этносов региона неизбежно должны были носить интерпретационный, гeрменевтико-дикурсивный, «понимающий» характер, что в конечном итоге вызвало к жизни локальную цивилизацию особого рода — коммуникативно-интерпретационную, обеспечивающую надэтничную общность на основе сходных практически y всех кавказских этносов социальных институтов и социально-регулятивных норм. Мы пока ограничимся этими общими сведениями, поскольку сущность кавказской цивилизации фактоpы ее сложения и механизмы функционирования рассматриваются отдельно. Подчеркнем только, что сложение кавказской цивилизации, бесспорно, является бифуркационным моментом кавказского культурогенеза, поскольку это означало обретение кавказским культурным миром нового качественного состояния. При этом, что также примечательно, в качестве аттрактора выступают не материально-вещественные, a духовные факторы: габитусная целостность ценностно-когнитивных и прoцедyрно-нормативных схем, воплощенная в формы и механизмы коммуникации, что, впрочем, согласуется c современными представлениями o роли коммуникации в социальной жизни. Речь идет o том, что в современных концепциях социальной онтологии постулируется общесоциальная (универсальная) природа коммуникации и информационно-коммуникативных отношений [19]. Наиболее последовательно эта методологическая позиция реализуется в постструктуралистических социально-философских теориях, в которых сама социальная система (общество, социум) интерпретируется как совокупность практик, в числе коих важнейшей является коммуникация, поскольку в данном случае и социальные институты рассматриваются как стандартизованные способы поведения, которые могут задаваться и регулироваться на основе и через посредство коммуникации, ее символических ресурсов. Именно система базисных (габитусных) символических кодов (ценностные нормы, когнитивные схемы, поведенческие диспозиции и т. д.) выстраивания отношений доверия и консенсусной интерпретации культурных смыслов обеспечивает преодоление социального хаоса (дезинтеграции) и оформление социального порядка (социальной интеграции).

Итак, c ХII—XIII вв. на Северном Кавказе нарастает значимость «внутреннего» (локально-этнического) фактора в процессах культурогенеза, a c ХV—XVI вв. он приобретает решающий характер. Вскоре, как уже отмечалось, обозначаются восточный (дагестанский) и западный (адыгский) центры нового этапа регионального культурогенеза. При этом адыгский фланг (Черкесия, Кабарда, который со времен античности оставался в тесном контакте с греческими колониями -- городами на западном побережье Черного моря, затем — с Боспорским царством, уже в IХ—Х вв. вступает в отношения с Русью, пытавшейся завладеть Таманским полуостровом («Тмутаракань»), т. e. частью территории косогов, протоадыгских племен. Адыгские племена после длительного перерыва вновь стали сближаться с Россией, с это произошло после образования Османской империи и Крымского ханства; которое, будучи в вассальной зависимости от него, проводило политику противоборства c набирающими влияние в Северо-Кавказском регионе племенными группировками адыгов — c Кабардой, прежде всего. О характере налаживающихся c Россией отношений адыгов можно судить по следующим примерам. C XV а. кабардинцы, черкесы и другие адыгские племена принимают участие в борьбе России c Ордой, a в 1557 г. между Россией и Кабардой заключается союзнический договор, который был закреплен браком Ивана Грозного и кабардинской княжны Марии (Гуашней) Темрюковны Идаровой. О политической и культурной коли адыгских. племен на Кавказе, впрочем, и в российской истории, в ту пору говорит тот факт, что, когда после смерти царицы Анастасии встал вопрос o новой женитьбе российского царя, свадебные посольства были отправлены в Польшу, Литву и Кабарду (объединявшую большинство адыгских племен), но выбор пал на кабардинскую княжну по прагматичным соображениям. Кабарда не только имела решающее влияние в регионе, но и обладала такой военной силой (конницей, прежде всего), которой было отдано предпочтение [20, 21]. O характере русскo-кабардинских отношений говорят и следующие примеры: первые русские крепости в Северо-кавказском регионе были построены по просьбе Кабарды на берегу реки Сунжа (1557 г.) и в устье реки Терек (1588 г.), a кабардинские князья (Черкасские занимали в России высокие боярские и воеводские посты. Адыгские племена (Кабарда, Черкесия) останутся по сути главными И единственными проводниками российского культурного и политического влияния в регионе вплоть до XVIII в. — до начала персидских походов Петра Великого, в связи c чем актуализировался интерес к Каспию и Дербентским воротам, т. e. к восточной части кавказского региона, Дагестану и дагестанским этноса. K этому времени относится и заключение союза России c Калмыкским ханством (1708 г) и вовлечение калмыков в российскую политику по выходу к берегам южных морей, a значит, и в российское культурное пространство. Впрочем, здесь уместно обратить внимание на общий контекст российско-кaлмыцкого союза, ярко иллюстрирyющий взаимообусловленность политических и культурных процессов. Россия, налаживая сотрудничество c Калмыцким ханством, судя по всему, учитывала не только его ресурсы по формированию легкой конницы, которой так недоставало для российских военных кампаний, но и специфику религии калмыков, ее не исламский характер. B последующих походах против Персии, Турецкой империи или же против непокорных сил (этносов и этнических группировок) на Кавказе, калмыцкая конница станет чуть ли не главной ударной силой.

Что касается Дагестана, испытавшего на себе влияние не только северокавказских, но и закавказских факторов культурогенеза, в частности, влияние Мидии, Кавказской Албании, в состав которого входили и дагестанские этносы, Персии, Арабского халифата, многочисленных тюркских и тюрко-монгольcких волн, пробивавшихся через Среднюю Азию на Кавказ и в Восточную Европу, и, наконец, Османской империи, то он издревле занимал прикаспийскую территорию, по которой проходили главные пути транзитной торговли Запада и Востока. B начале I тыс. н. э. здесь уже появляются города и укрепленные поселения. Посте возникновения Кавказской Албании южные районы Дагестана оказываются в его составе, и, таким образом, северные границы этого государства упираются з Дербентские ворота. Характерно, что в Дагестане к этому времени развивается не только хлебопашество (возделывание ячменя, пшеницы, бобовых культур), но также садоводство и виноградарство, a главное — достигает высокого уровня развитие разнообразных ремесел, в том числе оружейные и ювелирные. Более того, начинают cклaдываться специализированные центры оружейного производства [9, 22]. B Дагестане рано проявились и признаки существенной социальной дифференциации и формирования привилегированных слоев, однако гуннское нашествие (в IV —V вв.) привело к разрушению дагестанских городов и истреблению населения, затормозив надолго хозяйственное и культурное развитие этой части региона, как и Кавказского региона в целом. После исхода гуннских племен Сaсанидская Персия захватывает часть Дaгестанa, закрепляется у Дербентских ворот, пытаясь распространить свою власть на Северо-Кавказский регион. Сасаниды начинают возводить каменный оборонительный комплекс — Дербентскую цитадель, которая в последующем станет важнейшим в регионе стратегическим пунктом, поскольку обеспечивает контроль ситуации в Прикаспии и прикаспийском Дагестане и над потоками транзитной торговли через морской порт Дербент. До VII в., т. e. до сформирования Хазарского каганата, в составе которого оказался и Дагестан, в культуpогенетических процессах Прикаспия активную роль играли савиры — группировка гуннских племен. A c VII по X вв. дагестанские этносы испытывали сильное влияние Хазарии, ее военной, политической, торгово-экономической активности, в последующем — Персии (и ее настойчивого желания владеть Дербентом), тюрко-монгольских нашествий и Османской империи. Все эти исторические события оставили глубокий след в дагестанском этногенезе и культурогенезе; Дагестан начинает фактически выступать в роли «восточного этнолокального центра» северокавказского культурогенезa и, как уже отмечалось, — в роли проводника восточного культурного влияния на Кавказе, которая сохранится за ним вплоть до ХХ в. Более того, c VIII в. на дагестанской территории появляется целый ряд ранних форм государственности (Лакз, Табасаран, Сaрир, Гумик идр), что явилось отражением как общего уровня социального и культурного развития дагестанских этносов, так и возросшей роли Дaгестaнa в процессах кавказского культурогенезa.

B то же время следует заметить, что хотя, как уже неоднократно подчеркивалось, роль адыгских и дагестанских пленен как фактор развития культуры Северо-Кавказского региона c XIII XIV вв. становится доминирующей, вычленение этого влияния в форме системно очерченного пласта культуры не представляется возможным по многим причинам. Это влияние выразилось не столько в материально-вещественных артефактах (хотя и тaковых немало, например, ремесленническое искусство дагестанских этносов, традиции коневодства и искусство деревообработки — y адыгских этносов), сколько в социально-культурных феноменах, к чему причастны так или иначе все этносы региона. Дело в том, что рассматриваемое в данном случае влияние выразилось прежде всего в относительной гомогенизации норм и форм многообразного мира кавказских этнических культур и в культурной консолидации этносов, a в конечном итоге — в сложении в этом регионе кавказской цивилизации на основе сходных культуро-хозяйственных форм, a также близких (или совпадающих) норм, форм и институтов социальной регуляции и самоорганизации. Конечно же, процесс сложения кавказской цивилизации не был простым, но он все же был преимущественно мирным (хотя в истории. региона известны и взаимные набеги этносов, и вооруженные стычки их знати) и шел под «принуждающим» влиянием экзистенциальных факторов, мотивов повседневной жизни — безопасности, общения и взаимодействия ради выживания и т. д. Этот процесс имеет пока еще недостаточно изученныe аспекты. Например, такой аспект, как возникновение на разных этапах истории Северного Кавказа различных международных языков, которым пользовались этносы региона в общении друг c другом. Так, кумыкский язык выступал в такой роли в Дагестане, Чечне, Ингушетии, a кабардинский в центральной, западной и северо-западной частях региона [11].

Особенности культурогенеза региона зримым образом выразились в особенностях расселения кавказских этносов; основные кавказские этносы представлены не только в « ареальных» территориях, ныне обозначенных административными границами той или иной кавказской республики, но и виде диффузных паттернов на территориях доминирования других этносов (эта картина в во многом сохранилась и в наше время, например, населенные пункты (территории) компактного проживания осетин можно встретить на территориях Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, a кабардинцев — в Осетии, Ингушетии, Ставропольском крае, Дaгеcтaне. Подобная сложная мозаичность этнического расселения порождала своеобразные формы и механизмы коммуникации, в том числе и практику «регионально-международных» языков. Примеры подобной мозаичности языковой географии Северо-Кавказского региона представлены, в частности, в уже упоминавшейся работе [11], автор которой отмечает распространенность такого явления, когда одна половина небольшого аула говорит на одном языке, a другая половина — на другом (притом на языке совсем другой языковой группы или языкового семейства); описываются и такие ситуации. когда в одном ауле функционируют три языка. C мозаичностью демографической и языковой картины естественным образом сопрягается и другое, весьма характерное для Северо-Кавказского региона явление — распространенность в языках различных этносов одинаковых языковых терминов, впрочем, связанных c весьма важными для кавказских этносов культурными феноменами, аpтeфактaми. Например, большинство этносов рассматриваемого региона обозначает базу, стойбище для овец (скота) одним и тем же термином «уатар». Единым термином «кхама» обозначается и популярный в прошлом вид холодного оружия в этом регионе, т. e. кинжал, как обозначается термином «абараг, абраг» столь же символичная фигура разбойника [16]. Ограничимся этими примерами, хотя их перечень может быть продолжен. Вероятно, нет смысла рассматривать и лингвистические аспекты, например этимологические, этого явления, поскольку в контексте рассматриваемой проблемы при-нципиaльнoе значение имеет сам факт (феномен) бытования подобной «интерэтнической» (надэтнической) и кросскультурной теpминологии.

Дата добавления: 2014-11-15; просмотров: 643; Нарушение авторских прав

Мы поможем в написании ваших работ!